Океан. Выпуск одиннадцатый - Страница 16

Девушку увели.

— Ваше мнение, штурмфюрер? — Вайс повернулся к сидящему в уголке Вальтеру.

— Это, несомненно, та связная. Хрупкая, слабая девчонка. Работает за идею. Комсомолка, а то и коммунистка. Подкуп, мне думается, исключен. Как большинство молодых, здоровых и красивых людей, жизнелюбива. Отсюда — допрос третьей степени, обещание сохранить жизнь, и правда из нее посыплется, как переспевшие желуди с дуба.

— Присаживайтесь, Вальтер, поближе и давайте пофилософствуем.

«Начинается… — подумал штурмфюрер. — А время идет, и только бог ведает, что натворят шестьдесят красных матросов, которые шляются сейчас по нашим тылам».

— Допрос натур тонких, а тем более женщин, дело тоже тонкое, и грубости здесь быть не может, разумеется, физической.

— Так точно, — скрывая недовольство, коротко ответил Вальтер.

— А посему сейчас вы пойдете к фрейлейн, зачитаете то, что мы имеем за последние три дня. Подчеркиваю: зачитаете — и никаких вопросов. Бесстрастным голосом опишете картину событий, не реагируя на ее реплики, комментарии и прочее. После этого, не давая прийти в себя, отправьте ее в камеру и установите наблюдение за поведением. Надеюсь, вы меня поняли?

— Так точно.

— Завтра утром после небольшой беседы со мной мы покажем нашей подопечной кинофильм номер три особой серии…

Рано утром, войдя в кабинет, оберштурмфюрер приказал позвать Вальтера.

Не прошло и трех минут, как в дверях появился штурмфюрер.

— Как провела ночь интересующая нас особа?

— Как черная пантера из лейпцигского зоопарка. Ходила из угла в угол. Ни разу не прилегла и не присела.

— Очень хорошо. Поведение подтверждает, что она новичок. Опытный разведчик, получив неожиданную передышку, тотчас бы завалился спать. Во всяком случае, прилег бы, чтобы сохранить силы, хотя бы физические, для предстоящего допроса. Что ж, вызывайте ее в студию.

Комната, куда ввели Ирму, выглядела необычно: квадратная, без окон, стены и потолок окрашены белой масляной краской. Слева, в полуметре от стены, небольшой диванчик. Над ним вырезы, какие обычно делают в аппаратной кинотеатров. У самого пола два динамика. Рядом с диваном стол, за которым в кресле сидел вчерашний оберштурмфюрер. Справа маленький столик, на нем кофе, бутылка коньяка и сигареты.

— Заходите, пожалуйста, фрейлейн, присаживайтесь. — Офицер поднялся и жестом показал на диван. — Коньяк, кофе?

Ирма села на жесткий диванчик, зябко передернула плечами, хотя в комнате было тепло.

Гестаповец вышел из-за стола. Налил в чашечку кофе и пододвинул к ней.

— Не стесняйтесь, прошу.

Она взяла чашку и поставила на стол. Затем обеими руками, одной за блюдечко, другой за ручку чашки, поднесла ко рту ароматный кофе.

Офицер присел рядом и закурил.

— Вы обратили внимание, что мы не задавали вам никаких вопросов? Не так ли?

— Я ничего не знаю, меня задержали по недоразумению. Вы ошибаетесь, принимаете за кого-то другого, — начала Ирма.

— Не будем об этом. Так вас ни о чем не спрашивали. Почему? Да потому, что, как ни тривиально звучит, мы действительно все знаем. Вам зачитали документы и сообщения. На хуторах вы не были и так далее. Не будем терять времени. Нам известно многое, но, к сожалению, разумеется для нас, не все. Нам неизвестно, куда ушел отряд и где он сейчас. И вы нам это скажете.

— Я ничего не скажу. — Ирма запнулась. — Я просто не знаю. Мне ничего не известно ни о каких моряках.

— Зачем же так поспешно и неуклюже: то не скажете, а уж потом не знаете. И почему о моряках? Я же упомянул об отряде! Не собираюсь ловить вас на слове. Я уверен, вы сообщите, куда делся отряд подводников, — теперь я говорю, что это моряки.

— Я ничего не знаю. А про моряков мне сообщил вчерашний офицер, — попыталась вывернуться Ирма. — Можете делать со мной все, что хотите, мне безразлично.

— Это уже хорошо, что вы заговорили. Но не стройте из себя Жанну д’Арк, вам далеко не безразлично. Опять же, к великому сожалению, теперь уже для вас, фрейлейн, все то, что говорят о нашем учреждении во всем мире, — правда. Больше того, преуменьшенная. Мы применяем такие изощренные пытки, от которых застыла бы кровь в жилах у самых отпетых инквизиторов средневековья. Они были дилетанты, а мы вооружены последними достижениями науки и техники. Все, что известно о зверствах в гестапо, — правда. Боль для каждого гомо сапиенса остается болью, а Муция Сцеволы из вас не получится.

Ирма почувствовала мелкую дрожь во всем теле, перехватило дыхание, закружилась голова.

— Если я не узнаю, куда ушел отряд, вам будет очень плохо. Да и в протоколах мы отметим, что вы нам все рассказали. Это для ваших. Они вас проклянут. Если же вы скажете нам, где моряки и когда с ними встреча, я отпущу вас на все четыре стороны, уничтожив следы пребывания в нашем заведении. А сейчас разрешите продемонстрировать небольшой фильм, причем документальный. — Вайс вернулся к столу, сел и нажал кнопку.

Погас свет, остался лишь голубой плафон над диваном. На стене засветился яркий прямоугольник. Застрекотал аппарат. На белом полотне появилась точно такая же, до мельчайших подробностей, комната. Распахнулась дверь, и два обнаженных по пояс здоровенных гориллоподобных мужчины втолкнули в комнату молоденькую белокурую девушку в простеньком летнем платьице — фильм был цветной. В ее больших голубых глазах на показанном крупным планом хорошеньком личике застыл страх, пухлые губы полуоткрыты, слышалось частое, свистящее дыхание — фильм был озвучен. Дальше началось нечто невообразимо кошмарное. Казалось, самое больное воображение садиста-маньяка не смогло бы создать ничего подобного. С девушки сорвали одежду, выкручивали ей руки и ноги, ломали пальцы, рвали волосы, прижигали самые чувствительные места раскаленным железом. Из динамиков неслись душераздирающие вопли, стоны и хрипение, хруст костей и бульканье крови. Камера выхватывала из этой изуверской сцены одну за другой детали. В ярком свете все выглядело как что-то находящееся за пределами человеческого восприятия.

Когда Ирма пыталась отвернуться или закрыть глаза, заткнуть уши, стоящие рядом брали ее голову за подбородок, отводили пальцы от ушей, принуждая смотреть и слушать.

Если она теряла сознание, что было неоднократно, Вайс нажимал кнопку, фильм останавливался. И едва ее приводили в чувства — все продолжалось дальше.

Ирму тошнило. Ее била судорога. Она была на грани помешательства, не владела собой, снова теряла сознание. Очнулась она от сильного запаха нашатырного спирта. Тело как ватное, лицо, спину и грудь заливал пот, дрожали руки и ноги.

Комната была освещена. Аппарат молчал, световой прямоугольник на стене исчез.

Ирма обвела окружающих мутным взглядом и задохнулась от ужаса: в дверях стояли, ухмыляясь, те самые палачи-эсэсовцы, которые только что на экране истязали девушку.

— Вы меня слышите? — Над ней наклонился оберштурмфюрер. — Откройте глаза, вот так. Теперь все зависит от вас. Или скажете, где и когда встреча с отрядом, или молодцы проделают все то, что вы наблюдали в этом чудесном фильме, но героиней будете вы. Я жду ответа немедленно.

— Я скажу, — прошептала Ирма, — только оставьте меня хоть на час, на полчаса в покое…

Когда за ней закрылась дверь, вошел Вальтер. Вайс, довольно потирая руки, сказал:

— Вот как надо работать. Это называется психологической обработкой высшей степени. Между прочим, я не первый раз смотрю фильм, и всегда создается впечатление, что это действительно человек, а не муляж, — очень талантливо сделано. Вы видели ее реакцию? Приняла все за чистую монету. Исполнено со знанием дела, даже у меня пробегает мороз по коже. Дайте в ее камеру приглушенно звуковое сопровождение фильма. Мы сняли с коры ее мозга зрительные раздражители, а слуховые оставим…

Третий день отряд подводников пробирался к линии фронта. После того как покинули замок Эльзелот, прошли в глубь леса на юг километров тридцать. Потом повернули на восток, выбирая самые глухие звериные тропы, обходя стороной одиноко стоящие хутора и деревеньки, стараясь держаться подальше от шоссейных и грунтовых дорог. Не обошлось и без происшествий.