Огнепоклонники (Адский огонь) - Страница 23

– Ты ничего не знаешь?

– Чего я не знаю? – Джина больно стискивала ее руку, глаза у нее были заплаканные, и до Рины наконец стало доходить, что случилось что-то неладное. – Что произошло? Что-то не так? Твоя бабушка?..

– Нет. О боже, нет. Это Джош. О, Рина, это Джош!

– Что случилось? – Ее пальцы онемели на ручке кувшина. – Что-то случилось?

– Был пожар в его квартире. В его квартире, Рина… Давай уйдем в кухню.

– Говори толком. – Рина вырвала руку у Джины, и вода, выплеснувшись из кувшина, окатила холодом ее руку. – Он пострадал? Он в больнице?

– Он… Господи, спаси и помилуй нас! Рина, они не успели добраться до него вовремя. Он погиб.

– Нет. Этого не может быть! – Стены поплыли у нее перед глазами, закружились хороводом красочные мамины рисунки, скатерти в красно-белую клеточку. Дин Мартин распевал «Volare»[24] своим бархатистым баритоном. – Этого не может быть! Ты что, с ума сошла? Как ты можешь говорить такие вещи?

– Это был несчастный случай. Это ужасно! – Слезы покатились по щекам Джины. – Рина! О, Рина!

– Это какая-то ошибка. Сейчас я ему позвоню, сама увидишь. Я ему позвоню сию же минуту.

Но когда она повернулась, перед ней оказался Сандер. От него пахло мукой, как от папы. Его руки сжали ее в объятиях.

– Идем, идем в кухню. Мия, позови Пита, скажи, что он нужен нам здесь.

– Нет, пусти. Я должна позвонить.

– Иди сюда и сядь. – Он выхватил у нее кувшин, пока она его не выронила, и сунул его Мии.

– Он приедет на ужин. Может, он уже выехал. Пробки… – Рина начала дрожать всем телом.

Сандер втянул ее в разделочную.

– Сядь. Делай, что я говорю. Джина, ты уверена? Ошибки нет?

– Мне сказала Джен. Она… Ее подруга живет в одном доме с Джошем. В одном коридоре. Ее отвезли в больницу. – Джина отерла слезы тыльной стороной руки. – С ней все будет в порядке, но ее пришлось отвезти в больницу. Джош… Это началось в его квартире, так они сказали. Они не могли до него добраться до того… И в новостях это тоже было. Моя мама слышала в новостях. – Джина села на пол у ног Рины, положила голову ей на колени. – Прости. Мне так жаль!

– Когда? – Рина смотрела прямо перед собой и ничего не видела. Ничего, кроме серого дыма. – Когда это случилось?

– Я точно не знаю. Вчера вечером.

– Мне надо домой.

– Я тебя провожу через минуту. Держи, – Сандер протянул ей стакан воды. – Выпей.

Рина взяла стакан и посмотрела на него.

– Как? Они сказали, как начался пожар?

– Они думают, что он курил в постели и заснул.

– Нет, это неправильно. Он не курит. Тут что-то не так.

– Давай мы позже в этом разберемся. Джина, позвони нашей матери, и… Ты не могла бы здесь подождать, пока Пит не придет? Пошли домой, Рина. Выйдем через черный ход.

– Он не курит! Может, это был не он. Они ошиблись. Приняли его за другого.

– Мы это узнаем. Мы позвоним Джону. Когда вернемся домой, – сказал Сандер, поднимая ее со стула.

Рина слепо окунулась в солнечный свет и июньскую жару. Каким-то непостижимым образом она двинулась вперед, не чувствуя ног.

Завернув за угол, она услышала голоса детей. Они играли, перекрикивая друг друга. Дети всегда так делают. И радиоприемники в машинах были включены на полную мощность, музыка разносилась по округе, пока они катили мимо. А в ухо ей что-то шептал голос брата.

Ей никогда не забыть, как Сандер провожал ее домой. Они оба так и не сняли рабочих фартуков. Яркое солнце резало ей глаза, а брат продолжал крепко обнимать ее за талию. Маленькие девочки играли в классики на тротуаре, еще одна сидела на ступенях крыльца и что-то упорно втолковывала своей кукле Барби.

Из открытого окна лились звуки оперы. Рина узнала «Аиду», и ей захотелось плакать. Но она не заплакала. Вот Джина – да, Джина лила слезы ручьями, а глаза Рины оставались сухими.

А потом появилась мама, она выбежала из дома, оставив дверь открытой настежь, и бросилась к ней, как уже было однажды в детстве, когда она упала с велосипеда и вывихнула запястье.

И когда мамины руки обвились вокруг нее крепко-крепко, все вдруг стало реальным. Стоя на тротуаре в объятиях матери и брата, Рина разразилась слезами.

Ее уложили в постель, мама осталась с ней, пережидая новый приступ слез. И была на месте, когда Рина очнулась от неглубокого и беспокойного сна, наградившего ее головной болью.

– Джон звонил? Он приходил?

– Пока нет. – Бьянка погладила волосы Рины. – Он сказал, что это потребует времени.

– Я хочу поехать туда. Хочу сама посмотреть.

– А что он об этом сказал? – мягко спросила Бьянка.

– Что мне не следует. – Собственный голос показался ей слабым и тонким, как будто она долго болела. – Что меня все равно не пустят внутрь. Но…

– Потерпи, девочка. Я знаю, как это тяжело. Постарайся еще немного поспать. Я посижу с тобой.

– Я не хочу спать. Вдруг это ошибка?

– Мы подождем. Это все, что мы можем. Фрэн пошла в церковь поставить свечку и помолиться. Она пошла за меня, чтобы я могла остаться с тобой.

– Я не могу молиться. Я не могу вспомнить молитву.

– Дело не в словах, и ты прекрасно это знаешь.

Рина повернула голову и увидела, что ее мать держит в руках четки.

– Ты всегда находишь нужные слова.

– Если тебе нужны слова, можешь повторять за мной. Мы начнем молиться.

Бьянка вложила четки с распятием в руку Рины. Набрав в легкие побольше воздуха, Рина перекрестила себя распятием и нащупала первую бусину четок.

– Верую в Господа Бога Всемогущего, Создателя неба и земли.

Они перебрали все четки, тихий ласковый мамин голос переплетался с ее голосом. Но она не могла молиться за душу Джоша, ей не хватало смирения принять божью волю. Она молилась, чтобы это была ошибка. Она молилась, чтобы бог сделал так, чтобы она очнулась и обнаружила, что все это было ужасным сном.

Подойдя к двери ее спальни, Гиб увидел, что голова его дочери лежит на коленях у его жены. Бьянка все еще держала четки, но теперь она тихонько напевала колыбельную, которую пела всем своим детям, когда они подолгу не могли заснуть ночью.

Они встретились глазами, и Гиб понял, что она прочла в его глазах правду: ее прекрасное лицо омрачилось горем.

– Джон здесь. – Его сердце сжалось от боли, когда Рина повернула голову и взглянула на отца с отчаянной надеждой. – Хочешь, я попрошу его подняться сюда, детка?

Губы Рины задрожали.

– Это правда?

Гиб ничего не сказал, лишь подошел к ней и прижался губами к ее лбу.

– Я спущусь. Я сейчас спущусь.

Джон Мингер ждал в гостиной с Сандером и Фрэн. Если на лице отца Рина увидела печаль, то на мрачном лице Джона читалось сочувствие. Она сказала себе, что выдержит, она должна выдержать, потому что ничего другого не оставалось.

– Как? – спросила она хрипло и тут же покачала головой, не давая ему ответить. – Спасибо вам. Спасибо, что все это сделали, что пришли поговорить со мной. Я…

– Ш-ш-ш… – Он подошел и взял ее за руки. – Давай сядем.

– Я сварила кофе. – Фрэн занялась кофейником. – Рина, я принесла тебе пепси. Знаю, ты не любишь кофе, поэтому… – Она замолчала и беспомощно развела руками. – Я не знала, что еще сделать.

– Ты все сделала правильно. – Бьянка подвела Рину к креслу. – Прошу вас, садитесь, Джон. Рина должна услышать все, что вы можете ей сказать.

Он сел, потер нос.

– Я говорил с офицером страховой компании, с инспектором, кое с кем из пожарных и с полицией. Все считают, что пожар начался случайно. Вызван непогашенной сигаретой.

– Но Джон не курил. Вы им передали, что я говорила? Он не курил.

– Я все это с ними обсудил, Рина. Бывает, что люди, непривычные к курению, изредка балуются сигареткой. Может, кто-то оставил пачку в квартире.

– Но он никогда не курил. Я… я никогда не видела, чтобы он курил.

– Он был один в квартире, никаких следов взлома или вторжения. Он был… Судя по всему, он сидел или лежал в постели, возможно, читал или писал. И уронил сигарету на матрац. Точка возгорания и распространения огня совершенно очевидна и бесспорна. Началось с того, что матрац затлел, потом занялись простыни. Должно быть, он проснулся в дыму, не разобрал спросонья, что к чему. Он упал, милая. Упал или скатился с постели, увлекая за собой простыни. Это сработало как фитиль. Патологоанатом будет делать анализы, а пожарный инспектор проведет повторный осмотр в качестве профессиональной любезности, но на данный момент нет причин подозревать что-либо иное, кроме трагического несчастного случая.