Огонь в ночи (ЛП) - Страница 26
«Разве вам не страшно?» Это снова заговорила Альма. Интересно, на самом деле была злоба в ее голосе, или у меня разыгралось воображение?
«Нет. – Я взяла стакан и быстро оглядела присутствующих. – Где мистер Драри?»
«В гараже, – ответил Губерт Гей. – Потерял книгу и думает, что оставил ее в машине».
«А что, – спросила Альма, и на этот раз насчет злобы в голосе нельзя было ошибиться, – инспектор просил докладывать о наших передвижениях?»
Я почувствовала, что отчаянно покраснела, но взяла себя в руки и ответила очень спокойно: «Меня полиция, как вы намекаете, не уполномочила шпионить. Мне посчастливилось не быть подозреваемой просто потому, что меня здесь не было во время первого убийства. Мое преимущество в том, что есть только один убийца, а не два. Поэтому я не виновата. Именно поэтому инспектор может оставить меня с Робертой, пока не приедет сестра».
«Чудовищно предполагать…» – начал Родерик, обращаясь к миссис Корриган.
Я перебила его: «Все в порядке, Родерик. И предположение, в конце концов, не так уж и чудовищно. Я действительно сотрудничаю с полицией… Надеюсь, как и все присутствующие. И, если понадобится сообщить инспектору о чьих-то передвижениях в любое время, я сделаю все возможное, чтобы доложить о них».
«Ну! – воскликнула Альма. – Должна сказать…» Муж положил ей руку на плечо, и она замолчала.
Я холодно заявила: «Каждому ясно, что это схватка не полиции с группой подозреваемых, а убийцы с каждым из нас в отдельности».
«Молодец!» – неожиданно сказал Гей.
Полковник Каудрей-Симпсон откашлялся. Его лицо вдруг стало обособленным, суровым и умным, все эти качества прежде скрывали доброта и мягкость. Выражение одновременно угрожающее и сочувствующее, лицо скорее судьи, чем солдата. Интересно, может, он правда работал судьей? «Это вы еще мягко сказали, дорогая юная леди. Каждый случай убийства – это дело убийцы против каждого цивилизованного человека. Любой убийца автоматически становится изгоем. Я бы пошел дальше. Я бы заявил, что как только сама идея чрезвычайного физического насилия начинает рассматриваться индивидом как приемлемое разрешение любой проблемы, он немедленно подвергается опасности потерять право именоваться цивилизованным человеком».
«Сильно сказано, сэр», – сказал Родерик.
«Я твердо убежден в этом», – ответил полковник.
«К нациям вы, военный, те же принципы применяете?»
«Да».
«К актам войны?»
«К актам агрессии. Насилие как орудие политики – отрицание интеллектуального прогресса».
«Тем не менее, – сказала упрямо Альма, – это абсурд, что нас всех подозревают. Должно же быть у полиции хоть какое-то представление, кто это сделал».
«Если сейчас и нет, – сказал Гей, – непременно будет, как только девушка откроет рот».
Молчание. Я поставила стакан на стеклянный столик. «Ну, ради всех здесь, кто не является убийцей, обещаю, что Роберта будет в безопасности, пока не откроет рта».
Я вышла. Немного потребовалось, чтобы сошел внешний лоск с людей, которые оказались в опасности. В комнате отдыха были сильны подводные течения, и у меня возникло чувство, что, если беспристрастно за ними последить, можно разгадать тайну. А я бы сняла подозрение с полковника. Он высказался так убедительно о своих принципах… Но это делал бы и убийца, если умен? Актер, который скрывает инстинкты оборотня за безупречно цивилизованной внешностью. Когда произносился приговор преступнику, утверждалась его полная изоляция, никто и бровью не повел. Но, конечно, убийца мог и не находиться там. Были другие вероятности, как указал Алистер.
Я повернула за угол и налетела прямо на Николаса. Столкнулась с ним. Он схватил меня за руки и удержал, вглядываясь в глубину коридора. «Ну, вот и наш маленький полицейский осведомитель. В этом направлении инспектора нет, дорогая».
Я совершенно вышла из себя, с яростью смотрела, старалась вырваться из рук. «Дай пройти! Прочь! Разреши мне пройти! Ты не смеешь разговаривать так! У тебя нет прав…»
«Продолжай, продолжай… Куда идешь?»
«Это ни черта тебя не касается».
«Это касается любого в этом гнусном месте. Право остановить тебя, чтобы ты не бродила в темноте одна».
«Иду в кухню есть, – сказала я зло, – и спешу».
Он не тронулся с места. «А где дружочек?»
«Кого ты имеешь в виду?»
«Кавалера с золотыми волосами. Почему он не охраняет тебя?»
«У тебя недержание речи», – горько сказала я.
«У меня? – Он сардонически улыбнулся. – Ты могла бы сказать, что это ценная черта для писателя, а для мужа…»
«Точно. А теперь дай пройти».
«Минуточку. Оказывается, я вполне серьезен, Джианетта. Мне кажется, ты вообще очень любишь бродить одна… или с кем-то, кого не знаешь. Если бы у тебя была хоть капля рассудка, ты бы знала, что этот парень решительно взялся за дело. Разве ты не испугалась?»
«Нет, – сказала я едко. – Не боялась еще три минуты назад». Не знаю, что заставило меня сказать это. Как только слова вылетели, я пожалела о них, но слишком поздно. Николас отпустил мои руки и стоял, глядя на меня в полутьме. Думаю, что он должен был слышать глухие удары моего сердца.
«Ох… – наконец сказал он очень нежно. – Вот, значит, откуда ветер дует? – Я молчала. Хотела убежать к огням и теплу кухни, но меня что-то удерживало, я словно была пришпилена к стенке коридора ударами сердца. – Итак, ты боишься, что я тебя убью, моя Джианетта?.. Действительно думаешь, что я могу это сделать? Перерезать это красивое горло и все такое, да, Джианетта? За что? За дела давно минувших дней?»
«Сказать причину? – Я говорила странным шепотом. Этого не должно было случиться. Такой разговор не должен происходить. – Тебе нужна причина?»
Он не отвечал, молча смотрел. Его лицо казалось загадочным. Наконец, он сказал совсем другим тоном: «Какие у тебя доказательства?»
Я вздрогнула. «Никаких».
«Если бы они были, могла бы ты меня сдать… за все, что было?»
Фантазия росла вокруг нас, как паутина. Он спрашивал так просто, будто предлагал деньги для ведения хозяйства. Я приложила руку ко лбу. «Я… не знаю, Николас».
«Ты… не… знаешь…»
Его тон заставил меня покраснеть. «Николас, – сказала я с отчаянием. – Постарайся понять…»
«Ты была моей женой».
«Знаю, но…»
«Имела обыкновение говорить, что не веришь в развод».
«Знаю, – сказала я снова тоскливо. Дела давно минувших дней. Каждая ссора заканчивалась тем, что я вынуждена была защищаться. И сейчас в мой голос прокрадывалась знакомая нотка оправдания. – Но в том, что мы развелись, моей вины нет».
«Даже если и так… Раз ты говорила так, ты осталась связанной со мной… и теперь?»
«Теперь? Не поняла».
«Нет? Я намекал на блондинистого дружочка».
«Оставь это, Николас!»
Он громко рассмеялся. «Опасная у тебя проблема, не так ли, Джианетта? Моральная верность против гражданской ответственности. Или ситуация сейчас трансформируется в старую любовь против новой? Это избавило бы тебя от массы забот, если бы ты могла сдать меня полиции через минуту».
Охватившая меня ярость была реальна, как шок, как физическое ощущение. Я похолодела и выпалила очень спокойно, но шепотом: «Если бы ты был сейчас в комнате отдыха, ты бы услышал мнение полковника, которое, как выяснилось, совпадает с моими взглядами. Он сказал, что актом насилия, таким, как убийство, человек отрезает себя от собратьев и теряет право на свои… человеческие права. Если бы я по-прежнему была твоей женой… – Я оперлась руками о стенку в поисках поддержки. – Если бы я все еще была… законной… твоей женой, я бы не помогла обвинить тебя в преступлении, даже если бы могла, потому что я бы приравнивалась к тебе во всем, что ты совершил… но я бы оставила тебя… Я бы не смогла остаться с тобой, зная, что ты…»
«Каин?»
«Я… да».
«А в нынешней ситуации?»
«В нынешней ситуации… – Я остановилась и, к моему ужасу, мой голос перешел в рыдание. – В нынешней ситуации я не знаю. Бог тебе судья. А теперь разреши пройти».