Охота на канцлера - Страница 4

Шпеер отодвинул от себя тарелку с недоеденным «швайншаксеном» и обратился в слух.

— Я хотел посоветоваться с вами относительно германской политики в польских делах. — Канцлер вытер рот салфеткой и дождался, пока его бокал вновь не наполнят вином. — Моя речь в Мюнхене вызвала неоднозначную реакцию…

Он испытующе посмотрел на собеседников. Канцлеру хотелось выслушать их мнение.

— Да. Поляки прямо обвинили вас в том, что ваша речь в Мюнхене — прямой призыв к объявлению войны Польше, — заметил Шпеер.

— А что скажете вы, фон Мольтке? — живо повернулся к министру Фишер.

— Во время второй мировой войны Польша стала немецкой за тридцать шесть дней. Война была объявлена 1 сентября, а уже 6 октября эта страна стала частью германского рейха. Думаю, сейчас на оккупацию Польши бундесверу понадобится максимум три дня.

— Три дня?!

Фишер подался вперед. Его лицо изобразило крайнюю заинтересованность.

— За полвека усовершенствовались коммуникации. Польша покрыта сетью дорог, аэродромов. А наши войска способны быстро двигаться… Варшавского пакта более не существует и Россия нам не помеха. Помимо этого, население деморализовано дороговизной жизни, некомпетентностью правительства. Военная разведка пришла к выводу, что, если социально-экономическая ситуация в стране не изменится, поляки будут рады приходу к власти Германии. Уже сейчас там ведутся настойчивые разговоры о том, что неплохо бы злотый заменить на сильную германскую марку… — глаза министра обороны и вооружений хищно блеснули.

— Словом, вы предлагаете продумать вопрос об оккупации Польши? — усмехнулся Фишер.

На самом деле ему было не до смеха. Гельмут Фишер понимал: так же, как фон Мольтке, в Германии думают многие. Пока он выпускает из котла пар тем, что произносит двусмысленные речи, намекает на возможность нового наступления на Польшу. Но ведь придет время, когда от него потребуют определиться окончательно… И если его выбор не устроит фон Мольтке и ему подобных, быть может, придется уйти с политической арены!

— Можно называть это по-разному: «оккупация», «восстановление исторической справедливости», «воссоединение Германии», — пожал плечами фон Мольтке. — Дело не в названии. Мы не философы.

— Тогда… кто же мы?

Шпеер то ли хотел вызвать фон Мольтке на дискуссию в присутствии канцлера, то ли и в самом деле растерялся.

— Наша наипервейшая задача — выражать национальные интересы Германии. — Голос фон Мольтке звучал сурово, почти вдохновенно. — А сейчас эти интересы требуют распространения юрисдикции берлинского правительства на польские земли. Как можно добиться этой цели? Экономическими средствами? Возможно, но сомнительно. Политическими и дипломатическими? Еще сомнительнее. Значит, остаются военные. Как говорил Бисмарк, когда дипломаты и торговцы замолкают, в разговор вступают пушки.

— Но поймет ли вас немецкий народ? — впервые за все время подала голос Эмма Фишер. — Я помню, кто-то из великих сказал: «Не может быть свободным народ, угнетающий другие народы…» Неужели вы беретесь отыскать немцев, готовых добровольно расстаться со своей свободой?

— Мадам! Это изречение принадлежит какому-то англичанину. Обратите внимание: оно было произнесено в шестидесятых годах нашего столетия. То есть в тот момент, когда от некогда великой Британской империи откалывались уже не Индия, Сингапур или Австралия, а слаборазвитые африканские страны! Вы улавливаете мою мысль? Англичане испытывали небывалый позор. Но, поскольку это нация завистников, они постарались сделать все, чтобы не дать возможности другим народам создать свою великую империю.

— Слишком фантастическая версия, — неуверенно хмыкнул Шпеер.

Фишер недовольно прищурился. Он давно заметил, что в присутствии фон Мольтке более слабый по характеру министр иностранных дел, как правило, теряется.

— Она легко доказуема! — вскричал фон Мольтке. — Ответьте-ка на простой вопрос: где нашли приют, убежище и кусок хлеба революционеры-коммунисты Карл Маркс и Фридрих Энгельс? В капиталистической Великобритании. А ведь это авторы «Манифеста коммунистической партии», объявившие «священную войну» частной собственности! Почему же англичане терпели их на своей территории? Да потому, что своими коммунистическими проповедями Маркс и Энгельс успешно подрывали устои могучих государств. Они натравливали рабочих на правящие классы, на интеллигенцию, на дворян, а в результате — гражданская война. Затем они заставляли рабочих экспроприировать землю у крестьян и насильно объединять их в коммуны. Измученное войной граждан против граждан государство начинало элементарно вымирать. Тут-то и выходили на сцену англичане. Они не вели гражданских войн, не проводили у себя коллективизацию фермеров и диктовали волю странам, ступившим на гибельный путь коммунистических экспериментов. Так они поступили с Россией и странами Восточной Европы.

Произнеся эту длинную тираду, фон Мольтке отпил еще «Рейнрислинга». Щеки министра обороны и вооружений покрылись румянцем, в уголках глаз затаился лихорадочный блеск.

«А ведь он просто пьян, — внезапно осенило канцлера. — Конечно! Пил на пустой желудок — и захмелел!»

Поняв, почему фон Мольтке стал произносить такие легкомысленные и задиристые речи, канцлер словно прозрел.

— Конечно, бывшие немецкие земли, ныне вошедшие в состав Западной Польши, всегда будут оставаться больным вопросом германо-польских отношений. Но я думаю, что нам просто нет смысла воевать с Польшей из-за этих, да и других земель, — веско заявил он. — Мы можем закабалить ее экономически. И получить куда большую прибыль, чем если бы польская территория стала принадлежать нам после успешного завоевательного похода!

Министр иностранных дел согласно кивал головой. И даже не из подобострастия, а просто потому, что рассуждения канцлера полностью отвечали его собственным взглядам.

Фон Мольтке хотел возразить Фишеру, но канцлер уже властно поднял руку. К нему подбежали двое молодых людей. Фишер протянул руку — сначала фон Мольтке, затем Шпееру:

— Спасибо за компанию, — сказал он. — Было очень приятно пообедать и побеседовать в вашем обществе!

Министры с должным почтением потрясли руку властного канцлера и приложились к наманикюренным пальчикам Эммы Фишер. Охрана проводила их до двери.

После обеда канцлер с женой ушли отдохнуть в свои покои, а вечер провели в кабинете Фишера.

Гельмут стал листать документы, требовавшие его подписи, а Эмма с томиком Гете в руках удобно пристроилась в углу.

Над островом задули прохладные ветры. Они несли холод с покрытых снегом пиков швейцарских, немецких и австрийских Альп. Расторопные слуги, угадывавшие любое желание хозяина, немедленно растопили камин. Весело затрещали березовые дрова: в кабинете стало тепло.

Внезапно канцлер отложил бумаги и подошел к жене:

— Не возражаешь, если я включу музыку?

Эмма кивнула. Фишер подошел к музыкальному центру и поставил лазерный диск второго акта оперы Вагнера «Кольцо Нибелунга». Первый он уже слушал.

Кабинет наполнился величественными звуками гениальной музыки. Умельцы «Сименса» сконструировали такую акустическую систему, что в кабинете канцлера возникала полная иллюзия концертного зала или оперного театра.

Музыка Вагнера увлекла и Эмму. Она заложила страницу «Страданий юного Вертера» и стала слушать, раскачиваясь в такт льющимся из динамиков звукам. Потом неожиданно спросила:

— У тебя напряженные отношения с фон Мольтке только потому, что он милитарист?

— Да нет. Дело в том, что прежде всего я — баварец, а он из рода прусских юнкеров. В прошлом году я был в Лондоне. Англичане мне много рассказывали, как они враждуют с шотландцами. Но это — детские игры по сравнению с той ненавистью, которую питает пруссак к баварцу!

— Откуда она… эта ненависть?

— Тебе не понять. Ты ведь родилась в Нижней Саксонии.

Поняв по растерянному лицу жены, что она неудовлетворена ответом, канцлер смягчился:

— Ну, хорошо. Попробую растолковать. В XVIII веке пруссаки в очередной раз заманили простодушных баварцев в очередную свою антиавстрийскую коалицию. При этом, разумеется, как обычно, кричали, что пекутся прежде всего об интересах своих южных соседей, благополучию которых будто бы смертельно угрожает Вена… А когда наступил час решающей битвы с австрийцами, прусские командиры, руководившие боем, поставили в первую линию неопытных баварцев, многие из которых были вооружены только вилами! Тысячи их погибли. Вот в чем корни вражды.