Око Дракона (СИ) - Страница 1

Часть 1. Тайна картины

Реальность

Валентин кивнул консьержке как старой знакомой и легко взбежал на третий этаж. Консьержка Мария Викторовна, женщина еще вполне молочно-восковой спелости «едва за пятьдесят», в недалеком прошлом околосветская тусовщица (а какая же еще может быть консьержка в доме, заполненном богемными знаменитостями?) ответила ему загадочной полуулыбкой. Ну кто ж из «посвященных» не знает лит. агента самой Иванки!

И если молодую писательницу Иванку Панчовски (в миру Александру Ивановну Панкевич), словно по мановению волшебной палочки ставшую знаменитой после экранизации ее книги о вампирах: «Кровавый поцелуй», знает теперь каждый любитель фэнтэзи, то ее литературного агента, чья доля, как и любого другого агента, вечно оставаться в тени того или иного таланта, — дано знать только «посвященным»…

Ох уж эти «посвященные»… кухарки, уборщицы, консьержки, охранники. Негласные тихие свидетели того самого заветного «закулисья», куда мечтают проникнуть фанаты, поклонники, читатели и почитатели своих великих кумиров…

Зато после, потом… уже покинув свою службу у звезд, — все они зарабатывают бешеные гонорары на мемуарах об этих звездах…

…«Черт, — Валентин вспомнил, что у него есть запасной ключ от квартиры Иванки, нашарил его в кармане, попытался вставить в замок… и вдруг обнаружил, что дверь, собственно, и не заперта. — Что за черт!» — он вошел, вслушиваясь в тишину.

Ни звука.

Взглянул на часы. Обеденное время. «Ничего себе!».

В прихожей валялось что-то кружевное, из нижнего белья… Валентин снова чертыхнулся…

Чуть дальше, на пороге комнаты валялась еще одна кружевная часть из комплекта, что повергло Валентина в еще большее волнение.

Этот хаос от разбросанных повсюду вещей, которые по логике своей должны были бы находиться совсем в других местах, — в сочетании с полной тишиной — ему уже были знакомы. Неужели новый приступ депрессии? Прошлый окончился битьем посуды и попыткой перерезать себе сонную артерию. Слава Богу, что с анатомией Сашка-Иванка была знакома более чем шапочно, — на шее осталась только легкая царапина.

Тогда-то, полгода назад, Иванка и отдала ему ключ от своей квартиры. Конечно, — он же и «отец родной», и ангел-спаситель, и литературный агент, а также источник вдохновения.

Сейчас Валентина занимал один вопрос: «Почему в квартире так тихо?»

Ступая мягко, как охотник, подкрадывающийся к дичи, он подошел к двери зала… Пусто.

Что ж, пойдем дальше. Он осторожно заглянул в щелочку в спальную…

Да… а еще говорят, что именно во сне и проявляется наше истинное лицо… Вот и верь после этого молве. Глядя на это лицо ангела, Валентин почувствовал, как что-то толкнуло его в сердце. Словно его тронули нежнейшей колонковой кисточкой… вот так: «тук», «тук», «тук»… Как дождинка падает на стекло.

Нежно посапывая своим маленьким носиком, с розоватым румянцем на пушистых, почти детских щечках, с самым невинным видом спало это чудовище, это исчадие ада. Словно и не было за это короткое время (три беспокойных, сумасшедших года) двух или трех запоев, плавно переходивших в депрессии, прерывавшиеся попытками суицида, порывами уйти в монастырь, затаиться в ашраме, выйти замуж, наняться в шпионы, стать садо-мазо…

Иванка шевельнулась, задышала более часто.

У него на сердце сразу стало уютно и тепло. Слава Богу, с ней все в порядке.

Валентин поспешно отступил и, осторожно прикрыв дверь, быстро ретировался на кухню. Еще не хватало, чтоб его застукали за подглядыванием в щель спальни! Хватит того, что обслуга, консьержка, журналисты, окружение Ивонны приписывают его скромной персоне весьма значительную роль в жизни молодой писательницы Иванки Панчовски. Что-то вроде гражданского мужа-тирана, эксплуатирующего это хрупкое, почти неземное создание ради собственных прихотей, а больше всего — ради огромных гонораров, и готового бросить ее в тот же момент, когда она перестанет приносить ему миллионы. Этакий классический сатир. Слава Богу, что его фотографии почти никогда не появляются на страницах прессы (уж он-то сам прикладывает к этому массу усилий), и «широкая публика» его не знает в лицо.

Ну, а если говорить о «посвященных» — слава Богу, что круг их узок. Играть роль демонического мужчины для этой маленькой аудитории ему вовсе не так уж и затруднительно.

…На кухне Иванки Валентин ориентировался не хуже хозяйки квартиры.

Достал из шкафчика пачку кофе, положил в турку две с половиной ложки, — как она любила, — поставил на огонь. Сейчас, почуяв запах, приползет и само чудовище. Иначе — если ей сейчас не приготовить кофе, — Иванка, нечесаная, заспанная, будет слоняться в полураспахнутом мохнатом купальном халате, и ныть, что кофе закончилось… куда исчезли все чашки… я же помню, вчера они были именно здесь… и какой идиот поменял местами тумбочки кухонного гарнитура…и кто съел вчера весь сахар…

Кофе уже было готово, его крепкий, чуть терпкий аромат распространился во все уголки просторной квартиры, а Иванка все еще не казала носа из спальной.

Валентин уже начал немного беспокоиться. Поставил чашку на ее любимый маленький зеленый подносик с ярким разноцветным драконом (Иванка утверждала, что этот дракон, свернувшийся под чашкой кофе, чем-то похож на нее саму и удивительным образом поднимает ей настроение), — и направился с подносом к спальне.

Там по-прежнему было тихо.

Он хотел постучать, когда вдруг из тишины спальни послышался полный отчаяния и боли тихий голос, сравнимый со стоном существа, уже отходящего навсегда в иной мир, отчего по спине Валентина пробежал холодок: «Ты ведь меня не бросишь?..»…

Она что, бредит? Кому адресован этот вопрос? Тому, кто покинул ее этой ночью? Судя по всему, вечер, и особенно, ночь, Иванка провела далеко не в посте и молитвах.

Или ей что-то приснилось, и она разговаривает во сне? Хотя, может, опять обкурилась…

Пока он пытался угадать, что сейчас происходит с Иванкой, — дверь с силой распахнулась, оттуда вылетело взлохмаченное существо, похожее на помятого галчонка, и чуть не сбив его с ног, молниеносно промчалось мимо.

Валентин успел только заметить черный каскад сбегавших на плечи, вьющихся прядей, (опять перекрасила волосы?), — отчего Иванка сразу стала похожа на студентку-первокурсницу Сашку Панкевич.

И тут же ее шаги с такой же скоростью прошлепали обратно. Она мягко взяла Валентина под руку, неуловимым движением подхватила с подноса кашку кофе, припала к ней, как путник в пустыни к живительному источнику.

— Вот так всегда, — тихо пробурчал Валентин, удивляясь своему почему-то внезапно охрипшему голосу. — Ни тебе «здравствуй», ни «до свиданья», ни, тем более, «спасибо»! — продолжал он.

— Прости меня, ну прости, родной… — Ее голос был теплый, домашний, узнаваемый. Она льнула к нему теперь как нашкодивший котенок, — Дело в том, что я утром поставила на огонь кофе… Решила прикорнуть на секунду. Не заметила, как заснула…. А тут такой запах… Ну, думаю, мой кофе, как всегда, выкипел, залил плиту…

— Так, — нарочито сухо поддакнул он, — а это — «прикорнуть» в реале — было не вчера ли?

Она вдруг взвыла от восторга.

— Валентин! Неужели ты опять стал писать стихи? Как здорово! Ты так и шпаришь в рифму!…

Тут она остановилась.

— Минуточку, — а что это ты вообще делаешь у двери моей спальни? Признайся, ты подглядывал, — Иванка нагло заглядывала ему в глаза, причем, правый смотрел ему в глаза настойчиво и нагло, словно это был глаз правдоруба и простака, а вот левый…

Была у Иванки такая особая примета. Когда она завиралась или мысли ее убегали в противоположном от темы разговора направлении, когда у нее была какая-то задняя мысль, или она готовила собеседнику какую-то подлянку, то левый глаз ее совершенно самостоятельно, автономно, отдельно от правого, убегал в сторону. И хотя она отнюдь не была косоглазой, но возникающие порой в ее голове неправедные мысли таким вот странным способом отражались на ее, в общем, довольно привлекательном лице.