Охота на птичку (СИ) - Страница 42

В Париж мы прибываем к вечеру и сразу же бежим на речной трамвайчик, чтобы, пока не стемнело, успеть посмотреть все достопримечательности с воды. Погода в городе любви чудесная, как и наше настроение.

Держась за руки, бегом несемся вдоль набережной, тормозим и целуемся каждые сто метров. Всего пять дней назад мы так же бежали по Барселоне. Столько всего произошло за это время ‒ в голове не укладывается. Теперь все иначе. Он мой парень, а я его девушка. Мы пара.

Никита забирает мой рюкзачок и тащит на себе два.

‒ У верблюда два горба, ‒ хохочу я.

‒ Потому что жизнь ‒ борьба, ‒ подхватывает он. ‒ Борьба с желанием поскорей заняться сексом с девочкой-Златовлаской.

‒ С кем? ‒ снова заливаюсь я. — Ты про Рапунцель, что ли?

‒ Нет, это другая сказка. Там был старый король, его слуга и Златовласка, которую все хотели. Не помню суть, но в конце у нее со слугой лямур случился, а король от злости сдох.

‒ Жесть, ‒ комментирую я с притворным ужасом. И мы в два голоса хохочем, а потом снова целуемся и бежим дальше.

Как только кораблик отчаливает от пристани, Никита куда-то пропадает и через пару минут возвращается с двумя бокалами шампанского.

‒ Брют MoetChandon для мадмуазель, ‒ сообщает он на шикарном французском.

‒ Ты и по-французски говоришь? — я почему-то совсем не удивлена.

‒ Немного. Но точно лучше, чем по-испански, ‒ скромничает Гордиевский и легонько чокает своим бокалом мой. — За нас?

В ответ я только счастливо улыбаюсь. Он обнимает меня за плечи, и мы вместе вплываем в Париж. Солнце только что село, золотые блики лучей лежат на крышах домов. Еще несколько секунд‒ и они исчезнут, но магия этого дня все равно продолжится.

Я слышала, как Никита звонил, чтобы заказать столик в каком-то особенном ресторане. Французский я немного понимаю, тем более ‒ ресторанную терминологию. Эйфелева башня на всех языках звучит примерно одинаково, так что это точно ресторан с видом на визитную карточку Парижа. Я предвкушаю самый головокружительный вечер в своей жизни, и предчувствие меня не подводит.

Мы ужинаем в знаменитом Les Ombres. Антураж ресторана так разительно отличается от моего чирингито, что на входе я задумываюсь, а пустят ли нас сюда без смокинга и вечернего платья. Но в зале сидят люди в самой разной одежде, многие ‒ даже в джинсах. Наш столик ‒ у окна, вид умопомрачительный, сервировка изысканна. За ужином мы выпиваем еще по бокалу шампанского, а потом заказываем десерты. Я, как истинный шоколадный маньяк, беру шоколадный торт, а Никита ‒ яблочный татин с несколькими видами мороженого. В итоге мороженое тоже съедаю я.

Мы уже собираемся уходить, когда к нашему столику подходит скрипач во фраке. Он останавливается за моей спиной и начинает играть «Под небом Парижа». Я хочу повернуться на стуле, но в этот момент Никита берет меня за руку и тянет к себе.

Я в замешательстве и совершенно ничего не понимаю, однако послушно поднимаюсь. Подхожу к Никите и вижу, что за соседним столиком молодой мужчина делает предложение руки и сердца своей спутнице. На глазах у всего ресторана встает на одно колено и протягивает удивленной девушке коробочку с кольцом. И она говорит: «Да»!

Они целуются, вокруг все аплодируют, а я плачу. Сама того не ожидая, реву при виде чужого счастья. Это так трогательно!

У меня конкретно екнуло, когда под аккомпанемент скрипки Гордиевский протянул руку. Я не маленькая девочка, которая верит в принцев из сказочных замков и розовых пони, но мне тоже хотелось бы однажды услышать предложение руки и сердца в таком красивом месте. Понимаю, что еще не время, но ведь однажды такое станет возможным?

Пока я утираю слезы умиления, Никита просит счет и расплачивается. Как всегда, я пытаюсь оплатить свою часть, но он уверяет, что разделить счет уже нельзя. Обещает, что я оплачу следующий ужин. Мне пора завести блокнот, чтобы записывать долги Гордиевскому.

Из зала ресторана мы выходим на огромную темную террасу, с которой открывается открыточный вид на залитую огнями Эйфелеву башню.

На улице заметно похолодало, дует пронизывающий ветер. Я ежусь, Никита сразу меня обнимает. Вжимаюсь в его рельефное теплое тело, через футболку вдыхаю знакомый запах и улетаю. Так опьяняюще прекрасно мне не было нигде, ни с кем и никогда. Рядом с ним почти все впервые.

На фоне ночного Парижа перебрасываемся взглядами. Каждый думает о своем, но мысли похожи.

‒ Ты уже бывал тут? — спрашиваю я и уточняю: ‒ С девушками?

Отрицательно машет головой.

‒ Бывал в Париже еще студентом, с лучшим другом, не с девушкой.

‒ А места такие знаешь, куда принято девушек водить, ‒ замечаю я.

‒ Я готовился к этой поездке. Пока летал в Вену, смотрел обзоры и читал советы, ‒ признается он, и его голос звучит серьезно.

‒ Вот это ты заморочился, ‒ говорю я уже без иронии ‒ она сейчас явно лишняя.

‒ Ради тебя стоило, ‒ отвечает он и смотрит мне прямо в глаза. Долго и проникновенно.

Меня ведет от этого взгляда. Картинка вокруг его лица начинает расплываться, и под ложечкой холодеет. С очередным порывом ветра меня пронизывает едва уловимое интуитивное осознание, что приближается особенный момент. Я в замешательстве и резко перевожу тему.

‒ Что ты делал в Вене? Работа?

Никита отпускает мои глаза, смотрит вдаль.

‒ У друга умер отец, ездил поддержать.

‒ Сочувствую ему. Мне было двенадцать, когда не стало папы, но помню до сих пор, как это больно. Он был единственным в этом мире, кто любил меня по-настоящему.

Я спешу выговориться. Редко вспоминаю папу ‒ это всегда тяжело.

‒ Не единственным…

Он произносит это тихо и как будто в сторону, но я все равно слышу.

Что он хочет сказать?

Меня охватывает паника. В висках стучит, внутри все пульсирует. Нет, он не может любить меня, так не бывает. Если скажет, что любит ‒ не поверю, приму за насмешку. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Такими словами не разбрасываются. Если реально есть чувства, о них не объявляют сразу. Только не спустя несколько совместно проведенных дней. Не говори, Никита! Пожалуйста, не делай так!

И он с улыбкой договаривает:

‒ Тебя многие любят, как можно тебя не любить?

«Не любит он тебя, глупая! Размечталась, ‒ ликуют мои внутренние демоны. ‒ Это ты втюрилась. По уши втрескалась. Пропадешь!»

Да, я влюблена в Никиту Гордиевского и самой себе в этом давно призналась. Но ему пока ни слова.

Глава 32

Соня: Он смотрит на меня иначе

Наш отель расположен на тихой улочке с платанами, в самом сердце Парижа. Идти до него от ресторана минут пятнадцать, а мы добираемся уже целый час. На каждом повороте тормозим и примагничиваемся друг к другу. Целуемся сначала нежно, потом ‒ страстно, и чем дальше, тем яростнее. Тормоза отказывают постепенно, но в итоге их окончательно срывает.

Перед самым отелем бросаем на землю рюкзаки и буквально впечатываемся телами, неистово хватаясь друг за друга губами и цепляясь руками. Никита подхватывает мое бедро и приподнимает. Упираюсь в его эрекцию и теряю остатки разума ‒ ныряю руками под его майку и впиваюсь ногтями в крепкую спину.

‒ Тс, Птичка. Тормози, а то трахну прямо на улице.

Он говорит пошлости, а мне в кайф. Я готова переспать с ним на улице, в лифте, на общественной террасе — да где угодно.

‒ Ты все пугаешь и никак не трахнешь, ‒ нахально заявляю я. Осознанно провоцирую.

У него в зрачках вспыхивают языки адского пламени ‒ кажется, мне оттуда подмигивает сам дьявол. Кровь стынет от такого взгляда.

‒ Ну держись, Соня. Ты сегодня не уснешь, ‒ предупреждает Гордиевский и тянет меня за руку в холл отеля. ‒ Только завтра чур не хныкать, что ходить больно.

‒ Ой-ой-ой, испугалась, ‒ отвечаю я, но самом деле конкретно трушу.

Надеюсь, сонный парень на ресепшен, который выдает нам памятки постояльцев и ключи, не замечает, с какой яростью Никита сжимает мою талию и как потом опускает руку ниже, крепко прихватив за ягодицу. Визжать неприлично, поэтому я широко улыбаюсь, пытаюсь скрыть реакцию. Но, если честно, я в шоке, даже коленки дрожат.