Океан. Выпуск одиннадцатый - Страница 10

Ольштынский нежно погладил ее по вздрагивающей голове:

— Не плачь. Теперь мы снова вместе.

Двое суток «Щ-17» маневрировала в заданном оперативном районе. На карту были нанесены три позиции. Периодически меняя их, лодка создавала впечатление, что на коммуникациях действуют несколько лодок.

Вчера под вечер в первом квадрате торпедировали танкер противника. Правда, судно не относилось к разряду крупнотоннажных, но его груз — бензин — в блокированном порту был необходим как воздух. После атаки оторвались от преследования противолодочных катеров и сторожевиков, перешли в другой район, где у самого входа в порт вот уже около четырех часов, притаившись, ждали, когда появятся дымки судов.

Время от времени командир поднимал перископ. Сквозь линзы он видел большой порт, через который осажденные гитлеровцы получали технику, продовольствие и горючее из Штеттина и Ростока. Вход на рейд был плотно затянут плавучими бонами. Возле них, попыхивая дымком из длинной черной трубы, суетился маленький буксирчик.

Город почти на две равные половины разделила широкая река, в устье которой порт и был расположен. По обеим берегам виднелись шпили кирх, ажурные стрелы башенных кранов, склады. Белые и серые домики с островерхими красными черепичными крышами просвечивали сквозь зелень деревьев. Когда лучи солнца пробивали тучи, панорама гавани и города преображалась, линии обретали контрастность, блеклые тона уступали место более ярким и сочным. В такие минуты порт издали напоминал рождественскую цветную открытку. Не хватало разве какой-нибудь по-немецки сентиментальной надписи, исполненной золоченой готической вязью.

В лодке было душно, чувствовалась нехватка кислорода. Каждый с нетерпением ждал ночи, когда можно будет всплыть и всласть надышаться свежим, прохладным воздухом.

— Товарищ командир! — раздался голос акустика. — Справа девяносто слышу шум винтов крупного судна. Очень крупного.

— Есть. Поднять перископ! — Ольштынский взялся за ручки перископа и развернул его туда, куда указал акустик.

В перекрестие медленно наплывал силуэт большого транспорта. Два охотника, очевидно считая свою миссию по охране судна оконченной, были уже у бонового заграждения.

— Боевая тревога! Торпедная атака!

Команда расставила моряков по боевым постам.

Высокобортный транспорт, тысяч на десять водоизмещением, окрашенный в черный и шаровый цвета, развернулся и лег на входные створы, ведущие в порт. Пузатенький буксирчик стал торопливо разводить боны. Цель находилась сейчас как раз между гаванью и подводной лодкой, полностью закрывая ее от своих катеров.

— Аппараты товсь!

Напряжение на корабле достигло предела.

— Пли!

Две торпеды выскользнули навстречу обреченному транспорту. Промахнуться в таких условиях было почти невозможно.

— Полный вперед! Право на борт!

Командир убрал перископ. Лодка дернулась, но в тот же миг глухой удар обрушился на корму. Ее сильно подбросило. Послышался дробный стук металла о металл. Одновременно прямо по носу раздался взрыв — торпеды попали в цель.

Двигатели замолчали, вибрация и стук прекратились, но лодка, не слушаясь руля, продолжала по инерции быстро идти вперед, приближаясь к тонущему судну.

— Механик! В чем дело? — крикнул Ольштынский.

— Рули и винты заклинило. В седьмом отсеке фильтрация корпуса. Видимо, на мину напоролись.

— Товарищ командир! Глубина всего двадцать метров… — доложил штурман.

И будто в подтверждение его слов, под днищем сначала слабо, потом сильнее и сильнее что-то заскрежетало, точно кто-то царапал корпус гигантскими когтями. Наконец лодка остановилась, накренившись на борт. Сверху сквозь толщу воды доносился глухой шум. Слева ухнуло несколько взрывов. «Щ-17» подбросило так, что люди еле устояли на ногах.

— Товарищ командир! Бомбы, очевидно, бросает самолет. Шума винтов сторожевиков нет, — доложил акустик. — До транспорта пятьдесят метров.

— Штурман! Глубина у транспорта? — Ольштынский повернулся к замполиту. — Сходи взгляни, что там у механиков.

— Глубина по карте десять — двенадцать метров!

— Осмотреться в отсеках! — раздалась команда.

Торпеды угодили судну в носовую часть. Оно почти полностью ушло носом в воду. Над поверхностью возвышалась похожая на гигантскую краюху черного хлеба корма, на которой белела надпись: «Герман Геринг», а несколько ниже порт приписки: «Гамбург». Медленно продолжали вращаться щербатые лопасти винтов. Сорванные с походных креплений грузовые стрелы, обрывая такелаж, раскачивались из стороны в сторону. Правый борт захлестывали волны. По наклонившейся палубе в воду сыпались какие-то ящики, бочки и обломки. К небу поднимался столб черного дыма. Надстройки закрыли облака пара. Несколько человек пытались спустить шлюпки, но шлюпки взрывами выбросило из кильблоков, и они, свисая с бортов, раскачивались, как огромные рыбины.

Из порта к транспорту торопились сторожевики и катера. Над ним большими кругами летал самолет.

Весь личный состав «Щ-17» собрался во втором отсеке. Моряки разместились вдоль бортов на рундучках, подвесных койках, везде, где можно втиснуться, сесть. Ольштынский не собирался ничего скрывать от экипажа: у всех на кораблях независимо от звания и должности судьба одинаковая, а на подводной лодке — тем более. От одного человека зависит порой жизнь всей команды. Поэтому и надо, считал он, чтобы каждый четко и ясно представлял себе, что его ждет, как надо действовать дальше, что требуется именно от него в данной конкретной обстановке.

— Товарищи… — Ольштынский обвел взглядом замерших в напряжении моряков. — Положение у нас, прямо скажем, не ахти. Лодка не имеет хода. Инженер-механик затрудняется сказать, как велики и серьезны повреждения. Да и трудно это сделать, не осмотрев корпус снаружи, а возможности такой пока нет. Противник нас пока не обнаружил, иначе давно бы забросал бомбами. Порт стоит в устье реки, которая выносит в море массу ила, вода здесь мутная, особенно сейчас: накануне шли дожди. Это спасает нас от авиации. Охотники также не нащупали лодку — мы соблюдаем полную тишину. Но есть другой враг. Вы уже ощущаете его. Это кислородное голодание. Нам потребуется вся наша выдержка и сила воли. Задача номер один — экономия сил до тех пор, пока не стемнеет. Как только немного затихнет там, — он поднял палец, — и стемнеет, попытаемся всплыть и решим, как поступить дальше. У меня все.

Наступила тишина.

Ольштынский пытался представить, о чем могли сейчас думать люди в этой стальной неподвижной коробке, отрезанные от всего мира толщей воды, за сотни миль от своих. Он знал: команда безгранично верит ему, командиру, надеется, что он найдет выход из этого почти безнадежного положения. Сумеет ли он оправдать их доверие, хватит ли опыта, знаний, наконец, сил?..

— Разрешите, товарищ командир, — поднялся боцман. Вытер ладонью пот со лба и хрипловато сказал: — Мы ведь вроде пехоты на берегу в окружении и даже хуже. А уж отсюда — сдаваться или прорываться. Первому нас не учили, да и не умеем. Остается прорыв. Так я говорю? А?

Моряки одобрительно загудели.

— Тише, тише. Помните надписи на телефонах. — Боцман погрозил заскорузлым пальцем. — Враг подслушивает. Так вот я и говорю, разводить эти самые, как их, антимонии не след. Посему — действуйте, командир, как положено. Так или нет?

— Так, так! — зашумели вокруг.

— У меня все. — Боцман сел.

— Других нет предложений? Ну, если все ясно, тогда по местам и помните: экономить силы и кислород. — Командир расстегнул ворот кителя и провел ладонью по горлу. — Как можно меньше движений.

Ольштынский, войдя в свою полутемную каюту, не заметил, что у него замполит. Он сначала подумал, что это Ирма, но она сидела, прислонившись спиной к переборке и запрокинув голову. А лицо Долматова белело прямо перед ним. Было заметно, что замполиту плохо. Глаза его были затуманены, на лбу испарина, губы высохли и потрескались.