Охотники за магией - Страница 5

— Ты бы видела себя со стороны! — неожиданно повысил голос Нож. — Когда с тобой пытается познакомиться парень, (а я наблюдал это десятки раз на университетских вечеринках) ты меряешь его взглядом от макушки до пят, словно сравниваешь с кем-то невидимым и сравнение всегда не в пользу бедолаги, такое разочарование появляется у тебя в глазах. И он сбегает, чувствуя это. Кому приятно знать, что его ставят не выше таракана?

— Ты с ума сошел… — испуганно сказала я и стала прикидывать, как бы тихо отойти к двери и незаметно нашарить там хвостом ручку. Вдруг у Ножа сумасшествие буйное? Вдруг он на людей теперь бросаться будет? Надо лекарей звать.

— Никуда я не сошёл, — снова нормальным голосом сказал Нож. — Просто ты даже представить не можешь, насколько всё серьёзно. Ты же уже не Умная.

«Нет, все-таки свихнулся!» — уверилась я и стала мелкими шажками отступать.

— Ну, сама подумай, — продолжал Нож, призывая в помощь к своему сумасшествию обожаемую им логику. — Давай разберем меня. Я — Нож. Я был Ножом в детстве, остался им и сейчас, и Ножом умру. То же самое со Светлой. Твоя сестра кем была, тем и останется. А ты… — ты до войны была Пушистой. Потом, когда вас, малолетних пигалиц, Сильные увезли в эти гадючники, ты стала Двадцать Второй.

— А потом я стала Пушистой Сестричкой с лёгкой руки Боевого Сопротивления, — подхватила я. — Ну и что?

— Хочешь ты того или нет, но годы, проведённые в Пряжке, для тебя бесследно не прошли! — жёстко (и жестоко) сказал Нож. — Ты — другая. Не только ты, все, кто был там. Пряжка живёт в тебе. Иногда она прорывается не нашим произношением отдельных слов, не нашей логикой отдельных поступков. Ты иногда даже смотришь на людей не так, по-чужому. Точнее, ты смотришь не как Пушистая, а как Двадцать Вторая.

— Да, это всё грустно и невыразимо печально! — теперь уже заорала в бешенстве я, подскакивая обратно к столу, вцепляясь в его столешницу и с яростью глядя Ножу в глаза. — Ладно бы кто другой говорил! Будто ты не знаешь, как я ненавидела, ненавижу Пряжку! И я её разрушила!

— Ненависть, к сожалению, слишком сильное чувство, — вздохнул Нож. — Как и любовь.

— Ну нет у меня сейчас парня, и что, в этом Пряжка виновата?! — продолжала возмущенно кричать я. — И это, Медбрат сдохни, так важно всем окружающим?!

— Именно Пряжка! — Нож долбанул кулаком по столу так, что ступка подскочила и опрокинулась. — Когда вы там, на севере, превращались из девочек в девушек, вас не зря держали бок о бок с молодыми красавцами Сильных. Это как запечатление у новорожденных утят, кого первым увидят, того и признают. В твоей голове намертво сидит образ идеального мужчины, достойного быть отцом твоих детей, — опять же понимаешь ты это или нет. И это не Умный. А может, и не только Сильный.

Тут уж я промолчала.

Нож ведь был единственным, кто застукал наш полёт с драконом к звездам. И всё прекрасно понял.

— Ну ладно, я впечатлилась и ужаснулась, — сказала я угрюмо, пытаясь тщательно рассмотреть крупинки чёрного порошка, высыпавшегося на столешницу. — Завтра исправлюсь, сотру навязанный врагом образ идеального мужчины, заведу роман с кем-нибудь из наших, забеременею и привет. Все довольны?

— А так не хочется, правда? — поглядел исподлобья Нож, забирая ступу и сметая в неё вылетевший порошок. — Не насилуй себя. Я тебе всё это сказал, чтобы ты задумалась и прислушалась к себе. Ты просто засиделась в Ракушке, выросла из неё и тебе сейчас тут тесно. Мне кажется, надо просто уехать отсюда на время, посмотреть на другой кусочек мира. У вас сейчас, кстати, полугодовая практика на носу — вот и езжай. Я могу порыться в канцелярии и поискать для тебя в заявках на практикантов интересное местечко. Да и вообще, пора тебе самостоятельно пожить, разъелась ты за четыре года на маминых пирожках, со спины совсем квадратная стала.

— Ещё подумаю! — рявкнула я в ответ и бросилась из лаборатории со всех ног.

Я бежала по пустынным коридорам старого корпуса, топая так, что стёкла звенели, и кипела от негодования:

«Дурак, нет, правда, настоящий дурак! И правильно его сестра обозвала!»

Выбежала в вестибюль и кинулась к громадному напольному зеркалу в тяжёлой резной раме, стоявшему у входа. Достала маленькое карманное зеркальце и с помощью двух зеркал стала осматривать свою спину.

«Вот гад, всё наврал!» — отлегло у меня от сердца. — «И совсем не квадратная. Прямоугольная пока…»

Немного успокоившись, я пошла домой.

Пока мы с Ножом орали друг на друга, наступил вечер.

В университетском парке было темно, кованые столбы с фонарями стояли лишь на перекрестках дорожек (наверное, чтобы парочкам в темноте было удобнее целоваться). Сейчас в парке никого не было. Пахло и отдаленным морем и весенней, терпкой ещё листвой.

Я шла и обдумывала всё, что сказал Нож.

Если поверить его словам, то с такими странными образами, которые, видите ли, без моего желания засели в моей бедной голове, запечатлелись, так сказать, словно у новорожденного утёнка, тьфу, какая гадость, меня ждет тяжелая и странная личная жизнь со множеством осложнений. Как интересно!

Вспомнив последнюю фразу про квадратную спину, я снова разозлилась. Резко остановилась, решив вернуться и сказать Ножу всё, что я о нем думаю после нашего разговора.

В этот момент у меня перед носом просвистела стрела. Если бы я не встала, она бы была во мне.

Особо не соображая, я дернулась вперёд, — и как выяснилось, тоже правильно. Вторая стрела прошла там, где я остановилась мгновение назад.

Тут уж я пришла в себя, забыла про идеальных мужчин и мамины пирожки, заорала диким криком и метнулась к кустам. Сзади послышался топот, впереди — ответные крики. Это спугнуло неизвестного стрелка.

Меня догнал Нож, потом прибежал парковый сторож, отозвавшийся на мои вопли. Они прочесали кусты, из которых стреляли, а затем Нож чуть ли не за шиворот повёл меня домой.

— Меня чуть не застрелили! — жаловалась я дрожащим голосом, чувствуя, как противно дрожат коленки, и дурнота подкатывает к горлу.

— Не бери в голову, — как-то равнодушно отмахнулся Нож. — Разберёмся. Придурок, наверное, какой-нибудь пугает. Помнишь, в прошлом году один первокурсник умом подвинулся и бегал по Университету в белой простыне?

— Помню.

— Ну и этот, наверное, такой же.

Нож довёл меня до дому, сдал с рук на руки родителям, а потом долго о чём-то шептался в саду с сестрой. А потом они не менее долго целовались, — я в окно видела. Можно было сделать вывод, что в глазах сестры Нож перестал быть дураком. Не исключено, что лишь на время.

А я сидела за столом с потушенной лампой, смотрела на ночное небо и думала, что Нож, всё-таки, не совсем нормальный.

То, что я ни с кем не сплю — страшное дело, ужас и кошмар!

А то, что меня чуть не пристрелили — «не бери в голову».

Мне так кажется, что всё наоборот, надо волноваться во втором случае и совершенно не надо в первом…

Сам-то хорош, — они с сестрой тоже непонятно как живут. Вполне бы трёх племянников за это время мне сделали, но нет, у каждого диссертация пока на уме. И степень магистра с правом преподавания ординарных лекций.

А у меня, может, тоже. Диссертация.

Тут уж я, конечно, себе лгала. Моя головная боль называлась не диссертация, а дракон.

Неделю после того, как он улетел, я крепилась. Потом принялась вызывать его. Ну, просто так, для того, чтобы узнать, нормально ли долетел и всё ли в порядке…

Ответа на свой зов я так и не получила, дракон молчал.

Я звала и звала его упрямо до тех пор, пока не рассвело. Никакого, даже самого слабого отзвука, намёка на то, что он меня слышит. Только шумело в ушах, как от вслушивания в раковину.

Спать легла я на рассвете с твёрдой уверенностью, что это не дракон, это изверг летучий!

И поклялась страшной клятвой забыть его навсегда.

Но на следующую ночь проснулась и поняла, что не усну, если снова не попытаюсь его позвать.