Офицерский гамбит - Страница 23

Через полторы недели Артеменко убедился, что рассчитал верно. Когда он открыл в одном из известных и полностью подконтрольных журналов статью под названием «Операция “Механический мандарин”», то без труда среди свода милитаристских фантазий нашел свою сентенцию. Пусть хоть так, подумал он, перечитывая в десятый раз материал, отмечая, что вошло из его доклада, а что из материалов коллег. Автором статьи выступил очень близкий к Кремлю специалист в области создания образов-фантомов. Фантом сам по себе, он не стеснялся и не прятался за псевдонимы. Статья же без обиняков рассказывала, как при сдержанном варианте вторжения от Украины будет отделен Крым в качестве независимой Крымской республики или присоединившейся к России территории. Артеменко испытывал противоречивые чувства, читая о том, что Киев не станет бросать войска на освобождение Крыма, хотя и сам он описывал эту версию с горячностью знатока. Но вот более широкая версия вторжения, которую он не отрабатывал на бумаге, считая полным абсурдом, его откровенно потрясла. Алексей Сергеевич дрожал от озноба, перечитывая, как «весь юго-восток Украины», вместе с Донбассом, Харьковом и Днепропетровском, становятся российскими территориями. Вывод его покоробил: «Закрепление Россией этой территории за собой в качестве дружественного государственного образования или даже путем непосредственного вхождения в состав России может иметь ряд важных плюсов». «Негодяи! Ах негодяи, все к крови идет!» – воскликнул он сам себе громко, забыв, что является офицером военной разведки страны, которая разрабатывала операцию. Это была статья-приговор. Статья-диагноз. Что ж, этот автор или эти авторы добьются того, что горячие головы соседнего государства должны испить приготовленный кровавый суррогат до дна. Артеменко счел такой шаг симптоматичным – никто уже ни от кого не прятался. Это было предвестником появления на арене первого лица, главного антикризисного менеджера. И по Украине прошла волна ропота. Первая… О войне впервые заговорили как о реальной – мысль начала материализовываться.

Полковник ГРУ не ошибся. Даром, что ли, был высоко забравшимся офицером российского Генштаба? «Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку» – гласит древняя латинская поговорка. Если бы Алексей Сергеевич являлся стопроцентным русским, он, наверное, гордился бы, что именно ее взял за основу действий его хозяин. Но в нем текло слишком много украинской крови, потому заявления Владимира Путина во время саммита НАТО в Бухаресте не вызвали в нем того воодушевления и эмоционального подъема, которые он обнаружил у подавляющего большинства своих коллег. Россия готова и будет влиять на внешнеполитические решения украинской власти! И все тут! И хотя предусмотрительный и деликатный руководитель МИДа Сергей Лавров пытался сгладить горячность своего патрона, мир без труда узрел прямое посягательство на суверенитет соседней страны. То, что Владимир Владимирович прямо заявил о регионах, населенных целиком только русским населением, и фактически вывесил декларацию о правах России на Крым, отнюдь не воодушевило Артеменко. Он расценил это как добивание лежачего, ведь Запад уже отказался от Украины. Несмотря на страстные призывы Вашингтона, все европейские столицы проигнорировали стоны Киева о помощи. Дальше все становилось делом техники. Но грозное предупреждение Путина о необходимости считаться с российскими интересами на территории Украины означало не что иное, как продолжение войны. Придуманные Путиным семнадцать миллионов русских в Украине означают для него, Артеменко, продолжение миссии разведчика в Киеве. Даже уже не разведчика, а подрывника, ведь он работал капсюлем-детонатором. И работа эта, он был вынужден с горечью признать, не просто уже не приносила радости, но становилась попросту неприятной. И что же эти господа европейцы? Молча прожевали сухую и твердую российскую пищу да и проглотили, не запивая. Да, сволочи союзники, прав был Михаил Афанасьевич. Но вот только почему это открытие не радовало самого Артеменко, было загадкой, неприятным открытием, бунтом его природы.

Масштабное континентальное противостояние снова возникло сумрачным миражом и повисло в пространстве, как будто призрак опустился на эту скованную проклятиями землю. Кто же позаботился, чтобы этот участок планеты оказался на шатком, наполненном неожиданностями геополитическом перекрестке? Кто придумал, чтобы именно здесь разыгрывались заседания перераспределительных комиссий и сведущий, строгий в оценках синдикат вершил свою волю? Артеменко не сомневался – после натовского форума Россия будет закрепляться на отвоеванных рубежах. Позиция босса, как это всегда бывает, вынудит рьяных служак подхватить лозунг, и новое наступление на Украину не за горами. Хорошо бы, если только информационное, думал Артеменко, сам страшась своих мыслей. Неужели его отношение к ситуации, да и к самой работе, стало меняться? Будет битва за Севастополь, он ждал ее. Грядет сражение и за саму Украину, ведь не пустить в Европу – это лишь часть плана. А весь план – вовлечь в империю, сделать одной из опор империи. «Несиловые средства обеспечения военной безопасности» – вот модная формула, которую Центр довел до каждого оловянного солдатика. Это то, что должно веревочным кольцом, западней быть разложено вокруг горла непокорных. И если только пойдет не по-нашему, удавка начнет стягиваться. Удивительно, размышлял Артеменко в притихшем Киеве, куда он выбрался с очередной, вероятно, длительной командировкой, отчего тут так пусто, обморочно тихо, почему нет даже признаков волнения? Полковника военной разведки явно смущало то, что он не ощущал внутреннего ликования, чувство промежуточной победы было как-то притуплено, и он не знал, радость там глубоко внутри или уже появились признаки истощения и боли.

(Москва, 2008 год)

Почти весь день Алексей Сергеевич провел за письменным столом. Он читал и снова перечитывал выписки из одного документа, переданного утром куратором. Затем размышлял, машинально выводя какую-то остроугольную бессмыслицу отточенным карандашом на листе бумаги рядом – эти резвые движения руки его успокаивали и настраивали сбивающиеся мысли. Он опять возвращался к текстовым фрагментам. После встречи с Виктором Евгеньевичем он не поехал в офис, поскольку поздним вечером снова отправлялся поездом в Киев. Да и полученные тезисы следовало основательно изучить, ведь с собой их брать явно не следовало. То были разрозненные кусочки текста, замысловатая мозаика из тезисов одного секретного документа. «Ознакомьтесь с целями, выведенными вашими коллегами. В ближайшее время их озвучит примерная говорящая голова, и они перестанут быть секретным документом», – отчего-то весело улыбаясь, сообщил ему Круг. Он не добавил, какими именно коллегами, а Артеменко не счел нужным переспрашивать. Скорее всего, это был плод совместных усилий нескольких ведомств, прошедший термическую обработку в мозгах целого ряда высокопоставленных чиновников и всяческих специалистов по информации в президентской администрации. Но, может быть, к такой деликатной работе были допущены лишь считаные лица. Этого он не знал, как не мог знать и многого другого в круговороте информации, поступающей наверх от таких, как он, переваривающейся громадным, из нескольких отделов, желудком и бумерангом возвращающейся в виде задач и психологических головоломок. Про себя он только отметил, что давно не видел Круга таким беспричинно веселым. Сияющие глаза куратора выразительно говорили об удовлетворенности данным моментом. О том, что если и будут сообщения для его подопечного, то лишь приятные. Но Круг не прибавил ничего существенного, они быстро поговорили в его машине и разъехались, словно случайные люди, траектории жизней которых пересекались лишь в роковых точках – по необъяснимым законам тайной хиромантии.

То, во что Артеменко вчитывался, должно было бы его радовать как офицера спецслужб – фронт деятельности растягивался до невообразимых размеров, сектор возможностей для каждого участника расширялся. Но щекочущее нервы предчувствие его не особо радовало – то, что для одних открывает путь к героизму, другим порой кажется мрачной дорогой к забвению. Впрочем, он не стушевался, когда увидел документ, отшутился и достаточно полюбезничал с куратором, чтобы тот не узрел появившихся в нем странных ощущений. Артеменко вспомнил, как у него возникло непреодолимое желание во время разговора с Виктором Евгеньевичем почесать свербящий нос, но он усилием удержался – за многие годы работы он научился безупречно контролировать не только свою физиогномику, но и каждое движение конечностей. Он научился как бы видеть себя со стороны. Но разве это меняло дело? У него возникали ощущения волонтера, случайно попавшего не на свою войну. Такое чувство выплыло из детства, когда в школе два его дружка всерьез повздорили между собой, а он не знал, как их разнять, и испытывал невыразимое чувство стыда за обоих. И когда его глаза бегло прошлись по написанному, подобное ощущение тотчас вспыхнуло в нем, и неприятный эпизод возник перед глазами.