Око Сатаны - Страница 6

– Слышь, Ветер, может, того, чифирнем? – из плавания по горькому морю воспоминаний Николая вырвал голос присевшего на соседнюю шконку Груздя. В руках тот держал пачку чая и литровую банку с кипятком.

– Это можно, – Ветров взял с тумбочки свою кружку. В общении с сокамерниками за все время, проведенное в тюрьме, у него ни разу не возникло никаких проблем. Даже несмотря на то, что Николай служил в армии – это по царящим в местах лишения свободы блатным понятиям тоже считается «западлом» – его здесь уважали, а если кто и питал неприязнь, так не выказывал ее. Так получилось по нескольким причинам.

Еще когда Ветрова только арестовали, многим вокруг было ясно – не так уж он и виноват. Да, совершил жестокое убийство в центре города. Но ведь кого убил? На пацане, которого Николай отправил в объятия его любимого Сатаны, крови, как выяснилось, было в три раза больше. К тому же, все понимали, какую чудовищную психологическую травму получил незадолго до этого офицер. Он после такого всю оставшуюся жизнь должен пребывать в состоянии аффекта, а не только в тот миг, когда убивал сатаниста!

Но это было, похоже, ясно всем, кроме прокурора и судьи. Николая приговорили к пятнадцати годам лишения свободы, и единственное, чего удалось добиться адвокату – так это смягчения режима. Ветров не поехал валить лес в сибирские морозы. Его отправили на общий режим, в недавно построенную тюрьму, расположенную неподалеку от Ростова.

Николай мог рассчитывать на досрочное освобождение, но для этого ему нужно было начать сотрудничать с администрацией колонии. Пойти на работу в хозчасть, став одним из тех, кого прочие зеки презрительно называют «козлами». Поступить так Николай не мог. Во-первых, от «козла», как известно, недалеко и до «петуха», а во-вторых – как он мог пойти на договор с властью, которая допустила, чтобы погибли его семья и любимая? Сатанисты появились на российских улицах не сегодня и не вчера – и за все это время правительство не сделало ничего, чтобы остановить захлестнувшую страну кровавую волну безумия. Так что, попав в тюрьму, Николай Ветров избрал для себя путь, который был бы неприемлем для него ни при каких других обстоятельствах. Путь «отрицалы» – зека, живущего по волчьим блатным законам и не допускающего даже мысли о каком-либо компромиссе с администрацией.

Прочим зекам импонировало то, с какой злобой смотрит Николай на «козлов» и вертухаев. К тому же, он получил свой срок за убийство беспредельщика – вполне достаточная заслуга, чтоб аннулировать такой «косяк», как служба в армии. «Вором в законе» Ветер, конечно, никогда не станет, но и пытаться спросить с него за то, что взял однажды оружие из рук государства, никто уже не будет. Блатные паханы, посовещавшись, приняли Николая в свою компанию без лишних вопросов. Именно эти люди были теперь его семьей.

Груздь принялся колдовать с заваркой и кипятком. Смотрящий по камере, матерый рецидивист Гена Глиф, потянулся у себя на шконке, широко зевнул, нашарил в тумбочке пульт и включил висящий на стене телевизор. На экране под бодрую музыку возникла заставка политической программы – в стране в тот год проходили президентские выборы.

При виде очаровательной ведущей все зеки, кроме Охламошина, одобрительно заулюлюкали.

– Добрый день, – сверкнув жемчужными зубками, произнесла девушка. – Сегодня у нас в гостях кандидат в Президенты России, депутат Государственной Думы Геннадий Райшмановский.

В Большом театре давали громкую премьеру – первую в России за не вспомнишь уже, сколько лет религиозную мистерию. Инициативу создать такой спектакль выдвинул приехавший из провинции молодой режиссер Карен Богостьян, и его предложение нашло горячую поддержку как в художественном совете театра, так и в Министерстве Культуры. «Сейчас, когда страну раздирает на части сатанинская смута, когда на театральной сцене сплошь матерятся и совокупляются, самое время для таких постановок», – решили в кулуарах, и Богостьяну дали зеленый свет. На премьеру были приглашены высшие лица государства – в том числе и Патриарх Русской Православной Церкви. Несмотря на огромное количество архиважных дел, владыка сумел найти время, чтобы посетить многообещающий спектакль, повествующий о Воскресении Христа.

В антракте сопровождавшие его люди разбрелись кто куда – кто пошел проветриться, кто – выпить воды в театральном буфете. На некоторое время первосвященник остался в ложе один…

Этим не преминул воспользоваться странного вида господин, который купил билет на спектакль, но на протяжении всего первого акта не входил в зрительный зал. Зато он проследил, в какую ложу направится Патриарх со своей свитой, и теперь терпеливо ждал, когда сможет осуществить свой замысел. Убедившись, что из ложи вышли все, кроме одного, высокий грузный старик в изысканном черном костюме, опираясь на трость, двинулся по направлению к приоткрытым дверям.

– Приветствую, владыка, – промолвил он, заняв место иерея Макария по правую руку от Патриарха.

– Ты?! – изумился тот. – Изыди!

– Не изыду, – улыбнулся неожиданный собеседник. – Ты прекрасно знаешь, что я не тот, на кого это может подействовать.

– Ты противен мне, – первосвященник демонстративно перевел взгляд на пустовавшую сцену. – Уйди.

– Мне тоже не так уж радостно находиться рядом с тобой, – вздохнул человек в черном. – Но так уж получилось, что сегодня мы с тобой преследуем одни и те же интересы.

– Что? – Патриарх повернулся к нему. На лице владыки появилось что-то наподобие усмешки. – Что общего может быть у Русской Православной Церкви и у… – владыка запнулся, словно слово, которое он хотел произнести, было скверным или запретным.

– Что общего, ты спрашиваешь? – старик, напротив, перестал улыбаться. – Что ж, объясню. Нежелание отдать страну, в которой мы все живем, на растерзание кровавым псам Сатаны – вот что общего у нас с тобой, пастырь.

– Разве ты не один из тех, кто всегда этому потворствовал? – приподнял седую бровь Патриарх.

– Представь себе – нет, – гордо вскинул голову его визави. – Да, я в свое время приложил немало усилий, чтобы ослабить ваше влияние, но, поверь, цель я перед собой ставил совсем иную. Благую цель, хотя ты, конечно, с этим не согласишься. Открыть людям глаза, сделать так, чтобы в головах у них звучал подлинный голос Бога, или хотя бы собственные мысли, а не ваш колокольный звон – вот, к чему я стремился. А он – тот, с кем ты ведешь войну – не хочет ничего, кроме неограниченной личной власти. Миллионов золотых слитков в подземных сокровищницах. Тысяч юных наложниц для извращенных плотских утех. Легиона послушных рабов, возводящих статуи и крепости в его честь.

– Что? – насторожился Патриарх. – О ком это ты? Мы пытаемся выдавить с улиц обезумевшую сатанинскую орду. Наши люди, православные священники и монахи, гибнут и отправляются в тюрьмы. А ты сейчас говоришь о каком-то одном человеке, который стремится к власти. Или… или ты знаешь, кто за всем этим стоит?! – сейчас владыка Церкви говорил уже не так надменно, как в самом начале их диалога.

– Да, – лукаво прищурившись, кивнул сидящий рядом человек. – Я знаю.

– И кто же это?

– Боюсь, мне ты не поверишь, даже если я пройду через епитимью[2], – печально вздохнул старый мужчина в черном костюме. – Но есть один человек, услышав то же от которого, ты уже ни в чем не усомнишься.

– Так приведи его! – владыка начал терять терпение.

– Увы, это невозможно, – развел руками собеседник. – Но я могу привести тебя к нему. Это твой друг, иеродьякон Амвросий.

– Амвросий? Но как ты можешь привести меня к нему? Он умер два года назад! Ты хочешь убить меня? – Патриарх потянулся к стоявшему рядом посоху.

– Успокойся, – мягко молвил человек в черном. – Тело Амвросия мертво, но душа его бессмертна. И она уже давно пытается вернуться, чтоб рассказать всю правду. Но только ты и твои люди никогда не сможете этого услышать, просто потому что считаете подобное грехом.