Окно в Рай (СИ) - Страница 1

Аромат кофе достиг моих ноздрей и рот немедленно наполнился слюной. Я с наслаждением вытянул ноги, сидя в кресле за шкафом, и откусил кусочек печенья, прикрыв глаза. Если целыми днями не отрывать взгляда от монитора, проектируя разные строения для нужд сельского хозяйства, такие вот минуты отдыха начинают казаться наполненными неземным блаженством.

Рядом, за шкафом, тренькнул телефон. Трубку взял Артем.

— Добрый день, Вадим Петрович… да, он здесь. Позвать? Хорошо, передам.

Из-за шкафа показалась унылая физиономия коллеги, который с некоторым ехидством сообщил, что мне следует, закончив с кофе, проследовать в кабинет к директору. Кофе я, разумеется, допил наспех, обжигаясь, и без всякого удовольствия. Вышел в коридор, который вновь поразил меня своей тишиной и совершенно заброшенным видом. Только наш этаж в здании института использовался самим институтом. И если на других этажах кипела жизнь, то на нашем, кажется, не летали даже мухи. Я спустился по лестнице мимо этажа, где некий негосударственный вуз готовил специалистов по мировым рынкам экономики, организаторов международного туризма, знатоков арабской средневековой литературы и других, столь же надежно не востребованных в родном городе обладателей дипломов, и зашел на этаж, где располагался наш офис. Офис состоял из кабинетов директора, двух его замов, главного инженера, а также бухгалтерии; располагался он в конце коридора и мне пришлось пройти мимо помещений магазина всяческой компьютерной атрибутики. Здесь всегда было людно, шумно, коридор был отделан в современном дизайне, так что в кабинет Вадима Петровича я зашел в слегка приподнятом настроении.

Директор наш был чужд всяких церемоний, поэтому дверь в его кабинет я открыл без стука. Удивляло даже то, что она вообще была закрыта. Но, увидев сидящего за длинным столом постороннего человека, я понял, что Вадим Петрович прикрыл дверь, дабы не смущать гостя.

— Заходи, Роман, присаживайся, — директор встал мне навстречу, церемонно пожал руку, показал рукой на стул напротив гостя, и представил его:

— Знакомься, это Вениамин Алексеевич Бахтияров, биофизик. Он создал устройство, позволяющее посетить рай. Или ад, если кому именно он предназначен. Посетить, посмотреть, на вкус попробовать — и вернуться.

Слова директора я пропустил мимо ушей. Была у него такая привычка — самые обыденные вещи он обрисовывал такими словами, что все происходящее казалось непомерно важным, а люди, этим занимающиеся — как минимум, крайне талантливыми. И при этом Вадим Петрович в деловых вопросах проявлял достойный уважения практицизм. А что до манеры его речи — так оно простительно доктору наук, членкору трех новых академий и соавтору десятка учебников.

Биофизик щеголял в потертом коричневом костюме, сшитом еще в прошлом веке. Узел галстука уехал в сторону, брюки на коленях вздулись пузырями. Рядом с ним на стуле стоял огромный кожаный портфель с двумя застежками, а по столу были разложены бумаги: тексты, чертежи, спецификации. Вроде бы раньше для посещения рая столь серьезная проектно-техническая подготовка не требовалась.

— А это, Вениамин Алексеевич, Роман Игнатьевич, наш проектировщик. Он делал проект инкубатора субтропиков, и в проекте плодоконтейнера второго уровня тоже участвовал. Молодой, хваткий, грамотный. Для вашей загробной камеры лучше него никого в городе не найдется.

Бахтияров, сжимавший челюсти при всех словоизлияниях Вадима Петровича, смотрел на меня оценивающим взглядом. Я молчал, пережидая, пока разговор пойдет о деле. К директору частенько являлись различные изобретатели и он всех выслушивал, звал кого-то из наших сотрудников, затевал обсуждение… Когда в одном случае из десяти дело уходило далее разговоров, радовался так, как будто подал очередную патентную заявку. Это, кстати сказать, было его любимым занятием. Наш директор обладал более чем сотней патентов, из которых использовались штуки три, ничем не обогащая своего владельца.

Вениамин Алексеевич, тощий узкоплечий субъект неопределенного возраста, плешивый, с голубыми глазами навыкат, разобрал на столе свои бумаги. Вот он свои мысли излагал очень точно и понятно. Речь шла о создании камеры для работы аппарата под рабочим названием Раевед. Вырабатываемое аппаратом излучение действовало на определенные мозговые структуры. Как пояснил изобретатель, в сознании подопытного напрочь отключался критический контур, ответственный за восприятие реальности с ее ограничениями и обязанностями. После чего мозг мог сам конструировать воспринимаемый мир, опираясь на имеющиеся представления. И если мозг испытуемого оказывался настроен позитивно, то последний мог рассчитывать оказаться в некоем подобии рая.

Дабы сконцентрировать излучение в заданных зонах, требовалось спроектировать рабочую камеру и систему эллипсовидных отражателей вокруг нее. Характеристики излучения прилагались, материал для отражателей и кресла подопытного был однозначно определен техническим заданием. Простенькая задачка на проектирование. На компьютере — час работы.

— Вадим Петрович, а делать его тоже мы будем?

В подвалах нашего корпуса еще сохранились мастерские и оборудование. Использовались они не по профилю института, но кадры там работали еще старые, со времен развитого социализма. Знающий их всех с с младых ногтей, директор института мог заставить их выполнить довольно сложную работу практически за "так" — в виде компенсации он закрывал глаза на использование нашими слесарями казенного оборудования в собственных целях. Да, делать рабочую камеру Раеведа предстояло именно там, в подвале. Там же решили его и включать: и Вадим Петрович, и Вениамин Алексеевич старались свое творение лишний раз не афишировать.

— Побочных действия у излучения существуют? — я задал вопрос биофизику еще до того, как утвержденный директором проект был свернут в рулон и готовился отправиться в подвал.

Мне предстояло присутствовать при пробных включениях — называть их испытаниями Вениамин Алексеевич категорически отказывался. И я, естественно, задумался, не получу ли я ненароком каких последствий? ГОСТов и СНиПов на Раевед явно не существовало.

— При используемой мощности — не существует. Отражатели концентрируют излучение внутри мозговой ткани, там его мощность возрастает до субпороговой, и определенные нервные центры, возбуждаясь, переводят мозг в режим порождения внутренних образов. Для самого мозга излучение опасности не представляет.

— Проверено? — пожелал я убедиться наверняка.

Биофизик пожал плечами:

— Проверено, как обычно, на мышах и морских свинках. Для опытов на человеке потребовалась вот эта камера…

Бахтияров действительно был биофизиком и работал в научном институте. Тему Раеведа ему не утвердили, и он действовал сам по себе, тратя собственные сбережения. О перспективах использования прибора не распространялся, коротко отвечая: "Огромные". Аппарат, если верить биофизику, должен был порождать весьма реалистические видения посмертного существования. Какие-никакие мысли о подобном существовании посещали даже закоренелых атеистов, так что в любом случае подвергнутый излучению мозг что-нибудь, да вообразит.

Собственно, даже термин "видения" Вениамин Алексеевич старался не использовать. Восприятие присутствия в раю — или аду — мыслилась ему настолько полным, что там задействовалось даже не пять известных нам органов чувств, а гораздо больше.

— А если Вы в посмертном существовании воплотитесь горой, водопадом. или цветущей розой? — вопросил он меня, сверля пристальным взглядом. — Неужели Вы обойдетесь скудными человеческими возможностями?

В кресло садиться я не собирался, оттого и о последствиях таких экспериментов особенно не задумывался. Чувствовать себя горой — увольте; это не для нормальных людей. Раз или два в день я спускался в подвал, смотрел, как идут дела. Кресло Раеведа напоминало зубоврачебное, только на подголовнике возвышалась пупырчатая сферическая камера многоточечного отражателя. Первое включение аппарата произвел наш институтский электрик: щелкнул тумблером, убедился, что излучатель работает, и немедленно аппарат выключил.