Огненная вода (Сборник) - Страница 12

– Ну и что? – возмутился Аарон Давид. – Если они отличаются от нас, разве это преступление?

Я оставил его и пошел в ванную в синагоге. Называйте меня старомодным, но все же есть предел, есть черта, у которой я должен остановиться. Здесь надо сказать, Мильчик не может заставить себя быть современным.

Вы знаете, я оказался не один такой. Я взял день за свой счет и пошел на первое заседание.

– Богатый человек,–сказала мне моя Сильвия. – Добытчик. Кормилец. Пустая болтовня принесет тебе невест для наших мальчиков?

– Сильвия, – ответил я ей. – Один раз в жизни мои клиенты пусть, может быть, не очень чисто примут телевизионные новости. Один раз в жизни я могу посмотреть на представителей всех евреев, улаживающих свои дела?

И я пошел. Только нельзя сказать, что они ладили. Как обычно, поднялся шум вокруг бронштейнистско-троцкистской резолюции, направленной против Союза Советской Уганды и Родезии. Затем нам пришлось выслушать часовую дискуссию о том, что само существование шестиэтажной статуи Хуана Кревея в Буэнос-Айресе есть тягчайшее оскорбление для каждого еврея, и, следовательно, все мы должны бойкотировать аргентинские товары, пока статую не убегут. Я был согласен с тем. что сказал председатель, когда сумел перекричать шум. “Мы не можем позволить себе отвлекаться на столь старые преступления, на столь постоянные оскорбления. Иначе с чего нам начать и где остановиться?”

Наконец, после традиционных еврейских прелиминарий добрались до конкретной проблемы первой сессии:аккредитации делегатов. И застряли. Застряли и смешались, как кусочки лапши в омлете с лаптой.

Бульбы. Три из моей ванной, три из ванной Макса Гуттенплана – вся делегация с Ригеля-4.

– Относительно документов вопросов нет, – сообщает Мандатная комиссия. – Их документы в порядке, и бульбы считаются делегатами. Другое дело, что они не могут быть евреями.

– А почему это мы не можем быть евреями? – желают знать бульбы.

И здесь мне пришлось встать и посмотреть хорошенько. Я не мог поверить своим глазам. Потому что представьте, кто был их переводчиком? Не кто иной, как мой сын, мой кадиш, мой Аарон Давид. Собственной персоной.

– Почему вы не можете быть евреями? Потому, – объясняет председатель Мандатной комиссии, причмокивая мокрыми губами, – что евреи могут быть такими и могут быть сякими. Но прежде всего они должны быть людьми.

– Будьте любезны указать нам, – просят бульбы через моего сына-переводчика, – где это сказано, и в какой книге, что евреи обязаны быть людьми. Назовите авторитетный источник, приведите цитату.

На этом месте подходит заместитель Председателя и извиняется перед председателем комиссии. Заместитель Председателя принадлежит к типу ученых мужей, которые получают высокие степени и награды.

– Вы меня простите, – вступает он, – но вы выражаетесь не совсем ясно. На самом деле все просто. – Он поворачивается к бульбам. – Тот не может быть евреем, кто не рожден еврейской матерью. Это самое древнее, самое фундаментальное определение еврея.

– А с чего это вы взяли,–интересуются бульбы, – будто мы рождены не еврейскими матерями? Мы привезли с собой свидетельства о рождении.

Тут начинается бардак. Компания делегатов в хаки орет и топает ногами. Другая компания, пейсатых и в меховых шапках, плюется и визжит, что все это мерзость. Везде кипят споры. Спорят здесь, спорят там, спорят по двое, по трое, по двадцать пять, спорят о биологии и об истории.

Мой сосед, с которым я не перебросился и словом, поворачивается ко мне и тычет мне пальцем в грудь:

– Если вы займете эту позицию, то каким образом согласуете вы ее с известным решением, взять хотя бы для примера…

А бронштейнисты-троцкисты завладели микрофоном и пытаются провести свою резолюцию по Уганде и Родезии.

Наконец восстанавливается подобие порядка, и кто-то предлагает аккредитацию бульб решить всеобщим голосованием. “Аккредитацию как кого? – интересуются из зала, – как делегатов или как евреев? Их приняли как делегатов, а кто мы такие, чтобы судить о евреях?”

“Я принимаю их как евреев в религиозном отношении, – раздается голос, – но не в биологическом”. “Это что еще за биологическое отношение, – кричит делегат с другого конца зала, – вы имеете в виду не биологию, вы имеете в виду расу, вы расист!”

Ясно: сколько делегатов, столько и мнений. А председатель, там, наверху, стоит и не знает, как поступить.

Вдруг один из бульб забирается на платформу, берет маленьким щупальцем микрофон и шепчет в него:

– Модэ ани л'фонэха.

Сам по себе перевод этой строки ничего особенного не означает: “Вот стою я перед Тобой”. Но какой еврей не будет ею тронут? “Модэ ани л'фонэха”, – в молитве обращается еврей к Богу, благословенно Имя Его. И это мы слышим сейчас в зале.

Не надо разговоров о расе, говорит бульба, не надо разговоров о религии, не надо разговоров о философии. Я утверждаю: я еврей по существу и по духу.

Как евреи, принимаете вы меня или отвергаете? Никто не может ответить.

Конечно, все это нисколько не приближает съезд к Израилю, к возвращению из Третьего Изгнания. Но, с одной стороны, ясно, что от вопроса не отмахнуться, а с другой – что пора его решить. Надо только выяснить: что же такое в нашу космическую эпоху представляет собой еврей?

И так, как Моисей выжимал из камня воду, так и нам предстоит выдаивать капли мудрости.

Высокий раввинат подбирают так, чтобы его состав хоть немного устроил каждого. Правда, это значит, что ученые мужи не хотят разговаривать друг с другом. Тут и рабби с Тау Кита, и президент унитарианской еврейской теологической семинарии, и Мистический рабби Борнео. И так далее, и так далее. Две женщины: одна для удовлетворения большинства Реконструкционистов, другая – специально для богатых ашкенази Майами. И наконец рабби с Венеры Джозеф Смолмэн.

Хотите кое-что узнать? Рабби Смолмэна поддерживали бульбы, а это мой Аарон Давид убедил их.

– Мы добились! –воскликнул он тем вечером, и глаза его танцевали, как метеориты.

Я пытался успокоить его.

– Ты думаешь, это все равно, что перейти Красное море? Зачем рабби Смолмэну заставлять евреев считать шесть коричневых подушек своими собратьями?

– Как зачем, папа! Ради справедливости!

Когда сын такой, отец может гордиться. Но надо вам сказать, мне все-таки было грустно. Ведь стоит раздаться слову “справедливость”, рано или поздно кто-то поплатится головой.

Но то, что день ото дня происходило на съезде, было как воплощенная легенда. Это было все равно, что найти реку Саббатион, увидеть ее бурлящей и кипящей и швырять камни каждый день, кроме субботы. Такую историю рассказали бульбы!

Они прилетели на четвертую планету звезды Ригель-4, может быть, восемь сотен лет назад. Первоначально они жили в Парамусе, штат Нью-Джерси; всю их коммуну выселили для улучшения проезда к мосту Джорджа Вашингтона. Но должны же они где-нибудь жить, верно? Так почему не на Ригеле?

Беда заключалась в том, что единственную пригодную для жизни планету в системе Ригеля уже занимала разумная раса коричневых существ с короткими щупальцами, которые звали себя бульбами. Это был малоразвитый народ, кормившийся с земли, ну и, может быть, мельница здесь, маленький заводик там. Евреи из Парамуса хотели жить самостоятельно, никому не мешая, но бульбы отнеслись к ним так гостеприимно, так приглашали поселиться с ними, что те посмотрели друг на друга и сказали: почему бы нет?

Евреи построили маленький коммерческий космопорт, дома, дворец культуры…

Здесь один из членов раввината наклоняется вперед и перебивает рассказчика:

– Пока это происходило, вы выглядели как евреи? Я имею в виду, вы были похожи на привычных нам евреев?

– Более или менее. Полагаем, мы особенно походили на евреев из Нью-Джерси.

– Этого достаточно. Продолжайте.

Первые сто – сто пятьдесят лет царили счастье и благополучие. Евреи процветали, бульбы процветали, и между ними – мир да любовь. С помощью евреев бульбы многому научились и многого достигли. У них появились фабрики, у них появились заводы, у них появились банки, вычислительные центры и автомобильные свалки. У них появились большие войны, большие депрессии, большие диктаторы. И они начали задумываться: кто виноват? Есть ли какой-нибудь другой ответ на этот вопрос? Ответ только один. Евреи, разумеется. Философы и чернь вспомнили: до евреев все было тихо-спокойно. Так на Ригеле-4 произошел первый погром.