Око Марены - Страница 2

– А матушка твоя, Мария Святославна? – встрепенулся Андрей. – Она ж из тех земель.

Киевский князь иронично хмыкнул и пояснил:

– Да Изяслав Владимирович, кой ныне в Новгороде-Северском княжит, свою двухродную[4] бабку и в глаза-то не видывал. Да и сам ты, поди, ее не упомнишь. Сколь тебе было лет-то, когда ее не стало, три али четыре? Погоди-погоди, когда ж она богу душу отдала?.. – потер Мстислав Романович переносицу.

Андрей хмуро посмотрел на отца, морщившего лоб в тщетной попытке припомнить точную дату смерти своей матери. Его самого куда сильнее волновал вопрос, как попасть на рязанские рубежи, над которым он лихорадочно ломал голову. Придя к выводу, что батюшка прав, а если не идти по прямой, тогда остается еще одна дорога, он осторожно побеспокоил князя, выводя того из раздумий, и робко предложил:

– Тогда в обход. По Днепру на восход, чрез Смоленское княжество, а там вниз и прямиком…

– К Ярославу Всеволодовичу, – подхватил отец. – А ежели и он не дозволит чрез свои земли идти, тогда как? Возвертаться да сызнова по Днепру спускаться ажно до Лукоморья[5], а опосля по Дону вверх?

– Пусть так. Чай, половцы нам помехой не будут, – согласился Андрей и неуверенно покосился на отца, уже чувствуя очередной подвох, который не замедлил последовать.

– А ты не забыл, что Лукоморье – вотчина хана Данилы Кобяковича, а тот в шурьях у Константина Рязанского? – лениво осведомился киевский князь и подвел итог: – Нет, сыне.

– Не пройдем? – сокрушенно спросил Андрей и уныло опустил голову.

– Не в том дело. Мы просто не пойдем, – пояснил Мстислав Романович и сожалеюще посмотрел на сына, но столь же твердо продолжил: – Ведаю я, что третий десяток тебе давно идет, а окромя имени гордого – княжич киевский – за душой ничего боле нет. И у старших твоих братьев тако же, кого из них ни возьми. Все я ведаю. А токмо нельзя нам так. Али забыл ты давний уговор всех князей: «Кажный да сидит в отчине своей»?[6] А ить Рязань под Мономашичами никогда не ходила – завсегда за Святославичами[7] была. Стало быть, свара начнется, а я ее не желаю.

– Да почему свара? – запальчиво возразил Андрей. – Коль на то пошло, то можно и вместях с черниговцами да с новгород-северцами идти, а опосля поделимся.

– Поделимся… А делить-то как собрался? – полюбопытствовал киевский князь. – Неужто мыслишь, будто опосля того, яко мы подсобим Ингварю верх над Константином взять, сей княжич токмо своим Переяславлем удоволится? Да еще черниговцы с новгород-северцами долю свою затребуют. Али сам, по своему разумению сей пирог на ломти нарезать примешься? Кошкам по ложкам, собакам по крошкам, а нам, лю́бым, по лепешкам. Ох, чую, сызнова уйма обиженных эдакой дележкой сыщется. К тому же, пока мы полки сбирать учнем, да пока до Рязани стольной доберемся, Ингварь-младший и сам, поди, за отца своего отмстит.

– А ежели силенок не хватит? Ну как не возможет он злодея одолеть? Тогда что? – попытался возразить Андрей. Очень уж ему не хотелось расставаться с заманчивой идеей обрести пусть и небольшое, но свое собственное княжество.

– Тогда он помощи попросит, – пожал плечами киевский князь, но сразу же, покосившись на оживившегося сына, безжалостно уточнил: – У соседей.

Андрей нахмурился, понимая, куда клонит его отец, а тот, желая окончательно расставить все точки над «i», продолжил:

– Тем же черниговцам челом ударит али владимирским князям в ноги поклонится. К кому придет, тому и резон идти на Рязань.

– Так владимирцы те же Мономашичи, что и мы, – возмутился Андрей. – Выходит, им можно, а нам нельзя?

– Те, да не те. У детишек Ингваря-старшего, кои в Переяславле сидят, родная прабабка Аграфена Ростиславна[8] двухродной сестрицей доводится всем Всеволодовичам. Стало быть, родичам малолетним им сам бог повелел подсобить.

– Погоди-погоди, – насторожился Андрей. – Ежели она их двухродная сестрица, стало быть, и нам тоже сродни. – И он пытливо уставился на отца.

– Ну сродни, – нехотя признал тот. – Да родство-то уж больно дальнее – трехродный братанич[9] я ее.

– Тогда выходит… – обрадованно улыбнулся Андрей.

– Ничего не выходит, – сердито перебил сына Мстислав Романович. – Ежели такую дальнюю считать… Да ты сам помысли, кто ты тому же Ингварю?

Андрей помыслил и приуныл. Получалось, вроде как стрый[10], только пятиродный. Такое и впрямь никуда не годилось.

– К тому же у них и куда ближе родич имеется – Мстислав Удатный, кой покойному Ингварю, да и всем прочим убиенным под Исадами князьям через мать свою двухродным братцем приходится[11], – на всякий случай добавил отец.

– А мы как же?! Ведь старейший стол у нас!

– А ты не забыл, кто нас на стол этот подсаживал?! – рявкнул киевский князь. – Должон в памяти держать – всего-то три года и минуло с тех пор[12]. Коли не Удатный, доселе сидели бы мы в Смоленске. Да и Всеволодово наследство, за кое свара у братьев была, тоже Мстислав Удатный переделил. Так что поглядим, как он на все это откликнется, а покамест обождем. – И он, смягчив тон, почти просительно произнес: – Пойми, сыне, не с руки нам ноне туда встревать. Сам, поди, ведаешь, что у меня одно название и осталось гордое – Великий князь Киевский. На деле же взять – кто меня ныне слушаться станет? Да и великий ноне не я один, – грустно усмехнулся он. – Того же Всеволода Юрьича усопшего сколь лет при жизни так величали, а ежели призадуматься, то и по делу! – вздохнул Мстислав Романович.

Говорить все это вслух, да еще родному сыну, было неприятно, но надо. Хотя будь в горнице еще кто-то, киевский князь такого ни за что бы не произнес – кому приятно сознаваться в собственной слабости. Но кроме Андрея, в ней никого не было, поэтому он и выдал все как есть, напрямую. Выдал и с грустью посмотрел на понурое лицо самого младшего из своих сыновей.

Андрея было жалко. Впрочем, не так, ибо жалко ему было всех четырех сыновей, ни один из которых до сих пор не имел своего удела, но Андрея особенно – как-никак самый младшенький, последыш. Вона какой вымахал, а все в княжичах ходит, хотя этой зимой уже двадцать пять годков исполнилось. А уж про старших и вовсе говорить нечего. Разве лишь первенца Святослава удастся посадить на княжение в Великом Новгороде, да и то если Мстислав Удатный сызнова свой взор к Галичу повернет да перед уходом словцо за двухродного сыновца замолвит, а с остальными и вовсе худо.

Чего греха таить, Рязанское княжество и впрямь было бы неплохим выходом, но и то, что предлагал Андрей, не лезло ни в какие ворота. К тому же пока многое было неясно – сколько сил у младшего Ингваря, решится ли он вообще на войну со своим двухродным стрыем. А главное – будет ли просить помощи у соседей? А если будет, то у каких?

По всему выходило, что у владимирцев, поскольку с черниговцами его сближало лишь наличие общего пращура Святослава Ярославича, вот и все, а кроме того, уж больно много там ныне скопилось безудельных княжат или сидящих на таком крохотном уделе, что только смех. Следовательно, обратись Ингварь к ним, – не миновать делиться. И хорошо делиться.

У владимирцев иное. У них своей земли в избытке. А вот захотят ли они подсобить меньшому Ингварю? Зять его, Константин Всеволодович, ныне и носа не высовывает из своего любимого Ростова, опять же хворает шибко, как ему дочь писала. Да и миролюбив он – не только сам не пойдет, а и прочим может воспретить, хотя тут как сказать… Юрий своего старшего брата скорее всего послушается, а вот Ярослав… Этот горяч, может и на запрет наплевать.