Офицерский гамбит - Страница 28
– Николаич, а мы… вообще вернемся? – испуганным шепотом спросил капитан. Зрачки у него были как у проститутки, которой закапали беладонны, но только возбуждение в них было иного порядка – смесь смертельного ужаса и безысходности.
– Это вряд ли… Хотя все может быть, мы ж зубастые, – очень серьезно и без тени улыбки ответил он. Шутка вышла мрачной и натуральной, отчего замполит поежился, втянул тонкую шею в плечи, как будто старался спрятаться.
– Боже мой, Боже мой, когда ж этот ад закончится, за что ж нас так… – шепотом запричитал капитан, возведя глаза к бездонному, бесконечному небу.
Игорь Николаевич только посмотрел на офицера пристальным и печальным взглядом. «Как же все трясутся, когда возникает перспектива подпортить пушистую шкурку», – подумал он про себя, затем повернулся к поодаль копошащимся солдатам и офицерам для короткой, отрывистой команды. Круговым движением расправил плечи, и вышло уже ритуально. Подчиненные уже привыкли: после этого символического движения тела все второстепенное отбрасывается к чертям собачьим, начинается мужская работа без оглядки и без раздумий.
– Построение на погрузку через пять минут!
Через минуту-полторы замполит опять незаметно, по-шакальи подскочил к нему из-за спины.
– Николаич, может, что придумать можно?
«Да ты не уймешься, хороняка», – почему-то вспомнились Игорю Николаевичу слова из веселой комедии Гайдая про царя Ивана Васильевича. И он с сардонической усмешкой подумал, какой эффект они произвели бы на этого молодого человека, застрявшего в своем развитии между юношей и мужчиной. Но это было бы слишком жестоко и явно непедагогично, потому Игорь Николаевич, приблизив голову к уху офицера, сказал тихонько:
– Вот ты и придумай. Ты ж в училище изучал психологические хитрости…
Уже перед тем, как в вертолеты забралась почти вся группа, а сам он с офицерами приближался к вертолету, Игорь Николаевич вдруг резко повернулся к замполиту.
– Капитан Игольцев!
Замполит вздрогнул от непривычно официального, холодного обращения.
– Я! – испуганно и не очень уверенно ответил он, удивленно услышав звук собственного голоса, обрамленного рокотом вертолетных двигателей. Глядя на покачивающийся от потоков ветра от вертолетных лопастей козырек его камуфлированной кепки и наполненные невыразимой тоской глаза, Игорь Николаевич немного помедлил. То была тоска по жизни, не по полевой, а по хорошей, сытой и разбитной жизни, которой он сам не знал и никогда не видел. Глядя на кепку капитана, комбату почему-то подумалось, что точно так же душа у этого Игольцева трепещет от одной мысли о боевой операции, которой он не желал. Но и позора тоже не желал. И вот душа металась между двумя огнями, не зная, какой выбрать, в каком сгореть… Но решение уже было принято раньше, а решения свои он менял чрезвычайно редко.
– Капитан Игольцев, сдайте оружие и возвращайтесь к батальону.
Губы у капитана вдруг задрожали.
– Николаич, ты… вы… меня отстраняете?
– Нет, просто оставляю, ты тут нужнее, – и Игорь Николаевич подмигнул, невесело, недружелюбно, но так, чтобы замполит понял, что проблемы из этого не будет. – Доложите майору Игнатьеву, что вы тут.
С этими словами Игорь Николаевич повернулся и пошел к вертолету, а капитан Игольцев так и остался стоять как вкопанный, не понимая еще, что произошло и что ему делать. «Полудобро – основная трагедия человека», – крутилась в голове у майора Дидуся чья-то замечательная фраза; то ли где-то ее слышал, то ли когда-то прочитал, но въелась она в мозг, как пиявка, почему-то именно сейчас…
Минут через двадцать после взлета, когда приближались к месту высадки десанта, подполковник Вишневский вдруг повернулся к Игорю Николаевичу.
– Я вас высаживаю, и на базу.
Голос Вишневского был ровен и спокоен, казалось, что он даже не напрягался, чтобы быть громче натруженных моторов груженной десантниками «восьмерки». Умные глаза понимающе глядели прямо в душу комбату. Может, проверяет шуткой, почему-то подумалось комбату перед тем, как в его голове возникло землетрясение чувств.
– Что?! – взревел Дидусь так, что его голос ясно и грозно пробился сквозь шум двигателей; офицеры и солдаты внутри железного брюха встрепенулись.
– У меня четкая инструкция командира полка – обеспечить высадку и прибыть на базу.
Вишневский говорил спокойно и аргументированно, никаких нервов, ничего личного. Игорь Николаевич знал, почему у подполковника такое предписание – потому что вертолет на войне важнее взвода, порой даже роты бойцов. Солдат и офицеров новых пришлют, в России их сколько угодно, а вот новых вертолетов и классных летчиков не дождешься. И если они попадут в засаду, то с ними вместе и три вертолета уничтожат, а это уже крупная потеря для всей группировки. Но когда могильный, холодный запах смерти приближается быстрее сверхзвукового истребителя, в голове за доли секунды происходит столкновение вихрей, проигрываются чудовищные картины, единственно возможное решение появляется чрезвычайно быстро.
– Ты вот это видишь?! – Игорь Николаевич ткнул пальцем за свою спину, где из десантного рюкзака торчал одноразовый гранатомет РПГ-22. – Если ты или кто другой взлетит, получит от меня пилюлю.
Подполковник слегка опешил, но не сдавался.
– Не посмеешь по своим, – прошипел он в бессильной ярости.
– Еще как посмею, у меня сорок две жизни на шее, и я за них бороться буду, и за ценой не постою! Приказываю – ждать моего возвращения. Я все сказал, – крикнул майор вертолетчику, хотя прекрасно понимал, что приказывать заместителю командира полка комбат не имеет полномочий. Но вместе с тем он хорошо знал человеческую породу, и особенно интеллигентов, к которым сам не принадлежал и которых готов был бесконечно слушать в условиях уютной квартиры, но недолюбливал в моменты предельного риска и напряжения. Они умны и могут быть смелыми, но они линейны, их мысли симметричны. И если находится воля, способная их перешибить, подавить и подчинить, они сдаются и перекладывают ответственность на чужие плечи. А Дидусь в момент близости смертельной опасности являл собой именно такой сгусток воли.
Жизнь – штука поразительно непредсказуемая и изменчивая. Где ожидаешь легкого участка, обязательно выйдет неимоверно сложный, а где уже приготовишься к смерти, преподнесет тебе вдруг неожиданный подарок. Именно так и произошло в том боевом выходе, который-то и запомнился Игорю Николаевичу как непохожий на остальные своей азбучной простотой. Все произошло, как в волшебной сказке. Они довольно легко обнаружили секретный пункт боевиков, в котором, кроме хорошо налаженного мини-производства, был еще солидный продуктовый лабаз. Все находилось именно там, где кэп на карте поставил карандашом аккуратный крестик. Майор Дидусь расставил охрану, выслал разведку и одновременно приказал саперам основательно проверить базу на предмет ловушек – мин и фугасов. Предупредил, чтобы ни в коем случае ничего не касались руками и тщательно осматривали деревья, на которых могли быть закреплены самодельные фугасы или радиоуправляемые мины. Минут через двадцать старший сержант доложил, что на базе взрывоопасных сюрпризов нет. Это казалось настолько невероятным, что комбат не поверил. Дождался докладов трех разведгрупп и приказал выставить вокруг базы наблюдателей. Все было чисто, однако он все еще ждал подвоха. Но делать было нечего, пришлось поверить в фантастическую иллюзию мимолетного счастья. Осмотрев базу лично, он приказал собрать весь имеющийся тротил, специально доставленный для уничтожения производства, а также все мины. Суровый комбат уперся взглядом в мешки с селитрой и серебрянкой, и горькая усмешка судорогой прошлась по его лицу. Как, оказывается, просто создавать орудие промысла на человека, этого зверя, мнящего себя умным и изворотливым…
И Игорь Николаевич задумал рискованный шаг – вместо того чтобы просто уничтожить базу и уйти, он решил угробить и определенное количество подходящих боевиков. Для чего с минерами неугомонный командир расставил несколько замаскированных мин-ловушек и фугасов. Таким образом, чтобы срабатывание одной из них стало сигналом появления на базе боевиков и позволило с помощью дистанционного радиоуправления вызвать детонацию тридцатикилограммового тротилового заклада, уложенного под мешки. Риск состоял в возможном преследовании, в том случае если группировка боевиков окажется крупной. Тогда цена сорока двух жизней будет определяться быстротой достижения ими вертолетов и оперативностью взлета винтокрылых птиц. Но им опять несказанно повезло, с тех пор комбата вообще прозвали везучим. Хотя он-то сам знал, что никакой он не фартовый парень, просто уважение к собственной цели заставляет его мозг постоянно шевелиться, выдумывать что-то новое, рисковать, мучить бойцов и офицеров изнурительными тренировками, просчитывать каждый шаг любой операции.