Огонь, вода и медные трубы - Страница 3
В раздевалке девушки также расположились в углу. Чтобы сменить мокрое белье, в котором они мылись, на сухое, две из них устроили из каких —то тряпок занавеску. Оттуда, они выходили полностью обмундированными с расчесанными волосами. Любо-дорого смотреть!
Чтобы пройти из своего угла к выходу из предбаника, девушки шли мимо нас, как сквозь строй. Видно было, что им неприятно идти мимо молодых парней, которых они только что видели в голом виде. Ну, а что делать? Они шли, виновато опустив головы. Мы же, как истинные джентльмены, делали вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло.
Мытье в бане с женщинами вызвало много пересудов в наших рядах. Мы невольно сравнивали наши тела с их телами. Это сравнение было явно не в нашу пользу. Мы были высокими, костлявыми, угловатыми. Острые локти и коленки, выступающие ребра, мышцы угадывались под кожей. Иное дело женщины. Они были гладенькими до такой степени, что один боец, Витька Ордынцев, назвал их «обтекаемыми, как крыло самолета». Большинство с ним не согласилось. Крыло самолета ровное на всем протяжении, а у них имеются неровности и спереди и сзади. Нам было удивительно и обидно, что женщины не обращали ни малейшего внимания на нас
Нашей маршевой роте поспать дали только три часа..
После подъема и завтрака команда: «Выходи стоиться! В колонну по три, становись!» При каждом перекусе съедаю одну треть от дневной нормы, о которой сообщал ранее. Этого так мало, что, кажется, совсем не ел, но чувство дисциплины берет верх.
Позднее оказалось, что таким дисциплинированным был только автор этих строк. Все остальные съели поек за два, три приема. И вот наступил момент, когда ротный скомандовал строиться. Стою на дороге один одинешенек. Все остальные бойцы, как сидели на обочине дороги, так и остались сидеть. Ни один не шевельнулся.
Это была сидячая забастовка. Совсем не исключительное явление в армии. Мне после ранения приходилось участвовать в подобных акциях.
— Команда была: строится! Немедленно всем на дорогу и встать в строй! — заорал страшным голосом ротный.
— .Голодные мы! — раздались нестройные голоса
Вдруг меня осенило, штрейкбрехер! Немедленно уселся рядом с другими бойцами. Когда же все договорились и почему мне ничего не известно об этой своеобразной забастовке? Такая моя не информированность возникала довольно часто и позже. У меня сложилось такое впечатление, что моя жизнь протекает в каком — то другом мире или в другом измерении. Почему, не знаю?
Было видно, что ротный нервничает. Не знает, что делать. Не отдать же под трибунал всех бойцов — 225 человек! Прошелся по дороге вправо, влево. Остановился перед сидящими бойцами и объявил.
— В 15 километрах отсюда пункт, где все получат продовольствие. Каждый может добираться сам, кто как сможет. Недалеко от этого места дорога раздваивается. Нужно двигаться по правой дороге. Проедите деревню Шваново, затем деревню Сапово, а дальше пешком. Слева от дороги, в лесу, пункт питания. Все!
Ротный выкрутился из положения, но правильны ли его действия? Для ответа на это вопрос приведу отрывок из воспоминаний сослуживца по дивизии Горбатова П.В.(комсорг батальона).
"Так однажды, поздно вечером, когда мы пришли в какую — то незанятую никакими подразделениями деревню и остановились на кратковременный привал для отдыха, рота устроила сидячую забастовку, категорически отказываясь следовать дальше, требуя ночлега.
Но график и маршрут движения, утвержденный командованием, это приказ и его никто не волен изменить.
Несколько раз командир роты подавал команду::-"Рота в колонну повзводно, становись!", а командиры взводов дублировали эти команды, ни один из наших подопечных даже не пошевелился.
Командир роты имел определенный опыт обращения с подобной публикой, на разговоры и убеждения времени тратить не стал.
Он хорошо знал бесполезность обращения сразу ко всем, знал он и повадки истинных заговорщиков и заводил, которые всегда стремились быть в глазах начальства безупречными и исполнительными в силу своей подлой натуры и хитрости и, в то же время, держали в страхе и в повиновении наиболее слабых.
Командир приказал подать команду мне, а сам стоял вблизи тех, кто, по его мнению, был зачинщиком неповиновения. После очередной команды, он, обращаясь только, к одному спрашивал: — «Команду слышал? Почему не выполняешь?» Каждый понимал, что такая постановка вопроса очень опасна, Это уже неповиновение, отказ выполнять приказ в условиях фронта. И лучше всех понимал тот, к кому непосредственно были обращены подобные вопросы., тем более, что эти вопросы сопровождались резким и сильным ударом кулаком в лицо. После повторения подобной процедуры еще несколько раз над другими, рота дисциплинированно построилась и мы продолжали путь."
Читатель видит, что действия ротного во втором случае были более эффективными.
Но вернемся к нашему повествованию.
Надо сказать, что фронтовая дорога это сплошной поток грузовиков, особенно в период наступления наших войск. Дистанция между машинами, примерно, метров. 50.или 100. Они везут на фронт боеприпасы, продовольствие, обмундирование и многое другое. В обратном направлении тоже бесконечная лента машин. Они идут либо порожняком, либо везут раненных лошадей. Перевозка раненных лошадей в кузовах грузовиков было довольно распространенным явлением.
Мне, молодому парню, вскочить в кузов грузовика не представляло никакого труда. В кузове оказались ящики со снарядами. Все бы хорошо, но на развилке дорог, грузовик поехал по левому ответвлению. Пришлось выпрыгнуть из кузова на землю и возвращаться назад к развилке. В те годы это не представляло никакого труда. Сейчас вспоминаю и, даже не верится, что такое возможно! Запрыгнуть в кузов на ходу автомашины!
На следующем грузовике проехал деревню Шваново, затем Сапово. Надо бы выпрыгнуть, как указал ротный, да уж очень приятно ехать, а не идти! От Сапово проехал совсем немного, как увидел слева, из леса, выскочили бойцы и стали подавать мне знаки. Выпрыгиваю из машины и оказываюсь в придорожном лесу.
Там давали поистине царские угощения: хлеб, сало и еще чего, уж и не помню! После того, как мы поели и, получили продукты на дальнейший марш, идти стало сразу веселее. Даже новые силы появились и усталость, как рукой, сняло.
Потом снова построение и марш.
Двигались мы, по выжженной земле, днем и ночью Ландшафт изменился. Было очевидно, что здесь недавно шли бои. Появились печные трубы и горы обугленных бревен. Это означало, что мы приближаемся к передовой. Время еще не успело стереть следы боев.
Порой, становилось тяжело на душе от непрерывного созерцания печных труб и обгорелых бревен. Жителей мы тоже не встречали. Безжизненная пустыня расстилалась перед нами. Иногда казалось, что еще немного и сойдешь с ума от этого зрелища!
Когда мы совершали марш, то произошло много интересного.
Вот одна из этих историй.
На обочине шоссе, по которому двигалась наша маршевая рота, сидел одинокий гармонист. Он играл для проходивших колонн, какие — то нехитрые мелодии. Одним нравилось идти под музыку. Один боец, из нашей маршевой роты. даже сказал: — «Братцы, какая нам выпала честь! На фронт идем под музыку!» Другие не обращали на гармониста никакого внимания.
Так и сидел бы гармонист, наигрывая свои мелодии, если бы в колонне не оказался профессиональный музыкант. Он обратил внимание на неестественные звуки, издаваемые гармонью. Вышел из строя, взял у гармониста музыкальный инструмент и поразился его тяжести. Оказалось, что этот гармонист — немецкий разведчик, а внутри гармони спрятан радиопередатчик. По рации передавалась полная информация о войсках, которые двигались по дороге. Были вызваны контрразведчики из Особого отдела и «гармониста» отвезли куда надо.
Другой случай, который нам стал известен, по рассказам очевидцев.
В поле, в стороне от разрушенной деревушки, виднелся небольшой холмик, в то время развороченный нашей артиллерией. А произошло здесь вот что.