Огни святого Эльма (СИ) - Страница 2

Пора было менять тип ракет. Землянок больше не было. Подойдет чистая вакуумная. Черно-желтые точки в пролеске заметались, с их рук стали исходить красные языки с желтым вихрем. Пошла!

Командир не был трусом, но бессмысленную смерть не считал достойной. Он не стал стыдить или угрожать — пусть бегут те, кто хотят, они вернутся и отомстят за павших. А зенитчики и гранатометчики их прикроют, и если умрут — то как мученики за веру. От дерева к дереву — он прятался за стволом от осколков, но их не было. Боеголовка-капсула распылила яд на поляне, через мгновение, воспламенив. Горячая волна проходила через людей, как призрак, но не она несла гибель, а то, что было внутри нее. Пустота разрывала грудь и горло, ее густые щупальца на окраине зоны поражения обвили дерево, за которым укрылся Командир, изминая его сильное, но бренное тело, как бы высасывая душу. Ее силы иссякли, их было недостаточно, чтобы разорвать плоть, но достаточно, чтобы отнять жизнь. Не выдержали сосуды мозга и сердца. Из глаз и рта потекла кровь. Для Командира, как звали его свои, и «кровавого араба», как звали русские, исчезло все, кроме бессмертной черноты февральской ночи.

Еще! Разбегаются. Если их не достала термобарическая, достанет объемно-фугасная.

Гранатометчик смотрел в прибор ночного видения, но Хищник охладил себя и только пламя, пробивающееся из блиндажа, давало засветку. «Стрела» товарища так и не пошла, детонировав в контейнере от термобарического взрыва. Но зенитчик был уже мертв, и ракета, взорвавшись, никого не убила.

Затем возникла голубая стена. Она была тверже земли и сметала все, люди, как бы падая с небоскреба, погибали мгновенно. Фугасная волна подкидывала их тела, как пустые мешки — в людях не оставалось ни одной целой кости.

Путь отступления был только один — в гору. Бригадир знал это отлично — он сам закладывал минное поле снизу, сам учил бойцов преодолевать учебную полосу из колючей проволоки — туда пути не было.

Оператор неожиданно сказал: «Хватит ракет. Теперь сам буду чесать». Двуствольная пушка заурчала электромотором, следуя прицелу, почти прямо целившемуся в противника. Раздался треск, огненные струйки потекли, сливаясь. Там где были желтые метки, появились и исчезли красные змейки взрывов. Желтые точки замерли и стали красными. По удалявшейся группе дала еще одна очередь. Оператор выключил гироскоп, и трехтонная отдача пушки обеспечила нужный разброс. Пушка замолчала, хлопки взрывов донеслись до экипажа.

Бригадир широко открыл рот, чтобы не оглохнуть от взрывов. Смерть как будто стучала пальцами по снегу, разбрасывая острые осколки. Тяжелые стрелы обожгли живот и ноги бригадира, жестко бросив его на землю. Что-то теплое потекло по телу.

Оператор почувствовал себя стрелком космического крейсера, из круглой стеклянной кабины мечущим в Чужих огненные лучи. Пушка затихла и, урча, развернулась к оси вертолета.

Бригадир увидел источник огненных струй в прибор ночного видения. Он лежал на земле, а «Азазил» висел в полутора километрах, извергая золотые вспышки на темно-зеленом небе. Каждое движение, даже дыхание давалось ему с трудом, но он поднял автомат и стал стрелять по вертолету очередь за очередью.

Когда в тебя стреляют с очевидным недолетом, кажется, что с вражеского ствола стекают огненные капли, — пилот отключил передний инфравизор, на фоне уже желтых пятен мертвых, пули, как кровь стекали из одной точки. Только зеленые авиагоризонт, индикаторы высоты и скорости перечеркивали тьму, медленно загорающуюся пламенем рассвета. «Активности нет, один козел стреляет, но он неподвижен», — оператор снова стал наводить пушку, но пилот дал резкий разворот на обратный курс.

Автомат щелкнул и замолчал. Вертолет стал отворачивать. Бригадир упал на землю, бросив оружие. Есть ли живые? В зеленом цвете прицела вились золотые языки смерти в эпицентрах вакуумных разрывов. Над телами погибших восходил золотой дымок. «Души праведных», — подумал бригадир.

По черному, от сбитого с деревьев снега пути, вертолет шел на базу. Обогреватель не давал фонарю запотеть, и в небе появлялись первые рассветные лучи. Ковш Медведицы был бледен, он сильно повернулся вверх, как бы вычерпывая кровь с грешной земли.

Бригадир усилием воли удерживал себя в сознании. Он сбросил очки с лица и увидел, как ночь уступала место свету. Он протяжно закричал: «Алл-а». Ответа не было. «Алла-а-а» — пропел он снова. Вдали послышалось сдавленное «Алла-а». Несколько моджахедов отвечали — они были оглушены и ослеплены, или смертельно ранены, но они верили. Вдруг бригадир увидел голубые сияющие короны в воздухе, вокруг макушек двух высоких елей. Мусульмане не знали святого Эльма. Для бригадира это был знак — последний благостный знак его бога.

Патрульный, которому повезло оказаться вдали от лагеря, отчаянно кричал в микрофон радиостанции, и его горячие слова застывали на морозе арабской вязью. Десять минут он не слышал ни слова в ответ. И вот появилось это печально-протяжное «Алла», оно неслось и неслось из динамика, каким-то невообразимым способом рация связывала его с миром мертвых…

Вдали показался синий огонь. Пилот на всякий случай даже активировал «воздух», ни к селу, ни к городу в Чечне висящий на пилоне. Это был свой «семнадцатый», несущий десантников к месту бойни. Наэлектризованный в морозном воздухе, он светился синим огнем, дьявольски плясавшим на концах лопастей. Пилот не подозревал, что его машина светится так же, как и «летучий Ми-8», как он неуклюже обозвал десантный вертолет.

Два призрака разошлись в утреннем небе. Десантник выглянул в иллюминатор и увидел огненного дракона. У него сосало под ложечкой — и зачем у них отняли курево и не дали пожрать — ведь нет никакого риска — они летят считать трупы?

Огни на елях в глазах бригадира слились в один призрачный свет. Он летел по черному коридору навстречу свету, когда его тело обмякло и повалилось на снег. Пролесок затих. Восемьдесят недвижных тел лежало на растопленном снегу.

Трое арабов, в числе которых был патрульный, шли по полю смерти. Один из них поскользнулся — кровь и вода образовали громадные ледяные круги, и уткнулся лицом в окровавленный череп товарища. Они искали Командира. Его тело было распростерто возле дерева, глаза были затянуты кровавой пеленой, а рот искривлен. Они подняли на плечи его застывшее тело и понесли, понесли легенду о том, что неуловимый командир жив и продолжает держать в страхе транспортные колонны.

Пилот почувствовал в животе холод — страх впитал в себя февральский воздух и мертвенно холодил. Не к добру этот призрак, не к добру. А рассвет уже полыхал красным пламенем на редких облаках.