Око Солнца (СИ) - Страница 3

Роджерс, потянувшись, достал из рюкзака кусок простого мыла и принялся Брока намывать. Скользил руками по спине, плечам, шее, заднице, вызывая тем самым неприятные ассоциации с яблоком, которое тоже моют перед тем, как сожрать. Но потом Роджерс вымылся сам и поднялся вместе с Броком одним сильным плавным движением, удерживая его за задницу. Брок не посмел возмутиться. Он, откровенно говоря, уже был в таком ахуе, что если бы Роджерсу вдруг взбрело в голову нацепить на него кружевную подвязку или фату, он бы даже не дернулся.

Странное место, странный Роджерс, странные мысли.

Камень, расчерченный рисунками, оказался неожиданно теплым, будто находился не в десятках метров под землей, а долго стоял на солнце.

— Кровать удобнее, — заметил Брок. — Не то чтобы мы пробовали в кровати, конечно.

Роджерс нашел отличный способ избежать обсуждения неприятных тем — просто имел его языком едва не в глотку. Охуенно, властно, неотвратимо. Роджерс собирался его трахнуть, и Брок не то чтобы был против, но хотел бы сделать это в каком-то другом, более удобном месте. На кровати, например.

Далась ему эта кровать, впрочем. Сейчас не хотелось думать ни о чем, кроме горячего тела над собой. До Брока вдруг дошло, что он никогда не видел Роджерса полностью голым. Во всяком случае, не перед тем, как они собирались трахнуться. Обычно спущенных штанов и задранной футболки было достаточно. Ну, или снятых штанов, если хотелось уложить длинные тяжелые ноги себе на плечи. Но вот так, кожа к коже, да еще Роджерс, нависающий сверху… Это было до того охуенно, что Брок застонал. Он почти никогда не стонал, глотая этот звук беззащитности перед наслаждением, чтобы… черт его знает, почему. Этой ледяной гадине не хотелось показывать слабость. Роджерсу, похоже, было все равно, что это его нагибали, совали в него член и кончали в задницу. Он контролировал все и всегда, и Броку ничего не оставалось, как принять правила игры. Роджерс трахает себя им. И никак иначе.

Теперь же Роджерс его почти любил. Медленно целовал в шею, гладил плечи, и Брок, поддавшись удовольствию, которое тот ему дарил, боялся открыть глаза, чтобы не увидеть на знакомом до мельчайшей черты лице насмешку или злое торжество. Или — еще того хуже — холодный исследовательский интерес.

Он знал, как Роджерс исследует новое, как нажимает незнакомые кнопки, запоминая действия. Как пристреливает оружие на разных режимах, из разных положений, будто танцуя.

Не хотелось, чтобы он так же крутил его, как перекрашенный щит с новыми креплениями, будто проверяя баланс.

Когда Роджерс коснулся губами члена, Брок не выдержал — закричал голодно и жадно, мысленно наплевал на последствия, как самый первый раз, и надавил ему на затылок, одновременно толкаясь бедрами вверх в нежный, мягкий, теплый рот, невыносимо шелковый, сладкий. Блядские Майя, как он этого хотел. Давно. С самого начала. Не меньше, чем самому встать на колени и брать до самого горла, давясь и жадно сглатывая.

Роджерс его растягивал — долго и нежно, очень аккуратно, совсем не так, как он сам — просто смазывал член и брал, что давали, пока не передумали. Со звериной жадностью и голодом. Ему всегда было мало. Мало такого недоступного, такого отстраненного в остальное время Роджерса, которому он сам, казалось, нужен только для «деликатных поручений» и как замена вибратору.

Когда растянутого, размягченного входа коснулась упругая, твердая головка, Брок замер и тут же услышал:

— Придется немного потерпеть, Брок. Я постараюсь осторожно.

У Капитана Гидры впервые на памяти Брока был такой голос. Срывающийся. В нем чувствовалась просьба. Это было непривычно. От этого продирало от загривка до копчика то холодком, то жаром, и Брок в который раз за последний час решил забить. Даже если Роджерс, выебав, принесет его в жертву древним богам в обмен на артефакт для обожаемого Баки. Хрен с ним. Брок даже подергается для вида, чтобы это не было скучно.

Роджерс так нежно его ебал, что хотелось орать во все горло, разгоняя призраков, обступивших вдруг со всех сторон. И он орал. Вторил тихим стонам оказавшегося нежным любовника, сжимал его крепкие бедра ногами и смотрел в наконец-то оттаявшие глаза цвета синего весеннего неба. Позднего. Майского.

И для этого всего-то нужно было дать ему в каменной ловушке под землей. На алтаре и при свете факелов.

Роджерс был огромным. Весь, и член тоже. Брок был благодарен его предусмотрительности, потому что без смазки это было бы и вовсе невозможно. Но она была в избытке, и все стало просто охуенно. Со всеми этими поцелуями в шею и медленными толчками в заднице.

Роджерс был красив. Брок и раньше это знал, гребанное совершенство во главе Гидры. Но теперь, весь в мягких теплых бликах факелов, с приоткрытыми от удовольствия губами, он был совсем другим. Он будто был только для него. Наконец-то хоть тут, в жопе мира, ему удалось урвать немного его внимания только для себя.

Он кончал целую вечность, долго, мучительно извиваясь на крепком члене, под губами, почти пригвоздившими его к теплому камню. Не прикоснувшись к себе. Просто захлебнулся непривычными эмоциями, ощущениями, растекся под сильным телом человека, которого в этот момент мог считать только своим.

Ему казалось, что от сильнейшего удовольствия, перетряхнувшего все его существо, гулко задрожала земля. Он чувствовал ее вибрации, как землетрясение, невидяще глядя в высокий темный потолок.

Роджерс трахнул его так, что вызвал землетрясение.

— Хайль, мой Капитан, — с трудом ворочая языком, произнес Брок. — Скажи, что мне чудятся все эти подземные толчки, и нас не завалит.

Роджерс аккуратно выскользнул из его растраханной задницы, и на камень потекла сперма. Подземные толчки стали ощутимее, злее, и Роджерс, собрав с живота семя самого Брока, тоже размазал его по камню.

По алтарю.

Черт.

Он никогда еще так быстро не одевался. Роджерс снова стал сосредоточенным и собранным, будто спрятал розовую мякоть в привычную черную скорлупу. Отдавал короткие приказы и постоянно сверялся с картой.

Брок не задавал лишних вопросов. Все тело приятно ныло от удовольствия. Заглотив два батончика и запив их водой из фляжки, Брок быстро покидал в рюкзак все, что они успели из него достать, и подошел к Роджерсу.

— Ты знаешь, как это открыть? — он показал в сторону сплошной стены, через провал в которой они вошли в эту каменную мышеловку.

— Да. Но еще не время.

Толчки стали практически видны невооруженным взглядом: алтарь двигался. Роджерс торжествующе улыбнулся, и вот эта улыбка Броку хорошо была знакома. Капитан улыбался так каждый раз, как его планы осуществлялись. И все равно, чего это стоило.

— Вот, — Роджерс сунул руку в щель между сдвинувшимся алтарем и краем углубления, которое, он, похоже, закрывал. — Око Солнца.

Брок почти ослеп — так ярко, так жарко засиял медальон. Будто кусок яркого солнца на длинной цепочке. Язычок живого огня. И вдруг стало темно. Факелы погасли, как только Роджерс затолкал находку в крошечную резную шкатулку. Врубив фонарь, Брок направил его на стену, в которой должна была быть дверь. Ну, он на это надеялся, потому что подземные толчки становились все ощутимее — удержаться на ногах теперь стоило большого труда.

Роджерс с видом заправского шамана водил руками по стене, а потом как-то хитро чего-то нажал, и часть стены ухнула вниз. Только вот от коридора, по которому они добрались сюда, почти ничего не осталось.

— За мной, — Роджерс отнял у Брока рюкзак, оставив фонарь и винтовку, и бодро порысил вперед, лавируя между валящимися сверху кусками камней. Видно при этом было ровным счетом нихуя. — Рамлоу! — знакомо рявкнул Роджерс, и Брок рванул за ним.

Это было за гранью нормальных человеческих реакций — увернуться от всего, вовремя перепрыгнуть все трещины и провалы, образовывающиеся буквально на глазах, но Роджерс и не был нормальным, а у Брока не было выбора. Оставалось радоваться, что Роджерс не привязал его к себе страховкой — ту сто раз бы уже завалило, и они потеряли бы в скорости.