Океан. Выпуск десятый - Страница 34

Егор понимал не нее слова песни, исполнявшейся по-английски, но была она так напевна и трогательна, что ему невольно взгрустнулось. Ведь и у этих моряков, наверное, остались дома жены или любимые девушки, так же как и у него осталась на берегу Северной Двины светлоглазая Катя, лоцманская дочь…

Но ведь если бы Егор не ушел из дому и не пустился во все тяжкие, странствуя по океану, увидел ли бы он еще когда-нибудь эту южную синюю ночь, это бархатно-глубокое небо в крупных звездах и большую, чуточку словно подтаявшую с одного бока луну; услышал ли бы вечернюю песенку моряков с клипера «Поймай ветер»?

Море зовет каждого по-своему. Но в этом вечном зове, на который непременно откликаются отчаянные и самозабвенные сердца прирожденных землепроходцев-путешественников или просто мечтателей, романтиков-бродяг или даже сомнительных авантюристов, для всех есть общее: неукротимое стремление узнать незнаемое, повидать невиданное, испытать себя в трудном, рискованном деле. Так, наверное, было и с этими моряками, которые шли плавать не только ради заработка, а из других, более высоких побуждений.

Этому зову одинаково повинуются сердца и умы знаменитых капитанов-первооткрывателей и простых матросов, для которых свист ветра на салинге звучит музыкой.

Для одних море — средство наживы. Таковы корсары знаменитого Дрейка и других флибустьеров, каперские набеги которых были узаконены восковой печатью на разрешительных грамотах королей и королев, принимавших участие в доле добычи. Для других оно объект великих географических открытий. Таковы хладнокровные и отважные русские капитаны Лисянский и Крузенштерн, расчетливый и обстоятельный француз Луи де Бугенвиль, горячий и решительный англичанин Джеймс Кук и еще множество великих и не столь великих, но смелых людей, проложивших свой курс к неведомым материкам и островам.

Имена очень многих из них навечно запечатлены на морских картах и в лоциях. Даже имя Дрейка, который был не только пиратом, но и путешественником и после Магеллана первый обошел вокруг света, носит пролив между мысом Горн в Южной Америке и Антарктическим полуостровом. Его корабль с пиратским флагом на грот-мачте впервые в истории мореплавания вошел в этот пролив.

Судьба морей и океанов столь же сложна и труд непостижима, как и судьба всей земли с разноязыкими, разноплеменными народами, возросшими под добрым и всемогущим солнцем. Сложны и извилисты судьбы моряков-скитальцев, бороздящих океаны и стремящихся поймать ветер своими многоярусными широкими парусами, готовых в трудный час смело идти навстречу опасности или так или иначе обмануть судьбу-злодейку, которая была так несправедлива к ним на берегу…

К борту клипера подвалила шлюпка, и вахтенный начальник, помощник капитана Эванс, подошел и стал наблюдать за высадкой матросов. Сначала по трапу поднялся один из команды клипера, а за ним, подбодряемый тычками и сочной руганью боцмана Ли, карабкался пьяный незнакомый моряк. Приходилось только удивляться, как он не сорвался с веревочной лестницы с деревянными, вплетенными в нее перекладинами. Следом стал влезать другой, еще пьянее. Он все что-то бормотал и отлягивался ногой от боцмана, который подсаживал его обеими руками сзади. Матрос беспричинно смеялся и повторял только одно слово: «Компоте… компоте…» Моряки с клипера, сидевшие в шлюпке, хохотали и кричали:

— Будет тебе компоте!

В шлюпке на днище лежал еще один моряк, мертвецки пьяный. С корабля спустили веревочный конец с петлей-удавкой, надели петлю на туловище пьяного, пропустили ее под мышки и так, на тросе, подняли на борт.

Остальные убрали шлюпку. Боцман Ли доложил Эвансу:

— Сэр, только трое. Больше заарканить не удалось.

— Спрячьте их в трюм, — приказал Эванс. — Кто они?

— Двое — голландцы с «Олбани», а тот, что пьян в стельку, — из бродяжек. Он плавал, как говорил нам, двенадцать лет, потом отстал от судна и перебивается в Капштадте без гроша целый месяц.

— Проспятся — будут работать как миленькие. Куда им деться? — Вахтенный сдержанно рассмеялся. — Однако голландское судно стоит на рейде… Искать будут.

— Я спрячу так, что с фонарем не найдешь, — сказал боцман.

— Ну ладно, действуй.

На рассвете к борту подошел вельбот с голландского корабля. Вахтенный спросил, кто они такие и что им надо. С вельбота ответили, что для переговоров с капитаном клипера прибыл помощник капитана с голландского торгового судна «Олбани», и попросили трап. Трап подали, и на борт поднялся пожилой голландец в зюйдвестке.

— Мы выходим в море, но у нас не хватает двух матросов, — сказал он. — По справкам, которые я навел в порту, наших людей подпоили и увезли ваши люди, сэр! Капитан «Олбани» требует вернуть их.

— На борту клипера нет ни одного постороннего человека, — ответил помощник Кинга. — Уверяю вас!

— Но мы имеем точные сведения, — настаивал голландец. — Если не вернете тотчас матросов, я доложу коменданту порта.

— Как хотите, но я говорю сущую правду. Гуд бай!

Голландец, постояв у фальшборта и поколебавшись, стал спускаться в шлюпку. Оттуда он крикнул:

— Я еду к коменданту!

Вахтенный с клипера небрежно махнул рукой.

С восходом солнца «Поймай ветер» поднял все паруса и при утреннем бризе вышел из гавани.

Вскоре он миновал двадцатый меридиан, перевалив условную границу между Атлантическим и Индийским океанами. Он направлялся теперь в Зондский пролив между островами Суматра и Ява.

На параллели Порт-Элизабет моряки клипера «Поймай ветер» увидели паруса идущего впереди «Капитана Кука». Почти вся команда высыпала на палубу. Капитан Кинг приказал дать выстрел под ветер[34] из сигнальной пушки. Выстрел прогремел. Через несколько минут донесся ответный выстрел с клипера «Капитан Кук». На нем уменьшили парусность, и вскоре клиперы поравнялись друг с другом. Генри Джеймс сообщил через сигнальщика, что он не стал заходить в Капштадт, потому что воды и продовольствия у него в достатке.

Пожелав друг другу счастливого плавания, корабли продолжали свой путь в Индийский океан. Подгоняемые течением западных ветров, они опять утеряли друг друга из вида.

Много сотен миль еще пройдут клиперы по Индийскому океану, Яванскому и Южно-Китайскому морям, прежде чем достигнут порта назначения в Тайваньском проливе, доставив туда грузы Британской Ост-Индской компании.

История знает много войн на море и на суше, причиной которых была борьба морских держав за колониальное господство. Известны, например, опиумные войны в Китае. Они начались в тот период, когда Ланкашир был готов наводнить эту страну дешевыми хлопчатобумажными товарами, так же как он наводнил ими Индию. Война велась под предлогом заставить китайцев покупать индийский опиум, а на самом деле — чтобы сломать препятствия для свободного экспорта британских товаров, В результате первой опиумной войны Гонконг был аннексирован, и для британских торговых судов было открыто пять «договорных пунктов».

Еще раньше была война «из-за уха Дженкинса». Она началась в тридцатые годы восемнадцатого столетия, и формальным поводом к ней послужили действия испанского капитана, якобы отрезавшего ухо английскому моряку Дженкинсу. Хотя упомянутый Дженкинс и пострадал, однако его ухо было ни при чем: эта англо-испанская война велась за возможность для Англии торговать с испанскими колониями. Окончилась она в 1739 году.

Было много и других войн, по более серьезным поводам, однако все они преследовали одну цель: завладеть рынками сбыта для развивающейся промышленности и обеспечить метрополии колониальными товарами и сырьем.

Внедрение в колонии шло и другим, более мирным путем. Но мирным относительно. Если не сражались между собой флоты или эскадры враждующих государств, то пушки гремели все равно в иных местах. Купеческие корабли были таковыми лишь наполовину. У них хватало и оружия, и, достигнув каких-либо островов в океане на востоке, капитаны наводили страх на местных жителей ружейной и орудийной пальбой, принуждая к безропотному их повиновению испанской, британской или португальской короне. Туземные короли, не искушенные в торговых операциях, заключали сделки с колонизаторами на смехотворно неравных условиях. За какую-нибудь пару старых ружей и мишурные украшения для жен племенных вождей пришельцы «покупали» на островах земли, строили форты и фактории, оставляли своих миссионеров, призванных обращать туземцев в европейскую веру, и отплывали, нагруженные богатой добычей.