Охота на вампиров - Страница 12

– Убедил, – сдалась я. – Но ты мне зубы не заговаривай, кто вскрывать будет?

– А вот возьму и сделаю тебе подлянку, – проворчал заведующий, усаживаясь за свой стол и открывая журнал вскрытий, – пусть обоих одновременно в двух секционных режут, да одна подальше от другой, вот и побегаешь, любопытная Варвара.

– И побегаю, только на отмазку уже не рассчитывай.

– Ладно, я не такой гадкий. Пусть вскрывают их одновременно, но в соседних секционных. Тебе же не надо процесс наблюдать от А до Я, только ключевые моменты?

Меня это вполне устроило, и понеслись вперед мои вторые сутки на боевом посту, откуда только силы взялись. К сожалению, я понимала, что этот трудовой марафон мне откликнется жестоким упадком сил и депрессией, но пока что пепел Клааса стучал в мое сердце, и я носилась из одной секционной в другую, терзая экспертов, и без того озадаченных происходящим. Потом пришлось отвлечься еще и на Щеглова.

Под моим нажимом Юрка все-таки позвонил в районное управление внутренних дел, и не прошло каких-то трех часов, как в морг заявился вальяжный милицейский следователь с папочкой под мышкой. Он прошел к заведующему, лениво выслушал рассказ о загадочном исчезновении криминалиста и о его чудесном обнаружении в обескровленном виде, после чего, влекомый на аркане заведующим моргом, бегло взглянул на злосчастную каталку и… отбыл, покачивая внушительными бедрами. Свою папочку он при этом так и не открыл ни разу, вызвав у нас стойкое убеждение, что она бутафорская.

Обернувшись на пороге, он сказал, что, пока не будет заключения врачей о степени тяжести вреда здоровью, причиненного потерпевшему, он и пальцем не шевельнет. А такое заключение, практика подсказывала, будет готово не раньше, чем через неделю, о чем Щеглов не преминул напомнить следователю и с надеждой его спросил, не желает ли он уже на этой неделе допросить свидетелей, составить протокол осмотра места происшествия и произвести какие-либо другие следственные действия, предусмотренные действующим законодательством.

Но следователя таким грубым ходом было не просто выбить из седла. Он обдал Юрку, а заодно и меня, высунувшуюся из-за Юркиного плеча, взглядом, в котором явственно читалось: «Больно умные», и снисходительно разъяснил, что, когда он получит справку о тяжести вреда здоровью и соответственно определится с квалификацией содеянного, вот тогда и приступит к следственным действиям, предусмотренным действующим законодательством.

Юрка в пререкания вступать не стал, ответил долгим философским взором, настолько выдержанным, что следователь даже при желании не понял бы по нему истинного Юриного отношения ко всему этому. Зато, когда следователь, бережно неся свою бутафорскую папочку, скрылся за дверью, отделяющей танатологов от всего прочего мира, Юра обернулся ко мне и спросил, причем даже без сарказма, а просто с грустью:

– Ну что, съела?

Крыть мне было нечем. Я развернулась на каблуках и пошла в секционные, по пути пытаясь понять, зачем такие люди становятся следователями. Ну форменное обмундирование, ну проезд бесплатный, ну пайковые там всякие… Но неужели только за этим?…

Душевное равновесие вернулось ко мне лишь при общении с экспертами. Юрка не поскупился и выделил мне самых моих любимых специалистов – толстого, но милого Панова и Марину Маренич. О большем я и мечтать не могла.

Пока эксперты, колдуя над объектами исследования, добирались до самого сокровенного, я в коридоре штудировала анамнез обоих объектов. Анамнез ничего утешительного не содержал.

Товарищ, доставшийся толстому, но милому Панову – дяденька с пролетарской внешностью, – найден был довольно далеко от канавы, из которой мы ночью выудили мужика с колом в груди. Личность его, как следовало из сопроводительных документов, установлена не была. Обнаружили его в проходном дворе старого дома с расселенным флигелем – вот, пожалуй, единственное, что как-то связывало его с нашим вампиром. В протоколе осмотра места происшествия, накорябанном торопливой рукой участкового, было указано, что лежал бедолажка лицом вниз и внешних признаков насильственной смерти не имел. Вполне логично заподозрив алкогольную интоксикацию или в крайнем случае черепно-мозговую травму в результате падения с высоты собственного роста, что редко, но все-таки случается не только в милицейских мечтах, но и в реальной действительности, участковый не стал вызывать прокуратуру и судмедэксперта, а ограничился труповозами. В конце концов, как поется в древней студенческой песенке, «патанатом – лучший диагност». Поэтому нам оставалось только гадать: были ли на шее несчастного работяги в момент осмотра тела участковым пресловутые четыре пятнышка или они появились позже, и если позже, то когда?

Дотошный Панов, несмотря на свою внушительную комплекцию, летавший по моргу, как бабочка, углядел-таки на теменной части головы работяги небольшую гематомку, но после трепанации заверил меня, что признаков черепно-мозговой травмы нет.

– И что это значит? – задала я дежурный вопрос.

– Прочитай-ка мне еще раз протокол, – попросил Панов, кружа возле прозекторского стола, словно не зная, с какой стороны подобраться к этому загадочному случаю.

Я старательно огласила пассаж про то, что клиент на момент обнаружения располагался лицом вниз, и Панов согласно хмыкнул.

– Да у него и одежка опачкана только спереди, и на физиономии отпечаток рельефа местности. Он не падал на затылок, это наркоз.

– Какой наркоз? – не поняла я.

– Обыкновенный, немедикаментозный. Ну, наркоз по голове. Знаешь, как раньше, в глухие времена, на поле брани воинов чинили? По башке обухом дадут, пациент в отключке, а ему в это время ногу ампутируют.

– Ужас, – я содрогнулась, а Боря тыльной стороной согнутой руки погладил меня по голове, стараясь не запачкать кровью.

– Бедненькая, неужели ты еще не привыкла к этим ужасам? Скоро на заслуженный отдых, а ты все как девочка…

Я злобно выдернулась из-под его руки и попросила не отвлекаться от существа вопроса.

– Извини, – покладисто сказал Боря, – я не знал, что ты так болезненно реагируешь на упоминание о возрасте; так что там у нас на повестке дня?

– Причина смерти, голубь, – напомнила я, вертя протокол осмотра трупа, который уместился на одном листочке с оборотом.

– А причина смерти, милая моя, кровопотеря. На это указывает в первую очередь шоковая почка: кровенаполненность пирамидок и бледность коркового вещества. Кроме того, сердце – спавшиеся коронарные сосуды, мелкоточечные кровоизлияния в трабекулярных мышцах…

– Кровопотеря, значит? А ты можешь мне объяснить, каким образом он потерял столько крови? Кстати, сколько?

– Пять с половиной литров, это стандарт, – пробормотал Боря.

– Послушай, Боря. – Я подошла к трупу и уткнулась носом в аккуратно приподнятый кожный лоскут с шеи. – Не хочешь ли ты мне сказать, что пять с половиной литров крови вытекли из этого субъекта через четыре маленькие дырочки на шее?

– Вообще-то проколота сонная артерия, – пробормотал Панов, раскладывая кожный лоскут с дырочками поровнее.

– Пусть даже так. А вот второй вопрос посложнее: куда они вытекли?

– Куда? – Боря попытался почесать затылок, но вовремя вспомнил про то, что у него еще перчатки на руках. – Почеши-ка мне репу, Маша, может, я быстрее сосредоточусь. А действительно, куда? – задумался он после того, как я выполнила его просьбу.

– Во-первых, в протоколе ни слова про лужи крови под трупом, – я помахала перед его носом этим лаконичным документом. – Во-вторых, на его одежде и теле никаких следов крови, кроме вот этих самых пятнышек. А кстати, как эти дырки получены?

– Вообще-то это колотые раны, – пробормотал Панов, вертя лоскут кожи так и сяк и любуясь им, как шедевром изящного искусства.

– Уже хорошо. Не укусы, значит?

– А черт его знает, – признался Панов, утирая вдруг вспотевший лоб. – Там четыре полулунных ранки, расположенных не по прямой линии, скорее по дуге. Они довольно глубокие, проникают в сонную артерию.