Около музыки - Страница 4

Крендельков кивнул и как будто чуть отвернулся.

– Антон Петрович! А это… это что было?

Он вдруг улыбнулся и как-то потеплел:

– Бах. – Как будто Бах его близкий друг, и он рад представить Тимке такого славного парня.

– Можно, я послушаю? – вдруг спросил Тимка.

Крендельков опять кивнул. Тимка прикрыл дверь и сел на краешек стула.

Крендельков играл, а он слушал. Просто слушал и ни о чем не думал.

Антон опустил смычок и посмотрел на Тимку.

– Скучаешь по Штайну?

Тимка вздрогнул. И почувствовал, как стенка – крепкая стенка, которой он отгородился от Кренделькова, – трещит по всем швам.

– Вы его знаете?… Знали?

– Мы много играли вместе, – кивнул Антон. – Хороший был дядька, настоящий.

И Тимку почему-то совсем не покоробило это «дядька». Неужели играли вместе?

А Крендельков вдруг сказал:

– Жаль, что ты уходишь. Да что ты, я же все понимаю… Не вышло из меня учителя. Я, знаешь, тоже хорош. Все с тобой, как с маленьким… И понимаю, что плохо, а как надо – не знаю…

Стенка рухнула и разлетелась в пыль.

– Антон Петрович, поиграйте еще! Пожалуйста!

А экзамен не состоялся. На следующий день Тимку прямо из школы увезли с острым аппендицитом.

Антон бегал к нему в больницу каждый день. Притащил маленький плеер, закачал туда виолончельной музыки.

«Надо же, какой хитрый, – думал Тимка, – хочет меня все-таки подружить с этой виолончелью!»

Но Антон ничего такого не хотел – просто делился музыкой, которую любил сам.

– Вот такая штука, – закончил рассказ про своего друга и учителя Тима.

Мы с ним возвращались с концерта, и шел снег. Много, много снега. Он заметал дорожки Тверского бульвара, и хрупкие снежинки тихо падали на огромного, взрослого уже Тиму, и на виолончельный футляр за его широкой спиной.

Переезжать не хотелось. Даже не просто не хотелось – просто не укладывалось в голове, что они вот так возьмут и уедут.

Насовсем.

Лишь когда грузчики вынесли на ремнях пианино и за ним обнаружился квадрат темных обоев, только тогда Лелька поняла: да, на самом деле уезжают. Да, насовсем. Переезжают к дяде Лене, и у мамы с ним теперь начнется совсем другая, новая жизнь. Но почему для этого нужно было разваливать ее жизнь, Лелькину?! Ее даже и не спросил никто…

Новый дом, новая школа – ничего ей не нравилось. Даже своя комната – впервые по-настоящему своя! – чужая. С видом на гаражи. И каштаны здесь не растут.

Лельке здесь плохо. Плохо!

И она купила в переходе черную куртку с черепом во всю спину. Оказалось – очень удобно, на любую погоду. Назвала ее «моя черепуха» и носила, не снимая. Джинсы – подарок дяди Лени – порезала ножницами. Еще постриглась – совсем. То есть абсолютно, под «ноль». Мама все молчала, только когда увидела лысую Лелькину голову, кажется, заплакала. Ну и пусть – у нее теперь своя жизнь, а у Лельки своя.

В новом классе пытался познакомиться некто Серый – долговязый нескладный парень, тоже весь в черепах. Лелька так его отшила, что сама испугалась. Пыталась начать курить, но не понравилось. К тому же курили все; оказалось даже как-то оригинальней не курить. Серый все не отвязывался, пытался найти с Лелькой общий язык. Спрашивал, например, какую Лелька музыку любит.

– Бетховена, – отрезала Лелька.

– Это чего – группа такая? – Серый завертел ушастой головой.

– Нет. Это такой композитор. Людвиг Ван. Малоизвестный, в общем…

А потом появился Джон. Странное дело – Лелька терпеть не могла вывернутые по-иностранному имена, всяких там Алексов и Дэнов, а тут – Джон! Наверное, по паспорту просто «Иван», но «Ваня» ему не шло; он был именно Джон. Старше лет на пять; все вечера гонял по улицам на своем скейте.

Лелька и выскочила из подъезда прямо ему под колеса. Другой обязательно наехал бы, но Джон виртуозно увернулся – лишь задел Лельку рукавом.

– Извините, мадемуазель… – И посмотрел рассеянно и чуть насмешливо.

Не потому, что лысая Лелька в ее «черепухе» была так себе «мадемуазель», а просто он всегда и на всех так смотрел. Потом не глядя щелкнул ногой по скейту, и тот послушно прыгнул ему в руки, как собачка.

Вот и все, просто Джон. Больше они не разговаривали. Да и говорить особенно не о чем.

Новая классная вдруг оставила Лельку после урока – удивилась, как это новенькая «девочка с большой дороги» написала лучшее в классе сочинение. И по содержанию, и по всем запятым… Не случилось ли у неглупого человека Лельки чего в жизни – может, ей помощь нужна?

Хотелось ответить – отстаньте, не лезьте. Но Лелька сдержалась и отвесила вежливым голосом вот что:

– Я очень ценю ваше участие, Вера Сергеевна, но у меня все в порядке. Абсолютно.

Так-то!

Почему-то она больше всего боялась, что кто-то проникнет в ее жизнь. Вернее, в главную часть ее жизни, настоящую. Это был ее секрет. Вот удивилась бы Вера Сергеевна, если бы узнала, куда Лелька ездит каждую неделю!

Куда-куда, домой, конечно. На старое место. Не прямым путем – автобус – метро с пересадкой – автобус, – а хитрым – на электричке. Есть такие электрички, которые въезжают в Москву с одного края и, обогнув центр, выезжают с другой стороны. Станция – прямо возле нового дома.

Лелька прыгала в полупустую электричку, и тут начинались превращения. «Черепуха» снималась, под ней обнаруживался приличный полосатый свитер; на лысую голову – тюбетейка, Антошкин подарок. Из электрички выходила совсем другая Лелька и шла не в свой старый дом – там давно чужие люди – и даже не во двор. Шла в старинное здание красного кирпича, прямо за железной дорогой. Серый бы дар речи потерял, если бы узнал.

Сумасшедшая Лелька шла в музыкальную школу.

Школу она окончила в прошлом году, но Анна Самойловна говорила:

– Приходи! В любой день. Найдем время, позанимаемся.

Она и приходила – просто поиграть музыку.

А главное, приходил сын Анны Самойловны, Антон.

Они полжизни просидели за одним столом в коридоре, делая уроки. Тогда еще первоклассница Лелька ждала свою маму, а второклассник Антон – свою.

Анна Самойловна занималась с учениками тут же, за дверью. Если у нее не было урока, то она пускала ребят в класс. Лелька учила там математику, Антон занимался на скрипке. Как же здорово он играл!

За первые четыре года они обменялись едва ли десятком слов. Пока Антошка вдруг не предложил:

– Может, подыграешь мне? Тут аккомпанемент вроде несложный…

Лелька, робея и смущаясь, села за пианино и перепутала с испугу больше половины нот. Но Антошку это не смутило: еще давай! И еще! А давай посмотрим, что тут еще есть интересного?

Так началась их «читка с листа». Читать с листа – значит играть незнакомую музыку, в первый раз. Как бы на черновик. Потом – еще раз, третий – и все, хватит, дальше не интересно. Следующая страница!