Окорок единодушия - Страница 7

— Этот сорт не вашему брату пить, — с неудовольствием отвечала Нелли, — не горюйте же, мистер Вудбайн, все уладится.

— Я думаю о бедной жене: с самой нашей свадьбы мы еще не проводили ни одного вечера не вместе, а нынче будет она одна.

— Вот важность! — сказал Исааксон, — моя супруга часто сидит одна по вечерам и никогда не жалуется…

— А можно сказать, еще рада бывает, — дополнил Лэчем.

— Бесчувственные изверги! — проворчала Нелли.

Тут подошел управитель и служители встали при его приближении.

— Не беспокойтесь, сидите, — сказал Ропер: — останьтесь здесь, покуда я на час схожу по одному делу с доктором Плотом; тогда я вам скажу, что делать с арестантом. Да смотрите, не упустите его.

— Слушаем, — отвечал Исааксон.

— Часа мне будет довольно, чтоб проститься с женою, сэр, — сказал Френк, — позвольте мне проститься с нею, сэр. Даю вам честное слово возвратиться. Моему слову можно верить. Позвольте мне проститься.

— Вашего слова не нужно, — отвечал Исааксон, — мы вас не отпустим.

— Варвары! — воскликнула Нелли, — я вырву его из ваших лап, во что бы ни стало!

— Отпустить вас невозможно, — подтвердил Ропер, отводя умоляющую руку Френка. — Мистрисс Неттельбед, угостите этих джентльменов; дайте им закусить и выпить.

Он поспешно ушел, чтоб избавиться от настойчивых просьб арестанта и догнать доктора, который уж был на улице.

Френк опустился на стул и закрыл лицо руками.

— Слышали, мистрисс, что сказал управитель? — заметил Исааксон трактирщице. — Так угощайте же; то есть не мешает подать нам трубки и пару бутылок — так ли, Лэчем?

— Так, отвечал, — облизываясь, Лэчем.

Нелли очень радушно подала им отличного эля, снабдила их трубками, и угрюмые служители уже порядочно разнежились, когда Иона с торжеством увидел в окно «суд присяжных окорока», церемониально приближающийся к его дому. В восторге побежал он, вместе с женою и всеми домочадцами, встречать дорогих гостей.

Шесть молодых людей и шесть девушек попарно идут в дом; каждая пара, проходя мимо хозяина и хозяйки, здоровается с ними. Иона любезен до чрезвычайности, до нелепости. Молодые люди все в зеленых куртках, в белых чулках, в башмаках с пряжками. Все они красивые парни. Девушки очень милы и мило одеты. На них чепцы с розовыми лентами; розовые спенсеры с темно-малиновыми юбками; синие чулки и башмаки с высокими каблучками. Волоса у всех завиты в локоны. Перед судьями идут музыканты, наигрывая веселые песни.

Толпа любопытных идет за ними. Всех радушно встречают хозяин и хозяйка. Узнав об аресте Френка, все жалеют; но Френк сидит молча, погруженный в печальное раздумье, не обращая внимания ни на бесполезное сожаление, ни на шумное веселье.

Присяжные становятся в ряд. Музыка умолкает. Все снимают шляпы. Хозяин и хозяйка, взявшись за руки, подходят к судьям отвечать на их вопросы. Вопросы точны и строги, сообразно формуле клятвы. Бодро отвечают на них Иона и Нелли. Никогда еще мир не видал таких согласных, любящих и счастливых супругов. Судьи, кажется, довольны их ответами.

— Но это еще только предварительный розыск, — говорит старший присяжмый, Симон Эппельярд, — еще три дня остается до присуждения награды. Не провинитесь в это время.

— Не провинимся, — отвечает Иона, обнимая жену.

— Не провинимся, — повторяет она, ласкаясь к нему.

— А про тебя хозяин, видно, забыл, — шепчет Керроти Дик румяной Пегги.

— Держи язык за зубами, глупая голова, — отвечает Пегги.

— Через три дня мы возобновим розыск, — продолжает старший присяжный, — и если он будет удовлетворителен, как мы и надеемся, мы засвидетельствуем это мистеру Роперу: он передаст наш приговор сквайру Монкбери, и вы можете тогда предъявить свои требования в Баронском Суде.

— Ура! — кричит Иона, и толпа повторяет его крик.

Том становит на стол пуншевую чашу; Нелли и Пегги несут стаканы; толстая кухарка тащит пастет и сладкий пирог. Иона берет ковш и разливает ароматный пунш. Начинается общее веселье, шумная болтовня. Веселятся и полицейские. А пока они заняты стаканами, Нелли шепчется с Френком.

Музыканты начинают играть джиг. Стол придвигают к стене, очищают место для танцующих. Иона с женой открывают танцы, за ними следуют присяжные. Веселье достигает полного разгара.

Тут Нелли подходит к Френку и предлагает ему также танцовать. Он не соглашается, но Нелли неотступна. Смягченные пуншем полицейские не противоречат ее желанию. Френк должен согласиться. Он идет с Нелли; но стражи его, не забывая своей обязанности, становятся у дверей, чтоб арестант не мог убежать. Ионе, быть может, несовсем приятно видеть Нелли под руку с Френком, но он скрывает свое неудовольствие и утешает себя стаканом пунша. Живее и живее играют музыканты; танцующие кружатся как вихрь.

Вдруг — что это значит? Иона не верит своим глазам. Да, Нелли с Френком бегут по лестнице, ведущей из залы во второй этаж. Они оба громко хохочут, и все хохочут, кроме Ионы и двух полицейских. Они бросаются за беглецами; но до лестницы едва можно продраться сквозь густую толпу. Симон Эппельярд с товарищами отталкивают их назад. Нелли и Френк с веселым хохотом уже скрылись.

Иона поражен. Ему кажется, что он видит все это во сне; но полицейские выводят его из оцепенения, похлопывая по плечу и объясняя, что муж должен отвечать за проступки жены и что он будет виноват по закону, если арестант скроется из его дома. Спасительная мысль озаряет несчастного.

— За мною, джентльмены! мы еще поймаем его, — кричит он сторожам, — она хочет провесть его заднею дверью через сад; мы его там перехватим.

Он бежит из комнаты; но в дверях, Симон Эппельярд подставляет ему ногу: Иона падает. Бегущие за ними Исааксон и Лэчем падают через него. Поднявшись на ноги, они опять бросаются бежать в сад. Толпа уже там и, кажется, готова отнять у них Френка, если они его перехватят.

Доктор Плот очень прозяб, да и дорога была очень дурна. Хромая нога доктора скользила по гололедице и, без помощи Ропера, он несколько раз упал бы. Настала ночь; но месяц освещал им дорогу. Приветно блестели огоньки в окнах, и доктор Плот чувствовал, при виде их, сильное искушение укрыться от пронзительного ветра; но не похожа была на теплые домики, оставшиеся за нашими путешественниками, бедная, одинокая хижина, мимо которой они теперь проходили. Не топился в ней камин, не слышались из нее веселые разговоры; слабый свет едва проникал сквозь замерзшие стекла ее окон. Хижина была так жалка, что доктор с любопытством сострадания заглянул в окно.

Бедно одетая женщина сидела у камина, нагнувшись к погасающим угольям. Тоненькая сальная свеча горела на столе, освещая всю бедность комнатки. Доктору стало еще холоднее. Он протянул руку к двери.

— Не ходите, сэр, — сказал Ропер, останавливая его, — эта женщина не заслуживает сожаления. О ней не скажут вам ничего хорошего.

— Все равно. Я не могу оставить ее мерзнуть в такую холодную ночь.

Он постучал. Дверь отворилась. Перед доктором стояла бледная, преждевременно состаревшаяся женщина. Он, как бы узнавая ее, вскрикнул от удивления, но, не желая, чтоб управитель заметил это, сунул ей в руку монету и пошел прочь от двери.

Она также узнала его. Долго не могла она опомниться от внезапной встречи; ей не верилось, что она в самом деле видела его; но золотая монета, оставшаяся в ее руке, говорила, что это был не сон. Долго глядела она на монету и, положив ее на стол, прошептала: «Он пришел судить меня. Покаюсь, прежде чем сойду в могилу».

А доктор молча шел по дороге. Воспоминания воскресли в его уме. Он не замечал ни ветра, ни холода.

Когда он проходил мимо опустевшего Донмовского Приорства, ему вздумалось зайти взглянуть на гробы Физвальтеров. Он пошел один, прося Ропера не провожать его. Управителю такая фантазия показалась очень странною, но он не спорил, начав подозревать, что голова чудного старика не совсем в порядке. Долго Плот оставался под сводами приорства, и вышел оттуда сильно взволнованный. Потом они, опять молча, пошли своим путем, и скоро были уж подле уютного, красивого домика Френка Вудбайна.