Огонь и сталь (СИ) - Страница 38

— Во имя Шора, Вилкас! — Кодлак вскочил на ноги. Повисла тишина, смех Соратников будто захлебнулся. Юноша молча смотрел, как девушка сплевывает и вытирает окровавленные губы, шатаясь, поднимается на ноги. Отбросив щит, северянин кинулся к эльфийке.

— Тинтур, прости, я… я не хотел ударить так сильно! Позволь я посмотрю… — он протянул к ней руки, но босмерка отступила на шаг. Янтарно–карие глаза обожгли Вилкаса презрительным взглядом.

— Ничего, — кровь пузырилась на ее губах, стекала вниз по подбородку, — чего-то подобного я от тебя и ожидала.

***

Вилкас проснулся резко, будто кто-то гаркнул ему в ухо. Юноша резко сел на постели, черные спутанные волосы упали ему на лоб. Сколько он спал?.. должно быть, уже рассвело. Голова невыносимо болела, будто по ней промаршировал отряд тяжеловооруженных имперских воинов. Норд потянулся за стоящей на тумбочке бутылкой вина, но она была пуста. Фаркас, храпя, развалился прямо на полу, прижимая к груди еще одну пузатую бутыль из-под «Алсо». В глотке сухо едва ли не до боли. Соратник спустил ноги на пол, ощущая прохладную твердость пола. Странно, что ему вдруг вспомнилась Тинтур. Несколько недель он о ней и не вспоминал… интересно, хватит ли ей смелости явиться на похороны Кодлака? Впрочем, безрассудства у эльфийки всегда было в избытке. Здесь вопрос совершенно в другом. В чести. В вере и совести.

Натянув рубашку, Вилкас осторожно переступил через посапывающего брата и выскользнул за дверь. Хотелось напиться, как можно скорее пережить этот день, но он обязан проводить Предвестника в последний путь. Должен быть сильным, хотя хочется завыть по-волчьи… в Йоррваскре стояла тишина, глухая, вязкая, Соратники или еще спали, или оставались в своих комнатах. Еще пара часов, и начнутся приготовления к похоронам Кодлака Серой Гривы — будут складывать погребальный костер, готовить яства к поминальному пиру. Сегодня вино и мед будут литься не только в честь души Предвестника, но и за Скьора. Он пал немногим раньше старого друга.

Знакомый острый запах чего-то пряного и терпкого тронул нюх оборотня, заставив его сморщиться и чихнуть. Слабый зеленоватый дымок вился над тонкой костяной трубкой, украшенной причудливой резьбой. Тинтур сидела на скамье, скрестив ноги и глядя на тлеющие в жаровне угли. Она была бледна, на лбу запеклась кровь и несколько темно–багровых струек спускались по ее щеке к подбородку. Не устань так Вилкас, не погибни Скьор и Кодлак и не укради «Серебряная рука» осколки секиры Исграмора, он бы обрадовался возвращению Белого Крыла. А девушка, казалось, даже не заметила присутствия норда, продолжала раскуривать трубку, и лишь отблески осколков огня, еще треплющегося на углях, дарили жизнь ее взгляду. Северянин непременно сказал бы ей какую-нибудь резкость, но… не сейчас. Юноша опустился на скамью рядом с босмеркой.

— Давно ты здесь?

— Пришла с рассветом, — голос Тинтур пустой и безжизненный. Это почему-то обрадовало Вилкаса. Значит, она переживает гибель Кодлака… ее ступни и щиколотки исцарапаны и ободраны, значит, она бежала… с этой ее любовью ходить босой она легко покалечится!

— Откуда?

— Из Фолкрита, — девушка вытряхнула пепел и положила трубку на стол, — как только получила письмо Эйлы, отправилась в Вайтран, — эльфка положила руки на колени, судорожно сжимая кулаки. Тихий горестный всхлип сорвался с ее губ.

— Он… ты была дорога Кодлаку, — заметил воин. Впервые на его памяти ледяная броня ее безразличия треснула, — он гордился тобой. Ты была ему как дочь. Он никому не рассказывал, где нашел тебя. Как Скьор и Эйла. Просто поставил Соратников перед фактом, что ты теперь одна из нас…

Тинтур криво усмехнулась, но не произнесла ни слова. На мгновение Вилкасу показалось, что ее золотистые глаза полны слез, но девушка отвернулась, пряча взгляд.

— В Виндхельме не жалуют эльфов, — процедила Белое Крыло, поджимая губы, — а ночью все эльфы серы… тамошние норды никогда не считали зазорным проучить остроухих.

Соратник промолчал. Просто не мог подобрать слов. Умом понимая, что если бы не смерть Кодлака, босмерка была бы далеко не так откровенна, юноша осторожно приобнял ее за плечи. Эльфийка не отстранилась, не зашипела, как обычно. Напротив, она уткнулась лицом в его шею, худенькие плечи дрожали от беззвучных рыданий. Ее слезы, раскаленные, горькие, обожгли кожу северянина наравне с ее дыханием. Тонкие руки легли ему на плечи, и Вилкас сжал девушку в объятиях, разделяя боль утраты. Радостно, что она все–таки пришла проводить Кодлака в последний путь. И радостно, что свое горе Тинтур делит с ним.

***

— Ушла эльфийка, а мне возись с этим зверенышем… делать мне больше нечего, как за ящеркой ходить! И звать ее Уной я не собираюсь! Совершенно нелепое имя, кто вообще его придумал?! — аргонианчик хлопнула когтистыми ладошками по воде, подняв тучу брызг. Деметра тихо рассмеялась, поддерживая малыша под животик и позволяя ему плескаться вволю. Аргониане умеют плавать с рождения, но Довакин не хотела рисковать. Мягко удерживая детеныша, она не разрешала ему слишком долго оставаться под водой. Кроха совсем, того и гляди захлебнется. Слышащая пусть и не брезгует редкими заказами, но детоубийцей никогда не слыла. Онмунд с улыбкой наблюдал, как она воркует над маленьким зверенышем. Стоя на коленях возле небольшого корытца, над которым вился пар от воды, в одной рубашке, успевшей промокнуть от игр ящерки, бретонка хихикала и аккуратно придерживала Уну за хвостик, не давая ей слишком уж расшалиться.

— Сейчас поплаваем, потом покушаем и спать, — заговорщицки прошептала она, и детеныш согласно зашипел. Маленькие все хорошенькие, особенно каджиты. Магессе как-то повезло увидеть крошечного котенка, еще слепого, трогательного и беззащитного, но его мать, поймав взгляд наглой человеческой женщины, оскалилась и прижала своего звереныша к себе. Деметра с удовольствием заполнила бы весь Дом Теплых Ветров детьми… и Убежище тоже, если бы места не хватило, но… ее недуг поставил крест на возможных сыновьях и дочках. И сейчас, купая Чешуйку, она чувствовала взгляд мужа, полный умиления, нежности и затаенной боли.

— Знаешь, у одной моей… знакомой был ручной морозный паук, — девушка прижала к себе извивающуюся малютку, которая желала еще поплавать, недовольно кряхтела и щелкала зубками в попытке укусить Драконорожденную, но весьма ощутимый шлепок по хвосту ее успокоил. Аргонианчик хмуро зыркнул на Деметру глазками-бусинками и притих, позволяя ей завернуть его в полотенце.

— Ручной паук? — Онмунд непонимающе нахмурился. — Да ты шутишь! Кому в голову придет держать такую мерзкую и опасную тварь дома?!

— Ну, не скажи, он был очень милым. Даже немного пушистым. Но дело не в этом, — магесса опустилась на стул и принялась скармливать удовлетворенно заворчавшему малышу кусочки мелко нарубленной оленины с луком. — Его звали Лис. Думаю, и нашего хвостатика можно назвать так же. А что? Мы все еще не знаем кто это у нас, а Лис подойдет и мальчику, и девочке. Все же лучше, чем Уна, — магесса недовольно поморщилась, с ужасом ощущая, как внутренности окатывает вязкий холод голода. Со всеми этими заботами она совсем позабыла о еде! Нюх блондинки обострился, во рту пересохло, а теплый запах мужа буквально кружил голову!.. Деметра глубоко вздохнула, борясь с собой изо всех сил, продолжила кормить Лис. Запах малыша был не так соблазнителен. Хладнокровное… то ли дело ее муженек. Теплый, кровь северная, чуть густоватая и отдает снежноягодником… магесса жадно облизнулась. Ее глаза вспыхнули серебристо–серым пламенем.

— Ты же не думаешь назвать ребенка в честь паука? — задорно хохотнул маг, но тут же замолчал при виде изменившегося лица жены. Девушка кусала губы, тяжело дышала, а на руках сквозь снежно–белую кожу начали проступать вены. Норд осторожно двинулся к ней, но стоило Довакин повернуться к нему, как сердце юноши пропустило удар — глаза цвета расплавленного серебра пылали настоящим звериным голодом. Онмунд замер. До этого он ни разу не видел Деметру такой… оголодавшей. В мокрой, льнущей к телу льняной рубашке, с распущенными золотистыми волосами и жадным блеском во взгляде она казалась одновременно невинной и искушенной. Как сама принцесса даэдра… она гипнотизировала мужа, еще мгновение — и колдун упал бы перед ней на колени, подставляя горло и умоляя запустить клыки в его тело, отведать его крови… но девушка вдруг резко тряхнула головой, судорожно хватая ртом воздух. Онмунд мог лишь беспомощно смотреть, как она зажимает рот ладонью и сжимает кулаки, силясь справиться с жаждой.