Охотник за шпионами - Страница 34

Устав от всех этих переживаний, я решил прервать отпуск и вернуться на службу. Коллеги удивились моему неожиданному возвращению, но были довольны, что часть их работы я теперь возьму на себя. Они, конечно, интересовались причиной моего скорого возвращения, и многие их шутливые замечания, надо сказать, попадали в цель. Но я только молча пожимал плечами, а они продолжали шутить. Я с головой погрузился в работу, пытаясь развеять свою тоску в бесчисленных перекрестных допросах задержанных лиц.

Через два дня после возвращения в лагерь я услышал за окном своего дома какой-то шум. В комнату без стука ворвался сержант и, запыхавшись, сказал:

— Извините, мосье, сейчас двое солдат поймали в деревне шпионку. Она здесь. Задержана на месте преступления, когда она пыталась выудить секретные сведения у нашего офицера. Конвой на дворе. Вы не могли бы заняться ею?

— Я схватил фуражку, — сказал Анри, — застегнул ремень и выскочил за дверь. Мне надоело просматривать бумаги, и я был доволен неожиданной переменой работы. Но вдруг я застыл на пороге, словно мне в самое сердце попала пуля из крупнокалиберного пистолета. Между двумя солдатами стояла Мари. Взгляд ее выражал веселое пренебрежение ко всему происходящему, но вот она узнала меня и мгновенно побледнела. В груди у меня громко стучало сердце, я не хотел верить своим глазам.

— Ч-что это з-значит? — заикаясь, проговорил наконец я.

Один из солдат вытянулся по стойке «смирно», продолжая держать Мари за руку, и заговорил тем бесцветным голосом, которым рядовые и сержанты обычно докладывают офицерам.

— Мосье, час назад Дюпуи и я находились у кафе «Лё лапэн руж». Эта девушка находилась в отдельном кабинете с одним гусарским офицером. Офицер подозревал ее и притворился пьяным. Она стала выспрашивать у него, где его полк и в какую дивизию он входит. Офицер остался с нею, а своего товарища послал за нами. Мы арестовали ее и обыскали. У нее в сумке оказалась вот эта записная книжка. Мы решили привести ее сюда, в лагерь.

Он протянул мне маленькую записную книжечку в кожаном переплете. Я перелистал ее, волосы у меня встали дыбом. На двух — трех страничках были записаны фамилии офицеров и номера частей, а на одной из страниц я увидел грубо вычерченную карту. Штабы частей были обозначены стрелками. Нетрудно было определить, что пометки на карте сделаны по немецкому образцу, на последней странице книжки я увидел два берлинских адреса.

У меня больше не было сил прямо смотреть на Мари, но я заставил себя пристально посмотреть ей в глаза.

— Что вы можете сказать в свое оправдание? — спросил я ее как можно более официальным тоном.

Она слегка улыбнулась и, пожав плечами, ответила: «C’est la guerre»[14].

Но вдруг она не выдержала. Вырвавшись из рук солдат, Мари упала передо мной на землю и стала целовать мои грязные сапоги. Ты помнишь, наверное, какие тогда были лагеря, — грязь по колено. Она лежала в этой грязи, судорожно цепляясь за мои ноги, и просила пощады, а солдаты пытались заставить ее встать. Я смотрел вниз на ее прекрасную белокурую голову, которую так недавно покрывал страстными поцелуями, и сердце у меня разрывалось от горя. Я не мог вымолвить ни олова.

— Спаси меня, ради бога, спаси меня! — рыдая, повторяла она. — Отпусти меня, умоляю! Умирать такой молодой…

Даже на пороге смерти она заботилась обо мне — говорила по-немецки, чтобы солдаты ничего не могли понять.

Я не мог говорить, но второй раз нельзя было изменить своему долгу.

— Отведите её в камеру, — сказал наконец я солдатам. — Завтра состоится суд.

Пришло утро, судьба сыграла со мной еще одну злую шутку. По графику председателем суда должен был быть я, и оказалось, что заменить меня некому. Я выслушал улики, опровергнуть которые было невозможно, и как шпионку приговорил Мари к расстрелу на рассвете следующего дня. По традиции я предложил Мари высказать последнее желание. Она уже успела прийти в себя и теперь с улыбкой посмотрела на меня долгим взглядом.

— Мне бы хотелось получить пачку сигарет, — спокойно сказала она и назвала мои любимые сигареты, — в память о счастливом, но, увы, коротком отпуске и о друге, который спас меня один раз, но не мог это сделать во второй раз.

Ее расстреляли на рассвете следующего дня. Мне говорили, что смерть она встретила бесстрашно, с высоко поднятой головой. И вот до сих пор, когда я просыпаюсь ночью, перед глазами у меня появляется Мари, девушка в голубой блузке, и сердце сжимается от боли. Но разве я мог поступить иначе?

Я посмотрел на Анри и слегка пожал плечами.

— Ты прав, друг мой, что тебе оставалось делать? Ce n’est pas drôle mais c’est la guerre[15].