Охота на Скунса - Страница 14

— Во дает, яблоко с апельсином! Это ты мне? Честно?!

— Честно.

— Вот это да! Яблоко-то я пробовал раза два. А апельсин — нет, только видел. А это что? — показал он на банан. — Тоже фрукт, что ли? У тебя, Па… — он едва не произнес «Паук», но поправил себя, — Гарька, что, денег куры не клюют?

Беневоленский научил его снимать шкуру с банана и чистить апельсин. После этого забрался к нему на третий этаж нар под потолок.

— Посередине — старший брат, а внизу мать с сеструхой дрыхнут. Так-то хорошо, места всем хватает. Тут и уроки можно делать, если на живот лечь. Я фанерину подкладываю и пишу.

— А отец? — удивленно спросил Беневоленский. — Отец спит где?

Этот вопрос неожиданно Борьку разозлил, и тот ответил запретным словом:

— Где-где, в п…де!

Но тут же, посмотрев на несъеденные яблоки, успокоился.

Так началась их странная дружба. Беневоленский время от времени приносил ему то шоколадку, то дачку вафель, то китайский фонарик, то пистолет с пистонами. И несколько раз давал денег на пачку дешевых сигарет.

Борька за всю эту благодать стал личным его телохранителем, и кличку Паук больше в классе никто произнести не осмеливался.

Беневоленский тоже кое-что от него получил: научился спрыгивать на ходу из трамвая — тогда по их улице ходили еще трамваи с дверями, которые открывали сами пассажиры, — сплевывать сквозь зубы и говорить непристойности о женщинах.

Удивительно, что эта дружба длилась на протяжении всей их жизни. В старших классах Борька изо всех сил стал вгрызаться в гранит науки. Как и отец Беневоленского, который был из крестьян, нищий Борька понял, откуда идут сила, свет и бутерброды с красной икрой. И хотя то, что Беневоленскому давалось легко, Борька преодолевал с жутким напрягом, но тем не менее постоянно оказывался где-то рядом. И в институте, и даже теперь — в бизнесе. Он, скорей всего, понимал, что когда-то дружбу его Беневоленский купил за малые деньги, причем все приобретения делал расчетливо, расплачиваясь только за полезные поступки. Для Беневоленского те деньги были малыми, а для голодного Борьки они казались состоянием.

Уже с большей расчетливостью Беневоленский купил в одиннадцать лет внимание девочки, а в пятнадцать — любовь студентки, которая была пионервожатой в лагере. Правда, всего на один вечерний час или на его четверть.

Девочка была та самая, которая, увидев, как он поджимал на пляже пальцы, стала показывать подругам и смеяться: «Урод! Урод!» Но через несколько дней произошел казус уже не с ним, а с нею.

Маляры подкрашивали деревянную стену дачи их отряда, неожиданно начался дождь, и они занесли банку с масляной краской на крыльцо девочек. Там стояли туфли или, точнее, туфельки той самой девчонки. Перламутровые, с небольшим каблучком, они переводили ее в более высокий, почти взрослый ранг. Эти туфельки были ее главным достоянием, что выяснилось сразу, как только кто-то задел банку с краской. Банка опрокинулась, и краска вылилась на несколько невзрачных растоптанных сандалий, а также на те самые перламутровые туфельки. Принцесса без хрустальных башмачков мгновенно превратилась в ничем не примечательную Золушку. Удивительно, как это почувствовала и она, и другие. Только что она была главной личностью. Любую ее шутку подхватывали другие, а теперь, проплакавшую полдня под лестницей, ее никто не звал ни в одну компанию.

Напротив их лагеря в отштукатуренном доме был магазин, где продавалось все необходимое для жизни — от хомутов до чайников и огромных мужских костюмов с обвислыми плечами. А главным украшением в обувном отделе стояли точно такие же перламутровые туфли. Папаша Беневоленского, отправляя сына в лагерь, сказал, что времени навещать у него не будет, но зато вложил ему в карман пять сотенных купюр, такие деньги для ребенка того времени были грандиозным капиталом. Увидев, что обезображенные туфли от краски отмыть не удалось, одиннадцатилетний Георгий нащупал в кармане свои купюры и неожиданно для себя подошел к девчонке, которая понуро сидела в одиночестве.

— Идем, я куплю тебе такие же туфли, — сказал он голосом повелителя и решительно взял ее за руку.

Удивительно, что девчонка сразу ему поверила, не стала вырывать руку, а послушно пошла следом на виду у всего лагеря. Видимо, уже тогда у него была в голосе уверенность, которая потом на многих стала действовать магически.

Дежурным у ворот он сказал тем же решительным голосом:

— Мы идем в тот магазин купить ей туфли.

И дежурные молча их пропустили. Они вошли в душный магазин, Беневоленский спросил туфли, но тетка-продавщица было заартачилась:

— Нечего тут ходить баловаться, мерять им понадобилось дорогую обувь! Приходите с матерью, тогда и дам. Он тут же вынул деньги и похрустел ими, а потом, когда девчонка присела и кое-как стала надевать протянутую туфлю, наставительно проговорил:

— Ты не торопись, меряй как следует, тут разные размеры есть.

И, увидев, что девчонка от нерешительности мнется, боясь попросить другую пару, потребовал замену сам. Эта пара была ей как раз. Но она продолжала сомневаться в своем внезапном счастье.

— Значит, так: перед танцами я тебе их выдаю, и ты за это приглашаешь меня танцевать. Два раза. А как смена кончится, я их тебе подарю насовсем. Согласна?

Девчонка громко проглотила слюну и кивнула.

Эта история потрясла лагерь и сделала его героем. Ведь они прошли в магазин на виду у всех. И все считали, что он просто подарил ей туфли, без предварительных условий. Днем с девчонкой он почти не разговаривал. Но на всех детских танцульках, которые устраивали почти каждый вечер, она сама приглашала его танцевать.

Каждый раз, когда Беневоленский оказывался в лагере, ему приходилось заново отвоевывать место на иерархической лестнице. К пятнадцати годам он не очень-то вырос и в строю стоял последним. Маленького, кривоногого, его поначалу не брали ни в одну компанию, и быть бы ему изгоем. Но он уже знал путь к возвышению и поступал всюду одинаково: выходил тайно за территорию, покупал пачку-две сигарет, бутылку вина, собирал в укромном месте авторитетных парней и выставлял угощение. После этого ему прощали и малый рост, и слабосильность.

В этот приезд он решил купить себе девчонку и стал присматриваться с первого дня. Подходящая оказалась у них же в отряде — пионервожатая Рая. Она училась в педагогическом институте и отбывала у них практику. В те годы молодые люди России четко делились на две категории: тех, кто имел джинсы, и кто их не имел. Официально американские джинсы не продавались ни в одном магазине, кроме валютных, однако сотни тысяч, а может, и миллионы жителей России их носили. Для молодых людей это был своего рода знак, которым отмечалась принадлежность к особой современной касте.

Полстраны копили деньги, чтобы приобрести у фарцовщиков джинсы. Среди них была и студентка Рая.

Взрослеющие парни в отряде постоянно о ней сплетничали. Кто-то в коридоре как бы нечаянно положил ей на грудь руку, и она ничего — не возражала. Кто-то видел, как она выходила рано утром из кабинета начальника лагеря. А кто-то видел ее целующуюся с баянистом, который тоже был из студентов. Баянист этот был особенно неприятен. С толстыми, всегда слюнявыми губами и наглым взглядом, он обожал внезапно подойти на пляже к раздевалке, где переодевали купальники и плавки то старшие девочки, то парни, и заглянуть через перегородку — якобы для того, чтобы проверить, не занимаются ли они курением. Хотя любому ясно, что с мокрыми плавками, а тем более с купальником в руке кто станет курить? Заглянул баянист, словно нечаянно, и тогда, когда там была Рая. Неизвестно, что он там увидел, но только парни решили его отметелитъ. Тем более, что от вида ее тела в купальнике они и сами испытывали сильный неуют. Едва прикрытое тело Раи вызывало в них бурное выделение юных гормонов.

Через несколько дней Беневоленскому удалось подслушать разговор Раи с подругой, которая ведала библиотекой. Той из загранки брат привез настоящие джинсы, но они не налезали на ее необъятный зад. Рая померила их, ей они оказались как раз, но только не было денег. А подруга хотела получить их немедленно, чтобы купить на них себе другие джинсы. Рая умоляла подругу дать поносить хотя бы на один вечер.