Око Марены - Страница 29

Может, и впрямь обойдется, а?

А спустя час барабаны вновь забили, но уже иначе. И Любим обрадовался, хотя именно эту команду выполнять тяжелее всего, да еще на кочковатом, неровном поле, потому как надлежало пятиться. Ну ничего, сзади друзья поддержат, ежели что. Зато сечи не будет. Отложили ее пока, а там как знать…

Двое суток длилось ожидание. Слухи ходили, что князь Константин, не желая проливать руду простецов и дружинников, равно жалея как своих, так и чужих, вызвал на переговоры своего двухродного сыновца Ингваря, и, ежели тот согласится на те условия, которые выскажет рязанский князь, ратиться не придется вовсе.

Однако перемирие перемирием, а ночную сторожу выставляли регулярно, как и полагается, и не напрасно – время от времени отлавливали беглых. Нет-нет, из их рати не удрал ни один человек. В стане победителей, пусть даже только будущих, дезертиров не бывает, а вот из мрачной темноты, знобко шевелившейся от холода, изредка выныривал кто-либо из продрогших насквозь мужиков и просил милости, умоляя отпустить его подобру-поздорову. Таких отводили в особое место и бдительно сторожили, но поначалу кормили похлебкой и кашей. Похлебка, конечно, остыла, да им и такая в радость. Только и слышалось: «Спаси Христос».

А спустя двое суток опять забили барабаны. И снова Любим не мешкая занял свое место в строю. И вновь Пелей, выскочив вперед, стал давать своей полусотне разъяснения, ибо такой команды на учениях березовцы никогда не выполняли.

Но вот наконец встал их строй с сомкнутыми щитами по обе стороны от дороги. Одни на правой стороне, другие – на левой. Проход меж ними – сажени две, не больше. Одним словом, маленький проход, совсем узкий. К тому же каждый из ратников навстречу друг дружке свое копье склонил, и получилось будто два ската у диковинной крыши. Пройти под ними в полный рост можно еле-еле, да и то если невысок. Сам Любим непременно бы нагнулся, иначе никак. Да и добрая половина из его десятка тоже.

В тишине и молчании стояли около часу, а затем к краю строя подошла толпа мужиков, которую расторопные дружинники тут же принялись торопливо сортировать – лет до тридцати в одну сторону, а прочих, постарше, в другую. Вот этих-то, что постарше, и пропустили через строй под копья. Поначалу шли они по узкому проходу медленно, боязливо втянув голову в плечи, то и дело робко поглядывая на стоящих по сторонам вооруженных ратников. Однако видя, что никто их не собирается ни рубить мечом, ни колоть копьем, осмелели и за какие-то полчаса прошли все.

Затем пришел черед конной дружины. Те, подъезжая к их строю, бросали на землю такие же продолговатые, миндалевидной формы, как и у пешцев, но значительно меньшие по размеру щиты, тяжелые мечи, копья, тулы со стрелами и луки, скидывали с себя бронь. И лишь после того, как у дружинника не оставалось оружия, скрещенные копья перед строем, загораживающие проезд, размыкались, и воин двигался дальше.

Иные плакали, проезжая. Такого обычая – прокатиться под копьями – на Руси отродясь не бывало, но тем не менее сердце дружинникам сразу подсказало: унижение. Сделать же ничего не могли. Вот и текли по щекам злые слезы. Не от обиды – от бессилия.

Правда, не все, как заметил стоящий чуть ли не в середине Любим, согласились так пройти. Больше половины остались у шатров рязанского князя, а почти три десятка всадников направились к обрывистому берегу Оки. Их никто не преследовал, даже не пытался, и те поочередно исчезали за крутым обрывом.

Лишь вечером на привале узнал Любим, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Оказывается, наплели злые советчики худого молодому Ингварю Ингваревичу, вот он и разъярился на князя Константина Владимировича, ополчась войной на своего двухродного стрыя. И если бы не доброта последнего, простившего разорение посадов своего града Ольгова и постаравшегося решить дело миром, неизвестно как бы все обернулось.

Впрочем, известно как. Возможно, война и возобновилась бы, скройся князь Ингварь за большим и густым лесом в своем Переяславле, но Константин Владимирович вместе с воеводой Вячеславом все смекнул заранее. Потому и разделились они надвое, взяв в клещи хилую дружину и еще более хилую рать князя Ингваря, после чего тем оставалось либо принять бой, ибо отступать некуда, либо сдаться.

– А тут мы почто? – встрял в разговор Хима, которому в учебе доводилось тяжелее всех по причине его изрядной толщины и неуклюжести, и он сильнее всех остальных березовцев мечтал оказаться дома, в родной избе.

– Поживем чуток, пока жители Переяславля с мыслью не свыкнутся, что град сей ныне ко князю Константину перешел и никуда теперь до скончания веку из-под его длани не вырвется, – ответил Пелей.

– А почему нас для того выбрали? Иные вон, как я слыхал, сразу домой подались, – не унимался Хима.

– Потому как каждый сотник лучшую четверть выделил. Позвизд нашу полусотню назвал, а с лучших и спрос наособицу, – улыбнулся Пелей.

– Чем же лучше? – разочарованно протянул Хима. – Вона как резво остальные обратно двинулись. Не иначе как отпустят их вскорости по домам. А мы теперь незнамо когда в Березовку свою попадем.

– Тебя, дурня, – пояснил полусотник, – град сей будет поить и кормить всю зиму до самой весны. Вот и сочти, сколь пшена да ржи, не говоря уж о репе, моркови, огурцах и прочей снеди, сбережет твоя мать, пока тебя не будет. И еще одно: остальные-то пошли, да недалече, ибо по домам никого из них все одно не пустят и всем им сызнова учеба предстоит. Вы же в граде – хучь по ночам в холе да в тепле будете.

– А днем како?

– Днем кажному ратнику дадут по десятку из мужиков, что в селах окрест града живут, и вы их станете обучать. Видали, поди, что не всех по домам распустили – придержали тех, кто помоложе. Так вот, к весне мне воевода наказал полтысячи воев в строй поставить и взыскует по всей строгости, коли я того не смогу. Ну а допрежь я вас заставлю семь потов пролить, дабы наказ Вячеслава сполнить.

– А мы кого? – хихикнул Гуней.

– Вы? – строго посмотрел на него Пелей. – Знамо кого – парней, кои под вашим началом будут. И не семь, а семижды семь. Зато вам, по весне, когда пора уходить настанет, каждому по гривне серебром дадут, потому как все вы не просто учились, а хорошо учились, и ныне уже будете нести ратную службу, иных обучая.

– Это князь наш так поведал? – спросил Любим.

– Нет, то наш воевода так сказывал, князь Вячеслав Михайлович, а его слово такое же твердое, – отчеканил Пелей.

– А Ратьша? – вспомнил кто-то. – Он-то верховный воевода, стало быть, его словцо поглавнее. Вдруг да переменит?

– То так, – согласился Пелей. – Может. Токмо я не слыхал, чтобы он хоть раз повеление князя Вячеслава отменил.

После чего полусотник пояснил, что Ратьша, чувствуя свои хвори, становящиеся с каждым годом все сильнее, уже давно готовил князя на свое место, а нынешний поход был вроде как проверкой. Мол, ежели ни разу нареканий не последует, то все, сдал ее молодой князь, а потому место верховного, после того как сам Ратьша уйдет на покой, по праву за Вячеславом. Теперь получается, что раз нареканий не было…

Потом он внимательно обвел взглядом всех своих ратников, обступивших его, и счел нужным ободрить:

– Как ни крути, а нам пуще чем всем прочим свезло. Мы-то в Переяславль к завтрешнему вечеру спокойным шагом дойдем, к тому ж и дорогу к нему еще Ингваревы ратники притоптали. А прочим ажно до Ростиславля добираться али до Зарайска.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.