Огонь и сталь (СИ) - Страница 22

— Тучи расходятся, — выдохнула Тинтур, — до Солитьюда не близко… есть ли плащ у тебя?

— Не помню… — Деметра закусила нижнюю губу, — хотя… думаю, нет.

Соратница поднялась на ноги. Драконорожденная наметила на ее правой лодыжке браслет из крашеных костяных бусинок. Босмерка подняла с земли скомканную робу архимага.

— Капюшон и воротник чистый, — произнесла Тинтур, — можно отпороть.

— Не поработаешь кинжалом? — Драконорожденная расправила складки на подоле, зажав в зубах шнуровку, чтобы не мешалась. — А я пока тут…

Ответом ей был звук рвущейся ткани. Вот странно — еще недавно бретонка была готова убить Белое Крыло за мешочек звонких септимов, а сейчас они преспокойненько решают, в чем вампирелле идти до Солитьюда. Деметра встряхнула золотистыми волосами. А ведь она так и не дошла до Рорикстеда… не нашла эту Говорящую, дерьмо Алдуина на ее голову! Босмерка вдруг встрепенулась, оторвавшись от терзания серого бархата. Из–за поворота выскочил разгоряченный жеребец с муарово–фиолетовой шкурой и пылающими алыми глазами, раздувающий ноздри, с магом и истерично хохочущим шутом на спине. Тинтур схватилась за топоры, когда Вилкас, размахивая двуручником, кинулся к кораблю. Мужчины даже не заметили, что все бандиты «Черной крови», безжизненные, лежат на берегу, напоив песок своей кровью, прежде чем их души, стеная, отбыли в царство Ситиса.

— Онмунд! — Деметра решительно шагнула к мужу, затягивая корсет. — Какого?.. что ты тут делаешь?! — и, не дожидаясь ответа мага, блондинка бросилась к нему. Норд заключил ее в объятия, запуская пальцы в чуть вьющиеся золотые волосы Довакин и целуя ее в нос, в щеки, в лоб.

— Ты цела? Не ранена? — юноша прижал ее ладони к своим щекам. — Девятеро, как же я волновался…

Взмыленный Тенегрив, вильнув крупом, сбросил Цицерона на землю, шут больно упал животом на песчаный берег, на обточенные волной острые камни и ракушки. Имперец поднялся на ноги, отряхивая бархатные штаны и не сводя с Онмунда ненавидящего взгляда. Мерзкий, мерзкий колдунишка, ему просто повезло добежать до Слышащей раньше. Гадкий… противный выкидыш горного тролля! Обнимает Слышащую, целует, будто имеет на это право. Когда–нибудь Хранитель отрежет ему эти ручонки, которыми он смеет касаться Деметры, которыми он творит свою магию… Цицерон подвесит его кисти за крюки и заставит Онмунда смотреть, как темно–багровая кровь струится по его навечно застывшим, недвижимым пальцам, как хлещет из его перерубленных запястий… но Цицерон не даст ему умереть так просто, нет, нет, нет… он прижжет ему раны, а потом кинжалом, лучистым и острым–острым, отрежет эти слюнявые губенки, поджарит на огне, а потом скормит злокрысам! А затем… тоненькими полосами, лента за лентой сдерет с него кожу. Разбавленная лечебная микстура не подарит ему легкую смерть от потери крови. Скоморох отрежет, отсечет, исполосует все, что возможно, оставив глаза напоследок. Эти синие, северные глазенки потемнеют от ужаса и боли и вылезут из орбит. И когда плоть обнажит кости мага, эбонитовый клинок окропит жемчужная влага его лопнувших глаз, и последний вздох, последний его стон утонет в безумном смехе Цицерона… кап–кап, капли крови… а все почему? Цицерон покачал рыжеволосой головой, широко и плотоядно улыбаясь. Потому что Цицерон любит Слышащую… Слышащую любит Матушка, как же Цицерону ее не любить? Внезапная тишина окутала берег прозрачным крылом. Имперец слишком поздно понял, что последние его сокровенные мысли были высказаны вслух. Слова — ветер, но они уже достигли ушей Слышащей и ее мужа… Деметра отстранилась от остолбеневшего мага, серебро ее глаз сменилось на черную ночную мглу. Тонкие пальцы окутала голубоватая дымка, сверкающая крошечными снежинками, а в центре изящной ладони заплясал осколок льда.

— Цицерон, — произнеся это имя, Довакин выгнулась и зашипела, обнажив клыки, — повтори, что ты только что сказал…

***

В это утро стражников было меньше обычного — остальные по приказу Мавен Черный Вереск патрулировали окрестности в поисках разбойницы–босмерки. Глупая затея, хотя не вору жаловаться. Неужто Мавен и вправду думает, что Белое Крыло до сих пор в Рифте? Соловей усмехнулся. Будь он на месте эльфийки, давно бы был на полпути в Морровинд. Или в Хай Рок, не важно, главное — подальше от клана Черный Вереск. Мужчина прислонился спиной к стене «заложенной креветки», сквозь полуопущенные ресницы высматривая своего человека. Но рынок полнился лишь «неприкосновенными» — Ингун со своим увальнем-братцем, личный хускарл Лайлы в компании управительницы Миствейла да дворцовый маг. Норд запустил пальцы в огненные пряди своих волос. Просто никакого заработка сегодня! А не залезть ли ему в имение Снегоходов? Хотя нет нужды, туда Векс отправила кого–то из новеньких. Но Бриньольфу от этого не легче. Он должен сдать свою долю в общак… северянин не удержался от тяжкого вздоха. Ларасс как с цепи сорвалась в последнее время. Сидит безвылазно в своих покоях, жрет сладости и деликатесы и кидается на каждого, кто смеет ее побеспокоить. Милая кошечка–воровка обратилась бешеным ковриком для блох! Вместо того чтобы время от времени вылезать из «Норы», выходить на дело и, как обычно, играться по вечерам со своими цацками, каджитка корчит из себя… да Обливион ее знает, что их Гильдмастер из себя корежит! Бриньольф вздрогнул, когда чья–то легкая ладонь легла на его плечо, и тонкие пальцы пробежали по предплечью вора, чуть сжимая. Норд круто обернулся и оказался лицом к лицу с нежно улыбающейся Нивенор. Соловей с трудом удержался от того, чтобы не закатить глаза. Всего раз, всего один несчастный раз на праздник урожая, он поддался уговорам эльфийки, да и то изрядно залитый медом, а теперь жеманная босмерка не устает докучать ему своим вниманием. Изобразив на лице самую обаятельную улыбку, вор отцепил загребущие ручки Нивенор от своего локтя.

— Счастье видеть тебя, душа моя, — ото лжи у него зубы сводило, но эльфийка этого даже не заметила. Она томно закатывала глаза и облизывала тонкие губы, кокетливо поправляла меховую накидку, скрепленную аметистовой брошью. Хм, а может ли простой рифтенский рыбак позволить своей жене щеголять в таких побрякушках? Работа Мадези, а его товар ох как не дешев… Нивенор уже всем телом прижималась к вору, Бриньольф почувствовал исходящий от нее аромат горноцвета. Балуется цветочными настойками? Ай–ай–ай, нехорошая босмерка, травы обижает… она уже практически повисла на Соловье, прижимаясь своей щуплой грудкой, когда позади парочки раздалось негодующее шипение. Разъяренная сутай–рат постукивала каблуком сапога, хвост яростно метался из стороны в сторону, бледно–голубые глаза горели как у дракона, усы воинственно топорщились. Дхан’ларасс смерила эльфийку, все еще отчаянно цепляющуюся за вора, гневным взглядом.

— А ну, пошла вон, выкормыш помойной кошки! — рыкнула она, серебристо–серая шерсть на загривке встала дыбом. Босмерка наконец соизволила перестать цепляться за Бриньольфа и вызывающе вздернула острый подбородок.

— Да как ты смеешь… — ее тирада оборвалась тонким визгливым криком. Аккуратные коготки каджитки оставили на скуле эльфийки четыре кровоточащие царапинки. Нивенор прижала руку к скуле, глядя на Ларасс полными слез золотистыми глазами, — ты… ты меня ранила!

Каджитка ощетинилась. Бледная синева ее глаз была полна жгучей ненависти.

— Еще одно слово — и твоим потасканным телом полакомятся рыбы в канале, — гильдмастер потянулась к висящему на поясе кинжалу. Узрев блеск стали, Нивенор как ветром сдуло. Бриньольф облегченно вздохнул, но, осознав, что заместо одной полоумной пришла другая, да еще и пушистая, мужчина мгновенно напрягся.

— Спасибо, детка, — опасливо протянул он. Уши каджитки дернулись, но ладони с рукояти оружия она не убрала. Хвост продолжал лупить хозяйку по бокам, — эй, киска?.. — Соловей запоздало прикусил язык. За «киску» босс вполне способна и глаза ему выцарапать. Но Ларрас, коротко мяукнув, кинулась к рынку — Болли как раз раскладывал на прилавке свежий улов рыбы, даже не обращая внимания на скулеж его благоверной Нивенор, прижимающей платок к исцарапанной щеке.