Охота на минотавра(сб) - Страница 239

– Премного благодарен. – Начальник тюрьмы смахнул пакет в выдвижной ящик стола. – Только всех сразу выпустить невозможно. Нездоровые слухи пойдут. Я их по одному, по двое… К субботе, глядишь, и управимся.

– Почему именно к субботе?

– Так ведь некоторые ваши знакомые в иудейской вере состоят. Наречены соответствующим образом, и фельдшер мне после осмотра докладывал… Небось захотят в субботу синагогу посетить, облегчить душу.

– Да они все неверующие! Хуже того, воинствующие атеисты. Впрочем, суббота меня вполне устраивает.

– Чайку больше не желаете?

– Нет, спасибо. И так на неделю вперед нахлебался. Живот как барабан.

– Заходите, если еще кто понадобится. Анархисты там какие или боевики-максималисты. Экземплярчики есть – ого-го! Под стать вашему Дыбенко.

– Буду иметь в виду…

Все произошло в соответствии с планом, разработанным Ридом. Троцкого выпустили из «Крестов» в самое неурочное время, чуть ли не на рассвете, да еще не через центральную проходную, возле которой всегда могли ошиваться экзальтированные личности обоего пола с цветами и шампанским, а через хозяйственные ворота, откуда как раз в эту пору бочками вывозили нечистоты.

Вот тут сразу и сказалась разница между двумя великими революционерами – Сталиным-Джугашвили и Троцким-Бронштейном. Первый, подобно крысе, предпочитал трущобы, подвалы, полумрак, малолюдье, а еще – явочные встречи, кулуарные решения, заочные приговоры. Второй, напротив, жить не мог без бушующей толпы, ясного дня, огромных площадей, дворцовых балконов, публичных обвинений и зажигательной полемики.

Оказавшись вдруг в узком промежутке между глухой кирпичной стеной и топким, изгаженным берегом канала, откуда не видно было привычных петроградских ориентиров вроде купола Исакия или шпиля Адмиралтейства, малознакомый со столицей Троцкий пришел в растерянность и стал заговаривать с проходившими мимо людьми, большинство из которых специально подослал Джон Рид.

После того как расхристанный солдат и не проспавшийся после вчерашнего перепоя рабочий послали будущего «демона революции» куда подальше, он сразу утратил интерес к общению с простым народом.

Вот тут-то и подкатил Джон Рид на шикарной пролетке!

– Кого я вижу! – воскликнул он с восторгом, в котором менее удрученный человек мог бы и усомниться. – Здравствуйте, Лев Давыдович. Сколько лет, сколько зим! Говорят, гора с горой…

– А марксист с марксистом обязательно свидятся, – закончил Троцкий, несколько воспрянувший духом. – Вы ведь, кажется, марксист, не так ли?

– Счел бы за честь считаться таковым, особенно в ваших глазах. Но боюсь, что мой теоретический багаж оставляет желать лучшего.

– Не вижу в этом особой беды. Многие наши самозваные лидеры вообще не читали Маркса, а если и читали, то в пересказе Плеханова или Аксельрода. Об истинном революционере следует судить не по количеству проштудированных томов, а по реальным делам. Вы вот сами, к примеру, сложа руки не сидите. По слухам, из «Крестов» нас освободили не без вашего участия.

– Стараемся по мере сил… А вы, я вижу, налегке?

– Как схватили филеры на улице, так прямо в кутузку и доставили. Вы здесь один? – Троцкий продолжал недоуменно оглядываться по сторонам. – Признаться, я рассчитывал на куда более горячую встречу.

– Просто весть о вашем освобождении еще не дошла до широких масс. Я сам узнал об этом чисто случайно. Сразу и примчался сюда. Особо не огорчайтесь. Скоро вам от восторженных поклонников отбоя не будет. Вы ведь сейчас в Петрограде популярнее, чем оперные теноры.

– Теноры поют о чужих страстях, я же говорю о том, что наболело на душе у каждого, – со значением произнес Троцкий. – Разница, как между соловьиной трелью и набатом.

– Что же вы стоите? Прошу в коляску, – спохватился Рид. – Куда поедем?

– Право, не знаю. Еще так рано… Хотелось бы стряхнуть с себя прах тюремных застенков. Помыться, перекусить по-человечески, выпить глоток вина.

– Тогда лучше ко мне на квартиру. В гостинице много посторонних глаз. Вы ведь, прямо скажем, обрели свободу не совсем законным образом.

– И до каких пор прикажете мне скрываться? Бежал от царских ищеек в Америку – и угодил там в лагерь для нежелательных иностранцев. С великим трудом вырвался на родину – опять тюрьма! Вот она, судьба борца за пролетарскую свободу. Одни плевки да тернии.

Когда пролетка тронулась, Рид вежливо осведомился:

– Ну и как вам показалось в «Крестах»?

– Тюрьма как тюрьма. Бывают лучше, бывают хуже. Я ведь с юных лет скитаюсь по узилищам. Даже своим революционным псевдонимом взял фамилию надзирателя одесской тюрьмы Троцкого. Пусть, думаю, матерый защитник самодержавия хоть чем-то послужит делу освобождения рабочего класса.

– Я, между прочим, недавно был в Одессе.

– Ну и как там? Не вспоминают меня?

– Не стану кривить душой. У одесситов сейчас в чести совсем другие герои. Лавочники, налетчики, декаденты. Короче, засилье мелкобуржуазной стихии.

– Ничего, дайте только срок, и мы поганой метлой очистим Одессу от всей этой сволочи.

– А надо ли? Пусть бы сохранился заповедник прежней жизни. Один-единственный на всю пролетарскую страну. Так сказать, в назидание потомкам.

– Не путайте заповедник с очагом заразы. – К Троцкому возвращался его прежний апломб, порастраченный в тюрьме. – Если мы всерьез собираемся построить новый мир и взрастить нового человека, то первым делом должны освободиться от таких пережитков буржуазного либерализма, как ложно понимаемая жалость и половинчатость. Сорняки вырывают с корнями, иначе они будут прорастать снова и снова. Такова логика социалистической революции, мой друг… Кстати, как там на Западе? В тюрьме я несколько поотстал от текущих событий. Пролетариат еще не очнулся от спячки?

– Пока еще зевает и потягивается.

– Худо дело. Такая позиция наших братьев по классу тормозит развитие мировой революции. Необходимо срочно расшевелить их. Иначе все наши усилия здесь окажутся тщетными. Российское революционное движение зашло в тупик. Предпринимать какие-либо активные действия – бессмысленно и даже самоубийственно. Сейчас наша главнейшая задача – делегировать во Францию, Германию, Италию наиболее энергичных и грамотных марксистов, имеющих опыт зарубежной работы. Лично для себя я выбираю наиболее сложный участок работы – Англию. Развенчаем догматиков, соглашателей, оппортунистов и социал-шовинистов, прибравших к рукам руководящую роль в рабочем движении. Добьемся того, чтобы европейский пролетариат осознал свое основное историческое предназначение – быть могильщиком буржуазии. Тогда, глядишь, и наши дремучие лапотники потянутся за ними. Уверен, что не пройдет и пяти лет, как мы создадим Европейскую социалистическую республику. А там настанет черед и других континентов.

Именно этого Джон Рид и боялся. Не прозрения европейского пролетариата, до него, слава богу, было как до Луны, а иллюзий, которые строили на сей счет Троцкий и ему подобные.

Не ровен час – улетит демон революции в дальние края, порастратит там втуне свою сказочную силушку, а то и вообще насмерть убьется, и останутся в России одни только революционные лешие, ведьмы да домовые, мелкая сошка, короче говоря. Уж эти-то дело освобождения рабочего класса загубят на корню. Не вселенский кровавый шабаш у них получится, а мелкое злодейство вкупе с партизанщиной.

Нет, такие прирожденные смутьяны, как товарищ Троцкий, на дороге не валяются. Грех терять гения бунтарского искусства, виртуоза-поджигателя. Это уже потом, когда вся Россия запылает от края до края, всякие там Ворошиловы, Фрунзе да Бела Куны наловчатся подбрасывать дрова в огонь. Но сейчас, когда люди-спички, люди-зажигалки наперечет, их следует беречь и холить, что, кстати говоря, тоже непросто.

К каждому свой специфический подход нужен, особое обращение. А кроме того, каждого следует к делу в нужный момент подпускать, в свой черед. Один только и умеет, что революцию на пустом месте организовывать. Зато стараниями другого эта революция, как моровое поветрие, во все щели проникнет. Третий доведет ее до абсурда, без чего тоже нельзя. А четвертый, теми же самыми революционными лозунгами прикрываясь, всех прежних пролетарских борцов выведет в расход, чтобы особо не резвились. Разделение труда, ничего не поделаешь. Каждому овощу свое время, каждому пророку свой крест, каждому герою своя плаха.