Огонь и очаг - Страница 22

- Ах ты, наглая... - начал секретарь.

- Подождите, - вмешался судья. Он посмотрел на Лукаса. - Вы поздно спохватились. Иск подан по форме, должным порядком. Сейчас я вынесу по нему решение.

- Сейчас не надо, - сказал Лукас. - Мы не хотим развода. Рос Эдмондс знает, про что я говорю.

- Что? Кто знает?

- Ах, наглая... - сказал секретарь. - Ваша честь...

Судья опять остановил его жестом. Но смотрел он на

Лукаса.

- Мистер Рос Эдмондс, - сказал Лукас.

Эдмондс, держа старуху под руку, быстро шагнул

вперед. Председатель повернулся к нему.

- Слушаю, мистер Эдмондс?

- Да, сэр, - сказал Эдмодс. - Все правильно. Мы больше не хотим.

- Вы хотите отозвать иск?

- Да, сэр. Если можно, сэр.

- Так, - сказал председатель. Он сложил иск и отдал секретарю. - Мистер Хьюлетт, вычеркните это из списка дел к слушанию, - сказал он.

Старуха старалась идти сама, но на улице Эдмондсу пришлось почти нести ее.

- Ну, ну, - сказал он грубовато, - все в порядке.

Судью слышала? Слышала, как Лукас сказал: Рос Эдмондс знает, в чем дело?

Он чуть ли не на руках внес ее в машину; Лукас стоял позади. Но с ними в машину не сел, а сказал:

- Обождите минуту.

- Обождать? - переспросил Эдмондс. - Хватит, дождались. И все, чего можно от тебя ждать, получили.

Но Лукас уже пошел прочь. А Эдмондс остался ждать. Эдмондс стоял возле машины и видел, как Лукас перешел на ту сторону площади, где были магазины, - прямой, в старой, красивой, ухоженной шапке, он двигался с непоколебимо важной медлительностью, в которой Эдмондс узнавал - всякий раз ощущая укол в сердце - нечто, доставшееся по наследству от своих старших родичей, так же как эта шапка. Лукас отсутствовал недолго. Вернулся не спеша, влез в кабину. Он принес пакетик - конфеты, центов на десять. Вложил пакетик Молли в руку.

- Вот, - сказал он. - Зубов у тебя не осталось, так во рту покатай.

III

Ночью похолодало. У него горел камин, на ужин была первая ветчина из коптильни, он сидел в одиночестве и ел с таким удовольствием, какого, кажется, не испытывал уже много месяцев; внезапно в передней части дома послышался стук - стучались в край галереи, негромко и неторопливо, зато властно. Он крикнул в кухню: "Скажи, чтобы шел сюда". Но есть не перестал. И продолжал есть, когда появился Лукас, прошел мимо него и поставил золотоискательную машину на другой конец стола. С машины не просто обтерли грязь, она выглядела так, будто ее начистили, - сложная и вместе с тем лаконично-деловитая, со светлыми загадочными шкалами и тускло блестящими регуляторами. Лукас постоял, глядя на нее. Потом отвернулся. И после этого, до самого ухода, ни разу на нее не посмотрел.

- Вот она, - сказал он. - Сплавьте ее.

- Ладно. Уберем на чердак. Может быть, к весне тетя Молли про нее забудет, и ты попробуешь...

- Нет. Сплавьте ее куда-нибудь.

- Совсем?

- Да. Чтобы ее тут не было, чтобы я ее никогда не видел. Только не говорите мне куда. Продайте, если сумеете, а деньги возьмите себе. Но продайте подальше, чтобы я ее больше не видел и чтобы слуху об ней не было.

- Так, - сказал Эдмондс. - Так. - Он отодвинулся со стулом от стола и смотрел на этого человека, на старика, который возник где-то в трагических переплетениях его полусиротского детства - муж женщины, ставшей ему матерью, который ни разу не сказал ему, белому, "сэр" и звал его за глаза - а в лицо тем более - Росом. - Слушай, - сказал он. - Это не обязательно. Тетя Молли старая, у нее бывают странные идеи. Но о чем она не знает... Никаких денег, закопанных, незакопанных, ты все равно не найдешь, ни здесь, ни в другом месте. И если тебе иногда захочется взять эту чертову игрушку, скажем раз или два в месяц, и побродить с ней ночь возле речки, будь она неладна...

- Нет, - сказал Лукас. - Сплавьте ее куда-нибудь. Я не хочу ее больше видеть. Писание говорит, человеку отпущено на этой земле семь десятков лет{*}. За это время ему много чего хочется, и он много чего может получить, если возьмется вовремя. А я поздно взялся. Деньги тут есть. Те двое белых, что пробрались

сюда ночью, они выкопали двадцать две тысячи долларов и ушли, пока их никто не заметил. Я знаю. И где они яму забросали, видел, и кувшин, где деньги лежали. Но мои семь десятков подходят к концу, и, видно, не про меня эти деньги.