Океан. Выпуск восьмой - Страница 83
По самым приблизительным подсчетам на борт было принято почти триста двадцать пассажиров, шесть автомобилей и пятнадцать тысяч гроздей бананов. «Боливар» сел ниже грузовой ватерлинии, но насколько — наверное, было известно одному господу богу.
До следующей остановки — Пуэрто — пассажиры устраивались как могли. Каютные размещались по своим клетушкам, плейбой ругательски ругал «апартаменты», в которых не было кондиционера и прочих благ цивилизации. Палубные пассажиры выражали свое возмущение тем, что из-за бананов буквально некуда было приткнуться. Свободные от вахты члены команды, собираясь кучками где-нибудь на корме, прикладывались к бутылкам с мескалем, тихонько провозглашая здравицу в честь своего капитана и старичка «Боливара». Но если у команды было праздничное настроение, то на душе у капитана, что называется, скребли кошки.
Одних бананов «Боливар» принял около четырехсот пятидесяти тонн. Где-то около двухсот тонн весили все пассажиры. Еще приблизительно двенадцать тонн приходилось на автомобили… Для дряхлого «Боливара» это уже было больше чем достаточно. Но впереди ожидала еще остановка в Пуэрто, где тоже предстояла погрузка, а дальше — путь по Гуаякильскому заливу, вдоль его восточного побережья. Сто семьдесят километров «Боливар» совершал за восемнадцать часов, если была тихая погода. Но как-никак это был океанский залив, и хотя часть пути «Боливар» шел под защитой острова Пуна, его порой покачивало.
С таким перегрузом, как в этот рейс 24 ноября 1950 года, судно еще никогда не уходило, и капитан, чувствуя, как оно тяжело слушается руля, каким стало неустойчивым, мрачнел все больше и больше. Настроение еще больше ухудшилось, когда «Боливар» ошвартовался в Пуэрто. Его ожидала почти сотня пассажиров и сотни гроздей бананов. Юркий молодой человек, отрекомендовавшийся представителем Гуаякильской компании океанских паромов (в маленьких латиноамериканских государствах любят пышные названия!), фамильярно подхватив Педро Гальегу под локоть, затараторил:
— Сеньор капитан, я знаю, что вы в курсе дела! Эти бананы нужно забрать все! До единой грозди!.. Сеньор управляющий поручил передать вам, что это в ваших же интересах!
— Но сколько же здесь гроздей? Мы уже погрузили пятнадцать тысяч!
— О, здесь пустяки, всего две тысячи девятьсот!
— Святая дева! — воскликнул в ужасе капитан. — Тогда мой «Боливар» уйдет в воду по вторую палубу… Он же не подводная лодка, сеньор! Да еще сотня пассажиров!
— Сто семнадцать, — уточнил молодой человек. — Дело ваше, капитан… Шеф предупредил, что с вами все договорено… Я могу ему позвонить, и тогда все, наверное, уладится… Не знаю только как… Уйдет ваш броненосец под воду или нет, еще неизвестно, а вот вам наверняка придется с него уйти, сеньор капитан!
Капитан беспомощно переглянулся со своим старшим помощником. Несколько секунд он тупо смотрел на кучу бананов. Перед его мысленным взором стояла улица Гуаякиля перед офисом компании и оборванные нищие с потухшими, мертвыми глазами…
— Какого дьявола не начинают погрузку? — забрал он. — Нам еще добираться до Гуаякиля! Или я должен торчать здесь до утра?
— Вот это деловой разговор, — заторопился молодой человек. — Сейчас начнем, капитан!
Скоро под ногами грузчиков заскрипели сходни и тридцатикилограммовые грозди поползли на многострадальный «Боливар». Надсмотрщики надсаживались от брани, подгоняя грузчиков. Грозди растаскивали по всему теплоходу. Ими забили все проходы, все свободные места, даже между автомобилями, их взгромоздили на вторую палубу, что было вопиющим нарушением всех правил, так как это резко уменьшало остойчивость судна.
Старший помощник сказал об этом капитану, но тот, с ожесточением плюнув за борт, мрачно ответил:
— А что остается делать? Не погрузим все бананы — меня выгрузят за борт… Может быть, святая Мария или сам дьявол помогут нам благополучно добраться до Гуаякиля!
В 22 часа погрузка была закончена. В некоторых местах грозди лежали штабелем чуть ли не до второй палубы. Их обтянули сетками, чтобы не расползались, кое-как раскрепили тросами… Правда, тросы эти при ближайшем рассмотрении сильно смахивали на простые веревки. Две тысячи девятьсот гроздей вдавили «Боливар» в воду так, что было страшно смотреть. К четыремстам пятидесяти тоннам бананов прибавилось еще около восьмидесяти семи тонн. Всего на борту, таким образом, было пятьсот тридцать семь тонн одних только бананов. Но кто мог поручиться, что гроздей было точно семнадцать тысяч девятьсот? В той спешке, которая царила при погрузке, свободно могли впихнуть и девятнадцать тысяч, ведь старший помощник дважды останавливал погрузку, так как сбивался со счета! Надсмотрщики же старались вовсю: очевидно, они должны были что-то получить за лишние грузы, втиснутые в трюмы и на палубы «Боливара».
А ведь на борту были еще три сотни пассажиров и шесть автомобилей! Такой загрузки «Боливар» не знал со дня своего рождения. Но это было еще не все. После бананов на борт ринулись пассажиры — мужчины, женщины, дети…
Второй помощник лично считал кричащих, ругающихся, суетящихся людей… Перевалило уже за сто семнадцать, а поток пассажиров не иссякал. Помощник грудью преградил сходню, призывая на помощь матросов, но жаждущие отплыть из Пуэрто напирали… Пока матросы препирались у трапа, наиболее ловкие и пронырливые прыгали с пирса на низко сидящую палубу теплохода в носу и на корме.
Словом, когда после отчаянных проклятий, призывов в свидетели Мадонны и всех святых трап удалось убрать, на судне оказалось не сто семнадцать, а верных полторы сотни пассажиров. Впрочем, точно сосчитать было уже невозможно, все они расползлись по судну, смешавшись с остальными пассажирами. Безнадежно махнув рукой, капитан приказал отдать швартовы.
Хрипло завывая сиреной, «Боливар» медленно отошел от причала. Казалось, старое судно протестующе кричит, изнемогая от непосильного груза, наваленного на него, жалуется на свою долгую трудную жизнь. Часы в рулевой рубке показывали 22 часа 40 минут. Астматически дыша выхлопами разболтанного, чиненого-перечиненого дизеля, «Боливар» медленно пополз по проливу Ямбели. Скоро редкие тусклые огни пристани Пуэрто утонули в кромешной тьме. Вода казалась вязкой и тяжелой. Невидимая, она сонно ворочалась внизу, совсем рядом, изредка маслянисто взблескивая в отблесках судовых огней.
Небо затянули темные тучи, постепенно погасившие звезды. Ущербная луна то вырывалась из их цепких щупалец, то надолго скрывалась. Где-то в этой сырой темноте угадывался остров Пуна, но увидеть его было невозможно. Впрочем, вокруг вообще ничего нельзя было увидеть. Казалось, «Боливар» застыл на месте и мелкая дрожь, сотрясавшая его проржавевший корпус, вызывается ночной сыростью, а не работой дизеля.
На палубах теплохода, точно гигантские коконы, покачивались гамаки. Пассажиры, севшие в Санта-Роса, сразу же развесили их, используя для этого малейшую возможность, и теперь, утомленные волнениями дня, спали. В некоторые гамаки ухитрилось втиснуться по два человека: супружеские пары, родители с детьми.
Те, кто попал на борт в Пуэрто, тоже развешивали гамаки, выискивая для этого стойки, свободные трубопроводы, поручни трапов — словом, любое место, за которое можно было бы замотать конец веревки… Кое-где гамаки висели в два, а то и в три этажа. Многие, кому не хватило мест в гамаках, приютились возле бананов и даже на них, используя каждый свободный еще клочок палубы.
Многоголосый храп перекатывался над «Боливаром», порой заглушая даже монотонное бормотание дизеля. Только в каютах кое-где брезжили желтые огоньки, да из «люкс-апартаментов» раздавались вопли магнитофона и пьяный гомон — богатый плейбой веселился в обществе нескольких собутыльников. Эти звуки доносились до рулевой рубки, в которой находились капитан Педро Гальега, его старший помощник и рулевой, стоявший у штурвала.
Время приближалось к двадцати четырем часам. «Боливар» уже должен был быть у северной оконечности мыса Алькатрас, но судно было так перегружено, что ползло как черепаха. Что оно перегружено, явственно ощущалось здесь, в рубке: «Боливар» как-то по-особенному дрожал и покачивался с борта на борт.