Око Марены - Страница 21
– Понапрасну руду лить не буду, – твердо произнес Ингварь. – Стало быть, уйду без.
– Что ж, рад, что ты хоть здесь поступил разумно. А теперь… – Константин протянул руку к свертку с иконой, доставленной Вячеславом, и неспешно развернул ткань. – Целуй в том, что слово свое сдержишь.
Ингварь наклонился над изображением божьей матери, да так и замер, не в силах пошевельнуться. Именно эта икона стояла в красном углу его ложницы. Именно перед нею долгими осенними вечерами клал он поклон за поклоном, когда в первый раз в жизни влюбился и истово просил богородицу, дабы она пособила ему и обратила столь милый Ингварю девичий взгляд безмятежных голубых глаз на юного княжича. Именно ее пять лет назад, дурачась с братьями, Ингварь нечаянно уронил на пол, за что ему изрядно влетело от отца, хотя сама икона от падения практически не пострадала, только откололся маленький кусочек снизу. Ингварь провел пальцами по выщербленному деревянному краю – сомнений больше не оставалось.
– Стало быть, вот ты как, – протянул он грустно. – Пока мы тут с тобой… ты уже все давным-давно решил. А Давид, брат мой? – с тревогой спросил он у Константина.
– Жив и здоров – что ему будет? – пожал плечами тот. – Мои вои с малыми отроками не сражаются. Коль захочешь, через день-другой я тебе его пришлю. А пожелаешь – оставишь пяток своих дружинников, и они отвезут его к матери и прочим братьям, чтоб все вместе были.
«Все знает, злыдень», – мелькнула в голове Ингваря мысль.
Пытаясь сохранить остатки мужества и не давая себе впасть в глубокое бесполезное отчаяние, он с благоговением поцеловал край синего плаща богородицы.
– Об одном прошу… – Слова давались Ингварю с трудом. Вместо этого хотелось рвать и метать, грызть землю, а еще лучше впиться зубами в глотку ненавистного врага, который стоял тут же, совсем рядом, только протяни руку и коснешься. Но Ингварь был князь и старался все время помнить об этом. Вот потому он и шел, с его точки зрения, на откровенное унижение. – Отсрочь свою волю хоть малость. Для пешцев моих все ясно, а дружине время надобно, чтоб обдумать все как следует. Про воевод с боярами и вовсе молчу. Сразу поведаю – неволить никого не стану, потому, ежели кто восхочет к тебе на службу перейти, – путь чист, но время поразмыслить им надобно.
– Это верно, – охотно согласился Константин. – К утру как раз и ладьи с Ольгова подгонят. Будет на чем отъехать.
Процедура с клятвой для него тоже была тягостна. Не нравились ему ситуации, в которых приходилось припирать человека к стенке и диктовать свои условия. Нет, если бы сейчас перед ним стоял какой-нибудь подонок или мерзавец – одно. Тогда Константину было бы наплевать. Но Ингварь был чистым, порядочным человеком, и, ломая этого парня, выкидывая его из города и вообще из рязанской земли, Константину попутно приходилось ломать еще и себя. Он, конечно, понимал, что поступить так требуют интересы даже не Рязанского княжества, а всей Руси, но легче от осознания необходимости всего происходящего ему почему-то не становилось.
– Дружине моей и боярам с воеводами тоже до утра о многом помыслить надобно. Идти со мной или оставаться, а если идти, то куда? Кто нас ждет? – продолжил Ингварь.
– И тут все верно. Однако думается, что до утра времени с избытком?
– А я большего и не прошу. Токмо остатнее – дозволь икону эту с собой взять. Она у нас от отца к сыну переходит. Ею еще Глеб Ростиславич моего деда Игоря Глебовича благословил. И матушке нашей она дорога как память.
– И икону бери. Мне она без надобности, – не препятствовал Константин. – Пойдем, провожу тебя до коня.
«Ну ничего, – стрелой металась в мозгу Ингваря злая, колкая мысль, – роту в том, что не приду более на землю рязанскую, я не давал, а владимиро-суздальские князья давно на Рязань недобро косятся. Дадут мне рать в помощь, а они – не наши… лапотники. Жаль токмо, что я сразу к словесам Онуфрия не прислушался, надо было еще по осени их зазвать. Эх, Кофа, всем ты хорош, да и яко воевода тож из первых, а вот тут сплоховал со своим советом. Не след, не след… Ну и пущай. Теперь уж точно… след».
Он уже вздел ногу в стремя, вскочил на лошадь и собирался погнать ее с ходу в галоп, как был остановлен негромким голосом Константина. Ингварь обернулся. Его двоюродный дядя стоял, грустно глядя на отъезжающего родича.
– Не думай, что я забыл взять с тебя обещание, дабы ты больше не возвращался на рязанскую землю и не наводил на нее полки владимирских или черниговских князей. Мне просто не хотелось, чтоб ты не сдержал княжеского слова, если б согласился дать такую клятву. Пусть уж лучше оно будет на твоей совести. Только если ты все же решишься на такое, то хорошенько подумай: гоже ли самому ворогов на землю нашу звать?
– То не вороги, а такие же русичи, яко и мы с тобой, – возразил Ингварь и осекся, понимая, что он невольно проговорился о своих потаенных мыслях.
Но рязанский князь оставался на удивление спокойным и не отреагировал на эту фразу своего племянника. Он лишь насмешливо хмыкнул:
– Эти русичи только за последний десяток лет нашу землю не раз и не два разоряли, включая и стольную Рязань. А впрочем… у тебя и своя голова на плечах имеется.
Константин устало махнул рукой и отпустил племянника восвояси.
Слово свое переяславский князь сдержал и никаких препон не чинил – каждый дружинник мог выбрать любой вариант. Больше половины – сотни три – тут же направили своих коней к Константинову шатру, изъявив желание послужить новому князю. У таких оружие и бронь не отбирали, но собирали в отдельный отряд. Другие бросали на землю оружие и направляли коней к Переяславлю Рязанскому, а около двадцати человек решили сопровождать Ингваря в дальний и безрадостный путь изгнанника. Бояре же все как один последовали за своим князем.
Что до пешцев, то им пояснили сразу, что после процедуры прохождения под копьями некоторым из числа тех, что помоложе, предстоит поучиться ратному ремеслу в войске князя Константина, заверив, что к весне, еще до половодья, а то и раньше, всех их отпустят по домам. На том и закончилась первая, самая маленькая и самая бескровная гражданская война между русичами за передел Рязанского княжества. Следующей, гораздо большей, по всем прикидкам оставалось ждать недолго.
И вновь Константину пришлось вспомнить латинскую поговорку. Он тоже очень хотел мира, отлично понимая, как необходим он именно сейчас для Руси, и столь же прекрасно сознавал, что время для него придет нескоро. Оставалось только надеяться на то, что удастся подготовиться как следует и что враг окажется достаточно самонадеян, чтобы оказать Ингварю помощь, но малую, посчитав, что и такой для какого-то там ожского князька хватит за глаза.
А Чингисхан взял столицу Северного Китая, уничтожив империю Цинь, и уже начал бросать алчные взгляды на обширное и богатое государство Хорезм[48]. До появления татар на Руси времени оставалось все меньше и меньше.
Оный же князь тьмы, бысть упрежден сатаною и выступиша противу Ингваря. Диавол, аки верный слуга Константинова, сотвориша тепло необычныя и река незамерзоша, а пеши пути тяжки стали. Константине же окружиша светлу рать княже Ингваря и повелеша воеводе свому безбожнаму Вячеславу рать пешу бити нещадна, а дружину в полон имати. Княже Ингваре с воеводами своими и боярами утекаша чрез Оку, ибо бог ему на заступу приидеша.
Улеща всяко и дары даваша Константине-княже, невзираючи на силу свою великая и Ингваря силу малость, бо не желаючи, дабы христиане резанския терзаемы были нещадна. Ингварь же и дары и проча отвергаша, впаша в смертный грех гордыни непотребнай, и тогда изгнаша Константине свово сыновца с земли Резанской, дабы навеки на ней при и которы пресечь. Ратям же Ингваревым повелеша идти с миром, дабы руду людей росских не лити понапрасну.