Огонь Прометея - Страница 77
— Да, я помню, порой из этой искорки рождалось пламя, испепелявшее половину мира!
— Надо осторожнее обращаться с огнем!
Голос надолго замолк, и Танаев стал думать о том, что этой неосторожной фразой мог обидеть своего могущественного покровителя. Но через какое-то время голос вернулся, и Танаеву показалось, что он стал немного ближе.
— Дети часто играют с огнем, твоя раса еще слишком молода!
— У нас принято считать, что за проступки детей отвечают их родители! Зачем ты позволил моим предкам взять в руки Огненный меч?
Затем, что мужество и знания рождаются только в горниле пламени!
Стены монастыря неожиданно содрогнулись от могучих подземных толчков, ритмичных, как шаги великана.
Даже в своем нереальном, астральном мире Танаев почувствовал всю мощь и сокрушительную силу приближавшихся к нему шагов и застонал от собственного бессилия, от того, что не смог противостоять судьбе и позволил ей вновь увлечь себя в водоворот событий, из которого был лишь один выход — сквозь боль и кровь...
Рядом сверкнуло бесцветное, почти невидимое пламя. Танаев думал, что пламя, прожигающее бесцветную стену, тоже должно быть бесцветным, и удивился гладкой, как галька, поверхностной мысли, за которой, тем не менее, скрывалось нечто важное...
Если он сумеет притянуть это пламя немного ближе к себе, но не настолько, чтобы нанести собственному телу необратимые повреждения, ему, возможно, удастся освободиться...
Сделав это открытие, он сосредоточил всю свою волю на том, чтобы представить себе это невидимое пламя, представить настолько полно и ясно, чтобы оно стало видимым...
Он мог это сделать, потому что однажды, по воле богов, в его руки попал крохотный язычок небесного пламени, способного прожигать горы и разрушать замки радужных князей.
И вот через мгновение, а может быть, через вечность, он почувствовал, как сжимавшие его каменные оковы постепенно теряют свою твердость.
Вместе с этим ощущением пришла боль, но он принял ее с радостью, потому что она разрушала сковавший его каменный склеп, внутри которого до сих пор не было никаких ощущений, и боль стала первым вестником его освобождения.
Превозмогая ее, Глеб сумел вырваться из каменного плена наружу и оказался в коридоре. До последнего момента он надеялся увидеть, хотя бы издали, того, кто вот уже дважды возвращал ему бесценный дар жизни и надежду... Но ничего не увидел. Здание все еще содрогалось от подземных толчков, но шаги великана, принесшего Глебу спасение, уже затихали вдали.
— Кто ты?! Ответь мне! Я должен знать!
— Ты знаешь... — долетел до него голос, похожий на раскаты грома, уже затихавшего среди горных вершин. — Надеюсь, ты сумеешь правильно воспользоваться моим даром, человек...
— Смогу я когда-нибудь увидеть твое лицо? Смогу я когда-нибудь поблагодарить тебя за все, что ты сделал для моих соплеменников, за священный огонь Олимпа, за жизни, освещенные этим огнем?
Но только свист ветра, прилетевшего с далеких и невидимых отсюда гор, был ему ответом.
* * *
А потом, сквозь постепенно отступавшую пелену, он увидел обычное человеческое лицо. Лицо бывшего наемного убийцы, который стал его другом. Первой мыслью Глеба была мысль о том, как неожиданны и непредсказуемы бывают повороты судьбы.
— Ты провел без сознания целых четыре часа! — не скрывая радости, сообщил Годвин. — Я думал, ты уже не вернешься... Монахи выгнали меня из коридора, в дверь все время стучат, я не открыл запора, но если ты им не ответишь, они сломают дверь.
С трудом разминая затекшие члены, Танаев поднялся на ноги, взял шунгитовый меч и распахнул дверь. В коридоре никого не было, лишь вдалеке мелькнула чья-то тень. Кому-то очень хотелось подобраться к его беспомощному телу, нетрудно было догадаться — зачем.
— Возьми оружие и следуй за мной! Мы должны догнать этого человека!
— Ты узнал, где они прячут Альтера?
— Нет. Но у нас еще остался второй способ, тот, который предложил ты! Этот человек должен многое нам рассказать!
И они помчались по коридору, стараясь не потерять из виду темную фигуру, мелькавшую впереди.
Танаев опередил Годвина и настиг убегавшего в тот момент, когда тот уже захлопывал дверь своей кельи.
Выбросив перед собой руку с мечом, Глеб успел вставить лезвие в узкую щель закрывавшейся двери и не позволил беглецу задвинуть засов.
Затем, используя меч в качестве рычага, он приоткрыл дверь настолько, что сумел ухватиться за ее край, и рывком распахнул ее.
На пороге, бледный и задыхающийся, стоял Миранд, зажимая левой рукой глубокую царапину, нанесенную ему во время этой борьбы, и не выпуская из правой своего меча. Глеб должен был максимально использовать случайно полученное преимущество. Миранд отлично владел мечом, и если бы не эта пустяковая рана, по счастью, нанесенная в его правую руку, у Танаева не было бы ни единого шанса выстоять против него в поединке.
Рана — раной, но монах медлил уж слишком долго. И даже не пытался принять никаких оборонительных мер. Он лишь обреченно смотрел на Танаева широко открытыми глазами. У Глеба было несколько долгих, растянувшихся во времени секунд для того, чтобы нанести своему противнику решающий удар, пока тот не опомнился, но и Танаев почему-то медлил. Может быть, кровь была тому виной, кровь монаха, оставшаяся на лезвии его меча, покрытого волшебной шунгитовой пленкой. И теперь он вспомнил, что должно последовать за прикосновением шунгитового лезвия к темной крови! Ее хозяин превратится в кучку пепла. Однако Миранд стоял перед ним живой и невредимый, выходит, он не принадлежал к темным? Что же тогда означал подслушанный Глебом разговор?
— Давай поговорим, прежде чем начнем махать мечами! — хрипло проговорил Миранд, отступая в глубь своей кельи. Почему-то он очень боялся Танаева, и этот непонятный страх буквально парализовал монаха.
«С чего бы это? — подумал Танаев. — Он же знает, какой из меня фехтовальщик, даже левой рукой он мог бы легко отразить все мои атаки. Нет, не меча он боится — чего-то другого!»
— Давай поговорим! — согласился Танаев, демонстративно опуская меч и открывая грудь для неожиданной атаки своего противника, если она последует. Но она не последовала. Миранд тяжело опустился на топчан, отставил меч в сторону и задал совершенно неожиданный вопрос:
— У вас есть дети, господин Танаев?
— У меня нет детей. У меня не может быть детей, если это вас заинтересовало. Но какое это имеет отношение к нашим с вами делам? Давайте лучше поговорим о том, зачем вы похитили принадлежавшую мне вещь, и о том, где вы ее прячете?
— Боюсь, вы меня не поймете... Если бы у вас были дети, тогда да, тогда еще была бы какая-то надежда, а так, вы меня не поймете...
— А ты все же попробуй, я вообще-то понятливый!
— Десять лет назад я был молодым послушником, только что прошедшим первую ступень подготовки в Валаме. Я очень этим гордился и собирался посвятить всю свою жизнь если и не Богу, в которого нынче мало кто искренне верит, то, по крайней мере, той идее, которую олицетворял собой Валам. Идее изгнания захватчиков с нашей земли.
Но молодость брала свое. Получив отпуск после окончания курса, я поехал в Петроводск. Все слушатели валамских семинарий проводят там свои каникулы, ходят по ресторанам, проматывают стипендию, кстати, весьма солидную, которую в Валаме некуда девать. Знакомятся с женщинами и тут же их забывают. Оплаченная любовь недолговечна.
Но я встретил девушку, в которую влюбился...
Миранд надолго замолчал, предаваясь своим воспоминаниям, — и, судя по тому, как ходили желваки у него под скулами, воспоминания эти были невеселы.
— Но ведь обет безбрачия Валамского братства запрещает вам жениться?
— В то время я еще не принял обет и, возможно, не принял бы его вообще, из-за Кэлны.
Через год у нас родился ребенок, а еще через полгода черные предложили мне сотрудничество, полагая, что нарушение монастырского устава достаточный повод для предательства. Но они ошиблись. Я отказался, проигнорировав все их угрозы. И тогда они убили Кэлну. Это было несложно, ведь защитить ее было некому. В то время я полагал, что семья для мужчины второстепенна, а главное — это служение, не важно, кому, Богу или своей несчастной родине.