Окорок единодушия - Страница 8

Ставни домика еще не были закрыты, и доктор Плот, дав знак своему товарищу, чтоб он молчал, опять тихо подкрался к окну.

Молодая женщина (доктор знал, что это должна быть Роза Вудбайнъ) сидела с работою в руках. Лица ее не было видно, но стройность стана была замечена стариком. Вот она перестает шить, прислушиваясь к бою часов. Уж семь. Она встает, готовить ужин мужу. Какое милое, нежное лицо! кротостью сияют ее голубые глаза, кротостью дышат ее розовые губки. Ее движения исполнены врожденной грации; платье просто, но к лицу ей. Доктор Плот сознался, что наружность говорит в ее пользу. Потом он осмотрел комнату. Она была не богата, но убрана очень мило. Доктор заметил даже три полки с книгами.

Роза накрыла стол белою скатертью, поставила блюдо жареной дичи, ветчину, хлеб, кружку пива и опять взглянула на часы. Уж пять минут восьмого. Верно, Френк сейчас придет. Она опять села за работу и начала, для развлечения, петь старинную балладу. Доктору так понравился ее свежий голос, что он, забывшись, громко сказал: «Хорошо, прекрасно»! Певица вздрогнула; собака Френка, лежавшая у камина, услышав незнакомый голос, с лаем бросилась к двери.

Управитель видел, что надобно теперь идти в комнату: приход их был уже замечен. Он постучался в дверь, назвал себя по имени; хозяйка велела Дракону лежать смирно и радушно встретила нечаянных гостей. Попросив их садиться, она сказала Роперу, что Френк, который сам хотел ныне с ним видеться по какому-то делу, вероятно, скоро придет домой. Потом Ропер рекомендовал ей своего спутника. Услышав, что Плот был доктором у Физвальтеров, Роза посмотрела на него с любопытством. В лице его она замечала что-то знакомое и потому спросила его, давно ли он был в Донмо в последний раз.

— Я не был здесь лет двадцать.

— В таком случае я не могла вас видеть, потому что мне еще нет двадцати лет, — отвечала она с улыбкою, — а между тем лицо ваше кажется мне знакомо.

Доктор Плот также улыбнулся.

— А! теперь понимаю, почему ваше лицо мне показалось знакомо. Ваша улыбка напоминает — угадайте, чью улыбку?

— Не могу угадать; быть может, мистера Ропера?

— Нет, улыбку моего мужа.

Старик тотчас же принял свой серьёзный вид.

— Вы, вероятно, хотели сказать мне комплимент. Очень благодарен; но я вовсе не хочу быть похож на егеря.

— Вот теперь я вижу, что у вас нет с ним сходства: у Френка всегда доброе лицо…

— А я не всегда бываю добр. Меня считают человеком угрюмым, сварливым, потому и не любят меня. Так и следует. Я недоволен светом, потому и мною все недовольны. Как аукнется, так и откликнется. Меня обманывают, а я бранюсь. Я, что называется, мизантроп.

— У вас, вероятно, есть причины сердиться на людей, сэр?

— Есть. Мне изменил друг. Я обманулся в любви; я был опозорен. Иным легко переносить такие вещи, или по крайней мере, скоро забывать о них; я не такого характера; но, пожалуйста, не интересуйтесь моими неудовольствиями.

— Нет, сэр, ваша печаль пробуждает во мне сильное участие; я искренно желала бы смягчить горечь ваших чувств и поколебать ваше дурное мнение о людях.

— Едва ли это возможно. Со мною поступили слишком дурно. В нежности нашел я ложь и обман; рука, пожимавшая мою руку, вонзила кинжал в мою грудь. Этого нельзя забыть. С той минуты я отрекся от людей; не хочу иметь с ними дела. У меня нет ни привязанности, ни сочувствия ни к чему, ни к кому. Я одинок, совершенно одинок.

— Жалею о вас, сэр. Я понимаю, что ваша вера в добрые качества людей жестоко поколебалась страданиями, которые вы испытали; но я не могу верить, чтоб она совершенно умерла в вас.

— Умерла, если не совершенно, так почти совершенно.

Несколько минут собеседники молчали. Наконец Роза сказала:

— Ваши несчастия напоминают мне о том, что я слышала о сэре Вальтере Физвальтере и его несчастной супруге.

Управитель хотел замять этот намек, но доктор Плот перебил его:

— Все такие несчастия сходны, мадам; различны бывают только следствия их: на одной стороне бывает преступление, на другой несчастие, или, лучше сказать, обе стороны делаются несчастны. Моя история повторилась не только с Физвальтером, а с сотнями людей. Одни терпеливо сносят оскорбление, другие мстят. Сэр Вальтер принадлежал к последним. Он омыл кровью низкого обидчика свое оскорбление. Его преступная жена сама наказала себя ядом. Я знаю, что мистер Ропер иначе смотрит на дело, но оно было именно так.

— Я знаю, что несчастная леди Джуга была невинна, — заметил управитель.

— Тем прискорбнее этот несчастный случай, — сказала Роза. — Бедная леди!

— О, как ужасно было бы для сэра Вальтера, если б он был еще жив, убедиться в невинности жены! — сказал доктор. — Это убило б его. Да и нечего было бы жалеть его: он заслуживал бы виселицы, как убийца.

— Вы чувствуете себя дурно, — сказала Роза, — я принесу вам воды.

— Не нужно, благодарю вас; я страдаю спазмами; но теперь припадок уже прошел. Напрасно мы так много говорили о бесчеловечном Физвальтере.

— Я не назову его бесчеловечным, сэр, — сказала Роза, — я верю невинности леди, но он обманут ложными уликами ее виновности; потому за преступление должен отвечать не он, а тот, кто поселил в нем ложное убеждение.

— Если мистер Ропер прав, говоря, что жена его была невинна, Физвальтера можно извинять только его несчастным характером, ревнивым, подозрительным, раздражительным, жестоким. На него было трудно угодить.

— Вы говорите только о дурных сторонах его характера; но у него были и хорошие, — сказала Роза.

— Быть может, только я не мог их заметить. Быть может, он был от природы незлой человек, но испортился жизнью. Он и в нравственном отношении был урод, как в физическом. Он был хром, и на ту же ногу, как я; потому-то он и полюбил меня. А лучше бы мне не знать его. Он передал мне свои недостатки, которые наделали мне много горя.

— Вы черните его, — сказал Ропер, — он был лучше, нежели вы его представляете.

— Нет, он не был уверен в себе, потому не доверял и другим. Он был склонен сомневаться в жене и в друзьях, предполагать во всем дурные побуждения. Он стал чужд всем, один только друг оставался у него.

— Вы? — сказала Роза.

— Нет. Я был жесточайшим его врагом; но у него был истинный друг, неизменный, не хотевший замечать его недостатков. Сэр Вальтер ценил его привязанность, любил его как брата, не имел от него тайн… Но он грел змею у груди своей. Сэр Вальтер, несмотря на свою нелюдимость, влюбился страстно, всеми силами души; но он боялся отказа. Друг ободрил его, устроил свадьбу с черным намерением, как после открылось. Несколько времени сэр Вальтер блаженствовал. Его мнительность исчезла. Он верил любви жены, привязанности друга. Ослепление глупца было непродолжительно. Леди Джуга хотела, чтоб ей все удивлялись; любила общество; муж его ненавидел. Это было первым поводом к неудовольствиям. Друг принял сторону жены; ее желание восторжествовало. Пустынный дом наполнился гостями; хозяин скрылся в своем кабинете, ища покоя. Жене не нравились его странности, его дикость — новый повод к ссорам. Друг опять соединился с женою против мужа. Это было тяжело терпеть, но сэр Вальтер терпел, как мог. Пустяки, над которыми смеялись бы другие, раздражали его, как я уж говорил. И третья ссора их была из пустяков — не помню, из чего именно, быть может, из одного взгляда, или неосторожного слова. Но в этот раз друг стал на стороне мужа. Перемена его поведения не ускользнула от внимания сэра Вальтера. В нем пробудилось подозрение; он стал наблюдать за ним и нашел сотни причин ревновать. Он видел, что все его обманывают, оставляют его в дураках. Он мог покончить это, указав двери своему коварному другу; но он не сделал этого: ему нужно было мщение. Планам его помешало обстоятельство, которое успокоило б его, если он не видел в нем нового оскорбления. Жена его родила; сэр Вальтер не считал ее ребенка своим. Если его подозрения были несправедливы, да простит ему небо.

— Они были несправедливы, — сказал управитель строгим и уверенным тоном.