Огненный рай - Страница 72

Над травой, как и всегда, летали бабочки, ветерок шевелил листья, исполняя свою неумолчную песню.

Эштон и Финли с холма смотрели на долину, где на расстоянии сотни ярдов разыгралось сражение.

— Черт возьми, — проговорил Финли, запыхавшийся после подъема на холм. — Я думал, когда де Эстен высадит нас на берег, американцы уже одержат победу.

Сначала повстанцы очень уверенно приблизились к линиям англичан, словно насмехаясь над их четким и правильным построением, но вдруг начала стрелять шестидюймовая пушка — все шутки сразу прекратились.

Эштон видел, как ядро разорвалось в рядах американцев, в мгновение ока лишив жизни сразу нескольких человек. До гибели Бетани ему не хотелось участвовать в каких-либо военных действиях, но сейчас, охваченный непонятной безрадостной гордостью, что находится среди повстанцев, не желающих отступать даже перед лицом смертоносной пушки, он обратил внимание на какое-то движение с правого фланга.

— Замечательно, — мрачно произнес он. — Кавалерия появилась.

Кавалерийский отряд проскакал мимо них в совершенно хаотичном порядке, некоторые всадники даже останавливались, позволяя лошадям пощипать траву. Один из мужчин пустил лошадь галопом и прокричал имя Эштона. Из-под промокшей бинтовой повязки на него взглянули знакомые орехово-золотистые глаза. Эштона пронзила такая острая боль, что перехватило дыхание, — в широкой улыбке брата-близнеца мелькнул перед ним образ Бетани. Гарри еще ничего не знал о сестре.

— Капитан Тарновер убит снайперами. Его заместитель приказал нам укрыться в лесу. — Гарри ударил кулаком о ладонь. — Черт возьми, мы намерены захватить пушку, но никто из нас ничего в этом не смыслит. — И он поскакал догонять своих. Весь этот плохо организованный отряд, похоже, не был обучен ловить даже белок в лесу, не говоря уже о нападении на хорошо подготовленных и вооруженных солдат.

Выругавшись, Эштон снова принялся изучать поле сражения. На правом фланге появился новый английский отряд под командой офицера, гарцующего на черном как ночь жеребце.

— О Боже, — прошептал Эштон. — Корсар.

Тэннер натягивал поводья — жеребец беспокойно танцевал.

— Дурак, — пробормотал Эштон. — Корсара не готовили для участия в бою, он умеет лишь повиноваться, обученный мною.

— Пошли отсюда, — устало произнес Финли. — Не хочу оставаться и наблюдать все это. Мы вернемся и поможем раненым, когда сражение закончится. Ферма моего брата в трех милях к югу отсюда. — Он начал спускаться с холма, затем остановился и оглянулся. — Ты идешь, Эштон?

Тот покачал головой.

— Остаюсь, Финли. Хочу помочь нашим отбить у англичан пушку.

Финли развел руками.

— Отбить пушку? Боже мой, Эштон, ты же давал клятву, что никогда больше не поднимешь оружие против другого человека.

— Это было… когда дорожил жизнью.

— А как же сын?

— Таким я ему не нужен, Гарри вырастит мальчика.

— Боже мой, Эштон, тебя разорвут на куски. — Финли со страхом взглянул на английских солдат, образовавших стену из штыков вокруг пушки. Затем снова обратился к другу: — Тебе хотя бы понятно это? Вижу, понимаешь, но тебе все безразлично.

— Да, — честно ответил Эштон. — Легко быть храбрым, когда не осталось ничего, ради чего стоило бы жить.

— У тебя нет даже лошади, — мрачно заметил Финли. На губах Эштона заиграла призрачная безрадостная улыбка.

— Есть. — Повернувшись, он приложил пальцы к губам и издал тонкий свист.

Корсар резко остановился, поднял передние копыта в воздух, одновременно дернув назад головой, — Эштону так и не удалось отучить коня от этих трюков. Тэннер, потеряв равновесие, выпустил поводья из рук и упал на землю. Эштон почувствовал мрачное удовлетворение, когда Корсар, освободившись от седока, скакал галопом к нему.

Бетани наслаждалась крепким чаем из цикория, стараясь не свалиться со стула от усталости. Не хватало даже сил рассказывать о своих испытаниях на «Лангедоке»: все ее чувства были обострены и не хотелось бередить еще свежие раны. Продолжая отливать пули из расплавленного свинца, Абигайль рассказывала, как вышла замуж за Финли, о радости ожидания будущего ребенка; даже грохот отдаленной канонады, казалось, не беспокоил ее.

Наблюдая, как маленькие ручки ловко отливают пули, Бетани поняла, как сильно изменилась Абигайль — от обедневшей благородной женщины до жены фермера и будущей матери.

— Я и представления не имела, что королевской армии не хватает пуль.

Абигайль удивленно заморгала:

— Бетани, дорогая, эти пули для американцев. — Взяв большой складной нож, она стала подрезать вертикальный литник на новых пулях.

— Но вы же тори!

— Нет, американка, — улыбнулась Абигайль. — И если ты хорошо подумаешь, Бетани, то тоже согласишься, что и ты — американка. Возможно, это началось задолго до нас в умах и сердцах самых первых поселенцев. В этом мятеже не англичане выступили против англичан, а совершенно новая нация — эти люди никогда не считали себя англичанами.

Образы знакомых ей людей возникли в мозгу Бетани: Финли, обыкновенный печатник, превратившийся в горячего патриота; толпы людей, марширующих по улицам Ньюпорта и требующих равных прав; Гуди Хаас, ткущая льняную ткань и отказывающаяся продавать ее англичанам; бедная женщина, убегающая с детьми в лес и готовая убить лошадь, чтобы та не досталась врагу.

Ее беспорядочные мысли вернулись к Эштону. Вспомнила, как он весь светился от гордости, поднимая малыша, чтобы тот слышал, когда зачитывалась «Декларация о независимости», а потом выполнял такие опасные поручения, что даже Комитет спасения умолял его остановиться, — и ее муж тоже не считает себя англичанином.

Бетани взглянула через стол на Абигайль: отливка пуль — скучное и утомительное занятие, но беременная женщина, казалось, не обращала на это внимания.

— А что если мятежни… американцы потерпят поражение? — спросила Бетани.

— Нет, не потерпим. Мы будем продолжать бороться, даже если для этого потребуется сто лет. — На ее губах появилась грустная улыбка. — Бетани, я не собираюсь заставлять тебя изменить свои взгляды. Посмотри, в кого ты превратилась за эти последние четыре года? Нет ничего, что даже отдаленно напоминало бы в тебе англичанку.

— Вы говорите, как Дориан, — грустно заметила Бетани. — Он все время выражает недовольство мною.

— Почему для тебя все еще важно мнение этого негодяя? — возмутилась Абигайль. — Неужели недостаточно, что он — организатор погрома Систоуна и собирался повесить твоего мужа?

Бетани замерла, краска отлила от ее лица, внутри все похолодело.

— Что вы сказали?

— О Боже, разве ты не видела Гарри?

— Последний раз мы встречались на дне рождения Генри, в апреле.

— Он собирался предъявить тебе доказательство, что Тэннер организовал нападение. — Абигайль быстро пересказала, к какому мнению пришли она и Гарри. Бетани слушала почти не дыша. Слезы брызнули из ее глаз: вероломство и шантаж Дориана, собственное унижение и одурачивание, угрызения совести — как могла она обвинять Эштона в преступлении, которого он не совершал, — перевернули ее всю. — Мне также известно, что Дориан — никакой не джентльмен, а сын лондонского кожевника, еще мальчиком сбежал с кочующим цирком, выполнял трюки на лошадях и понравился одному английскому лорду, который и приобрел для него офицерский патент.

— Эштон будет ненавидеть меня за то, что я не верила ему.

— Когда его мучили сомнения, разве ты ненавидела его?

Бетани покачала головой — любовь к Эштону всегда была для нее естественной, как дыхание.

— Мне надо вернуться к нему, хотя я даже не знаю, где он, — в отчаянии произнесла она. — Возможно, находится на пути в Бостон.

— Нет, — раздался сердитый мужской голос. — Хотя лучше бы он уплыл с французами.

— Финли! — Абигайль вскочила и бросилась обнимать мужа. Тот смотрел во все глаза на Бетани.

— Какого черта вы делаете здесь?