Океан. Выпуск двенадцатый - Страница 7

— Успокойтесь, Кузьмич, — сказал ему Малов. — Вы правы, успокойтесь.

Старпом дождался, когда Кузьмич ушел из рубки, и, отведя Малова в сторону от рулевого, сказал тихо:

— Капитан, я проверил плотики. Один из них разнайтован. Я нашел эту карту и несколько ракет — вот здесь, в рундуке, все это.

— Ясно, — сказал Малов. — Прошу об этом пока никому не говорить, после вахты все в пакет и ко мне в каюту.

— Вас понял, — четко ответил старпом.

«Вот и этот гардемарин докопался. Стоило ли говорить с ним, чтобы не болтал? Но он не поймет ведь», — подумал Малов.

В открытые лобовые окна рубки было видно, что туман идет на убыль, он уже не был таким плотным, как несколько часов назад. Справа и чуть впереди по курсу была видна плавная корма спасательного буксира, слева росли очертания траулера. Тифоны методично буравили воздух, всхлипывали и вновь смолкали. Матросы толпились вдоль бортов, и боцман стоял прямо у штевня, плотно прижав к глазам черный бинокль.

— Видимость пять баллов, — сказал старпом. — Если и дальше так пойдет, то это значительно облегчит дело, если…

Он не договорил, пристально посмотрел на своего капитана. Малов промолчал, потом еще раз связался по радио с капитанами, занятыми поисками. Нигде ничего нового, только все выражали надежду, что теперь, когда туман рассеивается, шансы спасти Сухова значительно увеличились.

Капитан плавбазы «Крым» Аверьянович нельзя сказать чтобы был женоненавистником, что жизнь обошла его, что на берегу он был жестоко обманут; нет, он недавно женился, был влюблен, но твердо и раз навсегда уверился, что океан не для женщин, что им здесь не место. Он знал, что начпрод Людмила Сергеевна влюблена в штурмана с «Диомеда», осложнений это не приносило, но чувствовал, что это серьезно, знал, что начпрод его женщина строгая, обстоятельная и что главное для начпрода — идеально честная во всех расчетах, а потому никаких шуток по ее поводу сам не позволял да и других одергивал. Однако в таком варианте, когда один из влюбленных находится на другом судне, по его мнению, хорошего было мало. Во-первых, тот сейнер, где находится влюбленный, постоянно лезет на швартовку; в смысле сдачи рыбы это выгодно, а вот снабжать его часто топливом, продуктами, бельем не столь приятно; во-вторых, даже при сдаче рыбы влюбленный с сейнера всеми правдами и неправдами рвется на базу. Отказать в пересадке невозможно, тем более что официально заявляется, будто направляется товарищ к врачу, и приходится подавать сетку. Забежав на мгновение в амбулаторию и отметившись там, влюбленный, как таран, рвется в кормовую надстройку, где живут женщины. В итоге выгрузка заканчивается, а сейнер, сдавший улов, не отходит без члена своего экипажа, и приходится несколько раз напоминать по судовой трансляции, что время свидания истекло. Но капитан не мог обижаться на своего начпрода, здесь была точность, и в те два подхода к «Диомеду» никого не надо было разыскивать. Отношения начпрода и Сухова не походили на случайную игру в океане, встречу ради встречи.

Людмила Сергеевна не любила излишних разговоров, слыла молчуньей, и даже ее соседка по каюте буфетчица Тоня не знала никаких подробностей, хотя часто ночами пыталась завести разговор о Сухове. Только однажды Людмила Сергеевна рассказала ей о своем знакомстве с Суховым.

Это случилось три года назад. На плавбазе «Крым» кончились запасы овощей и мяса. Тогда по распоряжению начальника экспедиции сейнер «Торопец» прервал лов, приняв на борт Людмилу Сергеевну, и был направлен к транспортному рефрижератору «Гавана», который прибыл в район промысла из порта. Команда на сейнере состояла только из мужчин, болтались они в океане уже четвертый месяц, и многие впервые видели женщину вблизи в этом длительном рейсе.

Людмилу Сергеевну пригласили к капитану, шутили, каждый старался, чтобы она обратила на него внимание. Ей запомнилось это милое ухаживание, шутки, анекдоты, рассказываемые под дружный хохот, теснота в каюте капитана, где все пододвигали ей самодельные балыки, рулеты, но больше всего ей запомнились глаза штурмана «Торопца» Сухова, его молчание, его готовность вступиться за нее в любой момент. Они еще не сказали друг другу ни слова, но между ними уже образовался незримый, не видимый никому мост, соединяющий их мысли, движения, та тяга, которая возникает вдруг с первого взгляда и все растет, укрепляется с каждой минутой и которую уже ничто не может разрушить, хотя поначалу стараешься ей сопротивляться, откинуть ее всем своим прежним опытом, не оставляющим надежды на счастливый исход и не желающим никаких повторений.

На швартовку к плавбазе подошли под утро. Было странно отсюда, с маленького сейнера, наблюдать, как растет впереди огромный борт с надписью на нем «Крым». Людмила Сергеевна и не думала никогда, что база ее такая исполинская, напротив, временами, и особенно в шторм, плавбаза казалась ей беззащитной, такой крошечной посредине разъярившихся валов, а здесь, с сейнера, когда вода плещется рядом, нагнулся с борта — и можно зачерпнуть ладонью, с сейнера, который резко подбрасывало зыбью, она смотрела на растущую громаду, на целый город огней, надвигающихся осторожно и медленно, и плавбаза казалась ей самым уютным и надежным местом в мире, но почему-то ей не очень хотелось покидать гостеприимный шаткий «Торопец». Были уже поданы тросы, на базе цепляли сетку для продуктов, на сейнере матросы подволакивали ящики к борту, Сухов стоял рядом с ней, и тут ее как будто осенило, она и не собиралась ничего предпринимать, но помимо своей воли, надеясь на что-то, сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Как же я справлюсь на сетке? Там же у меня в ящиках банки с соком, их надо поддерживать.

— Я помогу, — сказал Сухов.

И когда подали сетку и они ухватились за стропы, он стоял совсем рядом, и его рука была у нее за спиной и касалась легко, осторожно, и в то же время она чувствовала, как он весь напряжен, как готов поддержать ее, и ей было совсем не страшно, когда палуба оторвалась, пошла куда-то вниз, на базе закричали: «Вирай помалу!», и они закачались вверху. Она даже решилась взглянуть вниз, туда, где между бортами вскипала, пенилась вода, где скрипели, визжали сдавливаемые резиновые кранцы. Это было страшно, и она зажмурилась, чтобы не закружилась голова, а когда открыла глаза, увидела рядом лицо Сухова, его улыбку, он что-то пытался сказать ей, она не расслышала, но кивнула головой, и в это время сетка опустилась на базу. Сухов придержал ее за талию несколько дольше, чем это требовалось для страховки, потому что они уже стояли на твердой просторной палубе, окруженные нетерпеливыми матросами, жаждущими узнать, что удалось достать на транспорте.

Пока разгружали сетку, усилилась зыбь. На «Торопце» оставались еще ящики с мясом, их успели погрузить, подать на базу, и в это время очередная волна зыби рванула судно в сторону, кто-то закричал: «Полундра!» Лопнул прижимной конец. Затем разорвало кормовой. Волны зыби периодически и методично накатывались на борт, становились все более крутыми. На «Торопце» успели отдать носовой конец, и сейнер, подхваченный пятиметровыми волнами, то устремлялся вверх, то исчезал из глаз, опускаясь между валами, и на том месте, где он недавно был, уже ничего нельзя было рассмотреть.

Было решено подождать, когда зыбь уляжется, и тогда идти на швартовку. Сухов остался на базе.

Зыбь не утихала в течение суток, за это время они успели рассказать друг другу о многом, она узнала о его военном детстве, его трудную жизнь в послевоенные годы и тот долгий путь, которым он шел, чтобы стать штурманом. О срыве на этом пути. У нее создалось впечатление, будто они очень давно знают друг друга.

«Торопец» снялся с промысла на месяц раньше плавбазы. Сухов приходил в порт, когда база встала к причалу, искал Людмилу Сергеевну, но она постаралась уйти с борта так, чтобы он не встретил ее. Вот уже десять лет она жила одна, сын вырос и поступил в училище, а один раз ошибившись в выборе, она уже не искала новой судьбы.