Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Страница 16

Первоначально срок переходав наступление Юго-Западного и Донского фронтов был назначен на 15 ноября.

Маршал А. М. Василевский, координировавший действия фронтов, отмечает в мемуарах: «Сосредоточение последних войсковых соединений и всего необходимого для начала операции, по самым твердым нашим расчетам, должно было закончиться не позднее 15 ноября». Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» цитирует свое послание Сталину по «Бодо» от 11 ноября: «Плохо идет дело со снабжением и с подвозом боеприпасов. В войсках снарядов для «Урана» (условное название операции по окружению сталинградской группировки врага. – Б. С.) очень мало. К установленному сроку операция подготовлена не будет. Приказал готовить на 15.11.1942 г.» Вероятно, первоначальный срок был еще более ранний: 12 или 13 ноября. Однако и к 15-му не удалось подвезти все требуемые запасы. Поэтому начало наступления было перенесено на 19 ноября для Юго-Западного и Донского фронтов и на 20-е – для Сталинградского.

Вполне вероятно также, что первоначальный план наступления Юго-Западного фронта отличался от того, что был осуществлен в действительности. Жуков, в частности, пишет, что «с 1 по 4 ноября были рассмотрены и откорректированы планы Юго-Западного фронта». Не исключено, что корректировка как раз и заключалось в смене направления главного удара. Точно установить это сегодня уже невозможно: командующий фронтом Н. Ф. Ватутин и его начальник штаба генерал-майор Г. Д. Стельмах погибли в войну и мемуаров не оставили.

Перечислим еще несколько правдоподобных донесений немецких агентов, возможно поступивших из высших советских штабов. Примерно за две недели до начала советского наступления на Курской дуге Гелен предсказал его время: середина июля – и направление; Орел. Как свидетельствует в своих мемуарах Н. С. Хрущев, бывший тогда членом Военного совета Воронежского фронта, еще до немецкой атаки на Курск, начавшейся 5 июля 1943 года, Ставка приняла решение начать наступление сперва на Орел, а потом на Харьков: «Сейчас уже не помню, почему наше наступление (на Харьков. – Б. С.) было назначено именно на 20 июля. Это, видимо, определялось тем, что мы могли получить все, что нам нужно было, только к названному сроку. Сталин сказал нам, что дней на шесть раньше нас проведет наступательную операцию (на Орел. – Б. С.) Центральный фронт Рокоссовского, а потом и мы начнем свою операцию». Не исключено, что какой-то из немецких агентов заранее сообщил своим о планируемом наступлении на Орел, которое вермахт (вооруженные силы Германии), в свою очередь, упредил наступлением на Курский выступ.

В книге Джона Эриксона «Дорога на Берлин», вышедшей в 1983 году, приведено представленное Геленом в Генштаб 3 мая 1944 года донесение неизвестного агента о том, что в советской ставке под председательством Сталина будто бы еще в конце марта обсуждались два варианта летнего советского наступления. Первый предусматривал главный удар в районе Львов, Ковель с одновременной атакой на Варшаву и польским восстанием в немецком тылу. Согласно второму варианту, который и был принят, главный удар наносился в направлении Балтики, причем в ходе его планировалось овладеть Варшавой и делался расчет на вооруженное выступление поляков. Вспомогательный же удар планировался южнее, в направлении на Львов. Нетрудно убедиться, что именно так и действовали советские войска летом 1944 года, когда основное наступление – знаменитая операция «Багратион» – привело к разгрому группы вражеских армий в Белоруссии и Литве и вывело Красную Армию к Висле у Варшавы и к Балтийскому побережью, на подступы к Восточной Пруссии. Вспомогательный же удар на Львов позволил занять часть Восточной Галиции и овладеть сандомирским плацдармом за Вислой. Гитлер мог бы предотвратить разгром своих сил в Белоруссии, если бы еще в мае, поверив агентурному донесению, отвел войска группы армий «Центр» с далеко выдававшегося на Восток так называемого «белорусского балкона». Однако отходить бы пришлось очень далеко – как минимум, к Бугу, а то и к Висле. В этом случае Красная Армия к июню оказалась бы на подступах к границам Германии. А ведь тогда Гитлер бился уже не за победу, а только за выигрыш во времени, надеясь либо на раскол противостоящей ему коалиции, либо на изобретение какого-нибудь «чудо-оружия», способного коренным образом изменить в его пользу ход войны. В отношении выигрыша во времени даже потеря значительных немецких сил в Белоруссии оправдывалась, поскольку тем самым продвижение Красной Армии к границам Рейха было задержано хотя бы на полтора-два месяца. Поэтому Гитлер запретил отход группе армий «Центр» и, несмотря на риск окружения, решил обороняться на прежних рубежах.

Был еще один случай, когда германское командование, скорее всего, получило достоверную информацию от агента, засевшего, по меньшей мере, в штабе фронта, и на ее основе приняло стратегическое решение. Это донесение до сих пор не опубликовано, однако действия немецких генералов указывают на его существование.

Как известно, 1 августа 1944 года польская Армия Крайова, подчинявшаяся не признаваемому Советским Союзом польскому эмигрантскому правительству в Лондоне, начала Варшавское восстание, широко поддержанное населением города. На польское вооруженное восстание в Варшаве ранее рассчитывало и советское военно-политическое руководство. Однако оно полагало, что во главе восставших встанет прокоммунистическая польская Армия Людова. Когда же эти расчеты не оправдались, Сталин стал всерьез опасаться, что контроль над Варшавой, а затем и над всей Польшей могут установить сами поляки, связывавшие свои интересы с Лондоном, а не Москвой. К тому времени советские войска захватили мангушевский и пулавский плацдармы за Вислой в районе Варшавы и имели реальную возможность помочь восставшим.

Еще 30 июля в Москву прибыл премьер польского эмигрантского правительства Станислав Миколайчик. Во время двух бесед со Сталиным, 3 и 9 августа, ему было предложено объединиться с просоветским Польским комитетом Национального освобождения в Люблине при фактическом доминировании последнего. Миколайчик ответил отказом, и это решило судьбу восставших.

8 августа маршалы Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский предложили план операции по освобождению Варшавы, которую можно было начать 25 августа. Однако Сталин так и не отдал приказ на ее проведение. 12 августа было опубликовано заявление ТАСС, в котором советская сторона полностью снимала с себя ответственность за судьбу варшавских повстанцев. А 16 августа Сталин направил письмо Миколайчику, где охарактеризовал восстание в Варшаве как «легкомысленную авантюру, вызвавшую бесцельные жертвы населения». Польские авторы указывают на существование некоего «стоп-приказа», запретившего Красной Армии в те дни наступать на Варшаву. Правда, до сих пор неизвестна ни точная дата, ни содержание этого приказа, однако то, что он существовал, сомневаться трудновато. И почти наверняка о нем своевременно узнало и германское командование.

Советские историки, оправдывая действия советских войск под Варшавой, традиционно указывали, что немцы сосредоточили против плацдармов за Вислой пять танковых дивизий и мощными контрударами остановили продвижение Красной Армии. При этом почему-то забывают упомянуть, что все эти танковые дивизии уже во второй декаде августа были направлены на север для осуществления операции по восстановлению сухопутной связи между группами армий «Центр» и «Север», нарушенной советским прорывом к Балтийскому морю у Тукумса. Операция началась 16 августа, и к концу месяца немцам удалось оттеснить советские войска с Балтийского побережья и восстановить сухопутные коммуникации с группой армий «Север». Между тем если бы в это время Красная Армия предприняла наступление на Висле, немецкий контрудар на севере потерял бы всякий смысл. В этом случае у вермахта практически не было бы шансов удержать Варшаву. Отступать же пришлось бы как минимум до Одера. Удержать позиции от Прибалтики до устья Одера у немцев не было никаких шансов; для столь обширного фронта им просто не хватило бы войск. Да и линию Одера, к осени 1944 года еще не подготовленную к обороне, немецким войскам тоже было бы удержать весьма непросто, и Красная Армия могла уже реально угрожать Берлину.