Охота на Скунса - Страница 9

— А он один был на скамейке? — неожиданно спросила Ольга.

— Один, — кивнули шестиклассники. — Только с краю сидел какой-то дяденька незнакомый.

— Какой из себя?

— Обыкновенный. Только в шляпе.

— Спасибо, ребята, идите.

Ольге все стало ясно. И пока ее коллеги рассуждали о том, что заявление-то теперь оказывается недействительным, коль скоро Леня с утра на больничном, она выбежала из школы и завернула на бульвар. Скамейка была пуста. Таинственный незнакомец исчез.

Погода была по-ноябрьски отвратительной, слякотной, а нужно было ехать на дальнее кладбище, где бывшие детдомовцы хоронили бывшего своего директора.

Детский дом помещался тогда под Ленинградом, в Павловске. И то не в самом городе, а в районе знаменитого дворцово-паркового комплекса, где долгие годы томился, дожидаясь смерти своей влюбчивой матушки-императрицы, будущий император Павел I.

Андрей Кириллович попал в детдом после гибели родителей в подводной лодке на Камчатке. Это была обычная, испытанная временем дизельная субмарина — подводный флот только еще начинал переходить на атомную энергетику. И как потом узнал Андрей Кириллович, молодые офицеры (а где вы встречали дряхлого подводника?) имели обыкновение брать на борт своих жен, если в семье возникала необходимость прервать беременность. Двое-трое суток плавания — и никаких тебе поездок в дальнюю больницу, где хирурги-гинекологи будут копаться в чреве женщины с риском для ее здоровья. Просто, быстро и почти безболезненно. Это все рассказал Андрею Кирилловичу намного позже сослуживец отца, случайно оставшийся на берегу по причине разгулявшегося фурункулеза. Фурункулез оказался спасительной болезнью для того подводника. Отец взял мать на борт, лодка ушла в заданном направлении и навсегда исчезла. Этот случай был далеко не первым и, к несчастью, не последним. После коротких поисков личный состав обычно считали без вести пропавшим, а по истечении положенного времени переводили в ранг погибших.

Двоюродная сестра отца, у которой жил десятилетний Андрей Кириллович, как раз собиралась замуж, и такой довесок судьбы ей был ни к чему. Прежде отец хотя бы посылал ей неплохие деньги, а теперь, пока погибшие числились без вести пропавшими, родным даже пенсии не полагалось. В Нахимовское училище он идти не хотел, потому что мечтал стать космонавтом. В результате был отвезен в детдом, который тогда слыл одним из лучших.

Директор детского дом ходил вместе с детьми в походы, пел с ними у костра под гитару песни бардов, играл во всевозможные военные игры и заменял им всем не только отца, но и старшего брата. А еще ввел под видом самбо малоизвестные тогда всевозможные восточные единоборства, которым обучал детдомовцев маленький юркий жилистый вьетнамец, герой своей войны, прославившийся всевозможными подвигами. Например, рассказывали, как он однажды в джунглях запрыгнул во вражеский вертолет, выбросил оттуда кучу американских солдат-громил, нейтрализовал пилотов, поднял машину в воздух и увел ее к своим. Как-то само собой получалось, что после детдома почти все пацаны поступали в военные училища. А многих еще раньше брали в закрытые структуры. Потому и на панихиду собрались больше люди в военной форме.

Он был не таким уж и старым — их бывший директор, мог бы еще работать и работать, но в начале девяностых его вытеснил ловкий малый, оболгал, едва не засадил в тюрьму, так что бедняга должен был, бросив родное место, переехать в Москву к дочери, где и доживал последние годы, забытый почти всеми. Андрей Кириллович помнил даже статью в центральной газете об их детдоме: «Инкубатор убийц и шпионов». Директор там описывался как жуткий злодей. На самом деле все было не так. Известно, что в любой стране закрытые структуры черпают пополнение из осиротевших мальчишек, и понятное дело, что лучше их черпать во вполне приличном детском доме, где нет запаха воровства.

Панихида была светской. Такой ритуал Андрею Кирилловичу нравился больше, чем новомодное отпевание со священником, невнятно бубнящим молитвы. Отпевание хотя и уравнивало всех: и олигарх в этой жизни, и последний бомж снова возвращались к естественному состоянию — становились рабами Божьими, — но зато мешало друзьям и сослуживцам вспомнить о заслугах усопшего. Здесь же говорили речи у микрофона в небольшом зале, где стоял гроб, и Андрей Кириллович тоже сказал несколько слов о первых выпусках. Почти все офицеры были здесь много моложе его, некоторых он смутно помнил, а его узнавали сразу, потому что младшие всегда запоминают старших. Только самые молодые не знали его в лицо, потому что с ними Андрей Кириллович прежде не встречался. Но и они в этот день были ему ближе остального человечества, как-никак все вместе входили в особую детдомовскую общность, чего другим людям, не дожившим в детском доме, понять трудно.

Место для панихиды выделил тоже детдомовец, а теперь — генерал-майор, командир воинской части, расквартированной в Москве.

— Что же мы его, как собаку, зароем, не простившись, — сказал он на предложение плачущей дочери покойного перевести гроб прямо из морга на кладбище. — Везите ко мне в клуб, это рядом с территорией части, туда вход свободный. Я и духовой оркестр выделю. И почетный караул для салюта у могилы. Все сделаем по чести.

В конце панихиды Андрей Кириллович передвинулся вместе с этим генералом, а в прошлом — Генкой Звонаревым, в дальний угол зала.

Их разговор в основном состоял из коротких вопросов и таких же коротких ответов:

— Ну как ты?

— Да я-то в порядке.

— А ты-то как?

— Я тоже в порядке.

А так как воинская часть называлась особым подразделением десантников, то Андрей Кириллович решил показать генералу фоторобот, который они составили в поезде, старательно вырисовывая фас и профиль Скунса и особенно тщательно прорабатывая линии ушей, потому что уши, как и отпечатки пальцев, у каждого их носителя единственны и неповторимы. И раз уж нет пальчиков, так хотя бы уши изобразить точно.

— Не было среди твоих ребят кого-то похожего? Белобрысого?

— Нет, такого не было точно, ни белобрысого, ни рыжего, ни темного, — ответил генерал-майор, повертев перед глазами отксеренный листок с фотороботом. — Уши — деталь точная, но попробуй по ним определи. Да вон впереди стоит парень вроде бы с такими ушами.

Генерал показал рукой на спину с затылком, и Андрей Кириллович в очередной раз ругнул себя за потерю наблюдательности: впереди и в самом деле стоял человек с теми же небольшими и словно прижатыми к голове ушами. Это было бы запредельным везением — обнаружить Скунса в собственном же братстве, да к тому же на другой день после случая в поезде. И ежу понятно, что к такой неожиданности он не готовился, а потому и не бдел.

Начальник службы безопасности представлял вид сзади Скунса довольно туманно, в вагоне-ресторане парень показывал свой затылок лишь на одно мгновение, поэтому, отойдя от генерала, он стал аккуратно протискиваться к этому человеку. А тот ощутил взгляд и, не поворачиваясь, стал отходить в сторону. В это время ведущий предложил обойти гроб, крытый темно-вишневой тканью, для последнего прощания. Парень оказался в начале очереди и, как многие, приостановился, чтобы, пригнувшись, поцеловать стылый припудренный лоб покойного директора. Андрей же Кириллович оказался в хвосте этой очереди. Отпихивать своих, чтобы приблизиться к парню, он не мог. Это выглядело бы неприлично. Тем более, что и возможный разговор у них должен был пройти без свидетелей. Опять же, он все еще не был уверен, что это тот самый Скунс, которого он должен отыскать. Но когда Андрей Кириллович увидел наконец его в профиль, то мгновенно утвердился — это точно был он, тот самый парень. И теперь важно было не упустить его из обозреваемого пространства.

Однако именно в тот миг, когда Андрей Кириллович тоже приостановился возле изможденного то ли болезнью, то ли горестями последних лет лица покойного и на мгновение отвел глаза от наблюдаемого объекта, Скунс исчез. Андрей Кириллович, не показывая спешки, быстро вышел из клуба. Однако и там — ни слева, ни справа, ни на противоположной стороне — белобрысого парня не было. Лишь темно-зеленая «семерка» с тонированными окнами, шаркнув колесами, рванула с места. Ее сразу заслонили другие автомобили, так что невозможно было засечь номер.