Око Марены - Страница 8
– Ох, ну до чего ж ты у меня мудер, батюшка, – радостно подхватила Ростислава. – Ишь яко славно поведал. А ить верно, – всплеснула она руками, словно только что постигла глубинный смысл отцовского решения. – Как ни крой, ан все одно – швы наружу выйдут. Так и тут – как ни путай, а божья воля со временем все распутает.
Довольный поддержкой, Мстислав уже гораздо увереннее продолжил:
– Опять же никто и подсобить не просил – так чего лезть? Можа, они и впрямь сами замирятся. Ты-то сама как думаешь? – повернулся он к дочери.
– Да по мне, как ты скажешь, батюшка, так оно и ладно, – певуче откликнулась Ростислава. – А думать я никак не думаю. Нешто бабское дело – в мудреных делах княжьих разбираться. Вон, – она с гордостью показала на рубаху с уже оконченной вышивкой, – это работа по мне. Как оно тебе, по нраву?
– Княжьи думы и впрямь не бабского ума дело, – согласился с дочерью Мстислав. – Тут со всех сторон обмыслить надобно. И так покрутить, и эдак посмотреть. Иной раз и вовсе ум за разум заходит, – пожаловался он. – А рубаха, что ж, и впрямь славная получилась.
– Самому лучшему богатырю на земле русской шила. Всю душу вложила, – похвалилась Ростислава, и Мстислав тут же ощутил легкий укол ревности.
С одной стороны, конечно, хорошо, что дочь всерьез решила замириться со своим мужем, раз принялась вышивать для него, но с другой – чего-то и жалко стало, вот только чего именно – непонятно.
Князь встал, выпрямившись во весь свой богатырский рост, и, глядя на рубаху, еще раз подтвердил:
– Баская[24]. Токмо у витязя твово я на Липице одну спину и видел, – не удержался он все-таки, чтобы не съязвить.
– А тут ты неправду речешь, батюшка, – впервые за все время разговора возразила Ростислава отцу, и ее васильковые глаза строго потемнели. – Мой богатырь николи ворогу спины не казал, потому как везде и всюду токмо за правду бился и бог завсегда на его сторону вставал. – Ростислава поднялась с лавки и, держа рубаху на вытянутых руках, низко склонилась перед отцом в глубоком поясном поклоне. – Так что прими ее и носи на здоровье, коли так по сердцу тебе моя работа пришлась, витязь ты мой любый.
– Так ты что же? – оторопел Мстислав. – Оно как же? Ты для кого ее шила-то?
– Для князя великого, чья слава по всей Руси соколом летит и коего в народе уже давно Удатным кличут, – напевно ответила Ростислава.
– Вона как, – растерянно констатировал ее отец и уже совершенно иначе оценил всю прелесть мудреной витиеватой вышивки, идущей по вороту и далее спускаясь к глубокому разрезу на груди. Да и обшлага рукавов вышивальщицы тоже не обделили своим вниманием, потрудившись на славу.
В причудливом сплетении волшебных трав и растений таились диковинные звери, готовые к прыжку на неведомую добычу. Золоченая нитка хитро свивалась с синей, та с желтой и зеленой, и все это в окружении всевозможных оттенков красного.
– А я-то мыслил, что ты ее супругу своему Ярославу вышила. – И он посетовал: – Негоже оно так-то. Сама ведаешь, где мужней женке место.
– Ведаю, – кивнула Ростислава, помрачнев.
Зрачки ее глаз потемнели от гнева, став почти фиолетовыми, и она отчеканила, как заученный урок:
– В замужестве девица род свой в одночасье меняет, и должно ей с мужем делить все невзгоды честно и пребывать при нем неотлучно, яко в радостях, тако же и в несчастьях. Потому, батюшка, ежели повелишь, вмиг соберусь, ибо вся в твоей воле.
«Да неужто зря я это затеяла, вступившись за рязанского Константина?» – промелькнуло у нее в голове.
– Вся-вся, – раздраженно пробурчал Мстислав. – А я вот и повелю – готовься. Не ноне, конечно, – торопливо добавил он. – Коли я с Рязанью погодить решил, то и тут торопиться неча. Опять же и дожди того и гляди зарядят. Еще завязнешь где в дороге. А вот как снег выпадет, так прямо по первопутку тебя и отправлю. И все! – отрезал он. – И не прекословь!
– Отродясь слова тебе поперек не сказывала, – пожала плечами Ростислава. – Коль велишь готовиться, стало быть, учну готовиться. – И, провожая взглядом уходящего из светлицы отца, перекрестилась: «Вот и еще пару-тройку месяцев отсрочки себе выхлопотала».
Она вздохнула и, чтобы быстрее прогнать от себя грустные мысли о неизбежном возращении в Переяславль-Залесский, вспомнила о том, что именно она насочиняла отцу про события в далеком Рязанском княжестве.
«Вот будет забавно, если мои слова и впрямь правдой окажутся, – невесело усмехнулась Ростислава. – А впрочем, какая разница, кто там убивец, а кто страдалец. Главное, что отец мне поверил и отказался от похода на Рязань, а там… Там я еще что-нибудь удумаю. Ништо. Не пропадем», – ободрила она сама себя.
Свои хитрости она и за малый грех не считала. Никто же не спрашивал ее согласия, когда выдавал замуж. Сказали – надо, вот и все. На что уж отец всегда был потатчиком к старшей дочери, а тут и он не захотел хотя бы попробовать поговорить по душам.
А с другой стороны, о чем разговор-то вести? Это у дочек простецов жизнь невесть как сложится, а у княжеских иначе. Она еще в люльке качается, ее и от груди отнять не успели, а судьба уже известна – и за кого замуж, и когда. Ей самой и так изрядно свезло – почитай, почти до осьмнадцати годков невестилась, а ведь иных и в двенадцать лет, а то и того раньше под венец отдают.
Да и потом все заранее определено, до самой смерти. А коли супруга твоего костлявая раньше подстережет, у вдовы путей только два – либо в монастырь, либо, ежели сыновья малы, оставаться вдовствующей княгиней и ждать, когда они подрастут да когда молодая невестушка придет, чтоб свою власть утвердить. А далее все одно – монастырские стены.
Увы, но у нее, Ростиславы, детишек нет, и, случись что с Ярославом, дальнейшая дорожка известна… Впрочем, имелась и еще одна тропка, коя в Плещеево озеро вела. Страшно, конечно, только если призадуматься, то неведомо, что на самом деле страшнее – сразу на тот свет отправиться али заживо себя в темнице каменной похоронить? Ежели для нее самой такой выбор бы встал – как знать, как знать…
А вот обратно к отцу уже нельзя – не дочь, а вдова, пусть и молодая. Да и кто она в его тереме будет? Так, не пойми что. Повторно же замуж выйти – так не принято у князей «залежалым товаром» торговать. Да и кто на нее польстится – разве старик какой, а это значит из огня да в полымя. Ярослав-то хоть и суров, и зол, и несправедлив, и невнимателен, да много еще всяких «не», включая буйный нрав и тяжелую руку, но все-таки когда он на коне, да в воинской справе, да еще бравая дружина позади – тут уж у любой сердце в груди защемит. По первости, бывало, пару раз щемило и у нее.
Опять же взять – пусть и чужой, и сердцем далек, и мыслями, и отталкивал ее постоянно своими насмешками, когда она пыталась помочь советом, и руку на нее поднимал, а уж про податливых холопок, коих он сменил невесть сколько, и вовсе лучше умолчать, ибо не сосчитаешь, – но ведь муж. Другого-то нет и уже никогда не будет.
Хотя что об этом сейчас-то? Может, и будут еще дети. Ох как хотелось Ростиславе их иметь – маленьких, ласковых, ненаглядных. С ними и сердцу отрадно, и супротив всех несправедливых упреков, получаемых от Ярослава, устоять куда легче. Да и будущее тогда вырисовывалось совсем иное.
Ростислава упрямо тряхнула головой. Ладно, обождем до первопутка, а там…
И пошла в свою светелку – гордая, молодая, красивая, умная, но такая несчастливая.
Если же упоминать о молчании такого неустанного борца за справедливость, как Мстислав Удатный, то оно больше говорит о мудрости этого князя, чем о его нерешительности. К тому же, как мне думается, его в то время, скорее всего, гораздо больше занимали иные проблемы, напрямую связанные с Галичем, где вновь воцарился венгерский королевич Андрей…