Офицерский гамбит - Страница 21

– Чем могу быть вам полезен? – с улыбкой спросил он и пригубил вино.

– Видите ли, – начал его собеседник, – мы с давних времен сотрудничаем с украинскими предприятиями, еще когда все были неоперившимися советскими конструкторскими и производственными базами. Сегодня же все поменялось, и у нас вот два предприятия – рыбинский «Сатурн» и наш «Салют» – рассматриваются в качестве производственной базы газовых турбин для флота…

Конструктор прервался, нервно вздохнул и виновато улыбнулся: мол, извините, что приходится рассказывать малоинтересные детали. Артеменко еще раз отметил, насколько немолод стоящий перед ним человек.

– Продолжайте, пожалуйста, – попросил он.

– Так вот, мы приступили к разработке газовых турбин для военных кораблей морской и океанской зоны, в частности фрегатов и эсминцев. Государством выделены немалые, я вам скажу, средства – миллиарды. Могу доложить, что еще два года назад один наш двигатель успешно прошел испытания, потому и мы полны новых надежд, и от нас уже ждут чудес. Продвинулись ребята и в Рыбинске Ярославской области. Но не все так просто, как кажется на первый взгляд. И мы уже немолоды, и молодежь, как говорится, не та.

Алексей Сергеевич удивился – этот человек никак не мог подойти к волнующему его вопросу. Гул говорящих нарастал, и он уже прикидывал, с кем надо поговорить во время этого неформального форума единомышленников.

– Иван Елисеевич, – решил он подбодрить разработчика, – я готов вам помочь, если это в моих силах. Но скажите, что конкретно я мог бы сделать?

– Понимаете, – он вдруг залпом допил треть бокала вина, поставил его на столик в полутора метрах от них и стал говорить смелее и быстрее, точно боялся, что потеряет собеседника, – я приехал с целью вовлечь в проект украинских специалистов николаевского предприятия «Заря-Машпроект». Если мы, так сказать, перекупим нескольких инженеров, то на годы сократим сроки налаживания собственного производства. И тут ваш фонд мог бы оказать неоценимую услугу, а все контакты с николаевскими специалистами у меня имеются.

И конструктор подробно рассказал ему, какой может быть механизм взаимодействия с фондом. Дело это было прелюбопытное, не лишенное особых козырей для практической работы разведчика – ведь речь шла о привлечении носителей технологий. В то же время Артеменко должен был доложить об открывшемся шлюзе и снабдить Центр своими предложениями и рекомендациями. Незаметно ощупывая взглядом присутствующих в зале, Артеменко пообещал содействовать в деликатном деле. Они обменялись контактными телефонами, договорились об ориентировочном времени связи, и Артеменко уже собрался оставить своего собеседника, как пожилой заводчанин вдруг озадачил его вопросом:

– Скажите, Алексей Сергеевич, вам нравится то, что сегодня происходит между Россией и Украиной?

Поговорить, что ли, ему хочется, подумал он, глядя на уже сгорбленную под тяжестью лет фигуру.

– А вам? – спросил он и сам почувствовал, как ехидство наползает на собственное лицо.

Но седой бородач не обратил на это внимания, а может, в самом деле хотел выговориться.

– Вы знаете, мне очень не нравится. Миссия моя какая-то противная, мы ведь со многими производственниками и разработчиками десятилетия знакомы, связи были прочнее железных цепей. Отношения за десятилетия сложились, как у родственников. А теперь не знаю, что произошло, почему мы по разные стороны баррикад оказались.

– И у вас есть ответ? – Алексею Сергеевичу не терпелось уйти, но правила приличия и этикета требовали последовательности.

– Да я даже не об этом, а о последствиях. У меня брат – биолог. Ученый. Так вот он считает, что это самая что ни есть внутривидовая агрессия у человека. И у современных людей должны быть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее серьезной из всех опасностей, которые нам угрожают в настоящее время.

Только после этих слов Артеменко прошибло, как будто он увидел вспышку, сноп яркого света, ударивший в глаза. Старик между тем продолжал:

– У нас получается, как у крыс. Если запах чуждый – шерсть встает дыбом, и крысы с выпученными, налившимися кровью глазами начинают смертельную охоту. Только у людей есть одно существенное отличие – нам запах чужака заменяет клич лидера о том, кто есть чужак. И вот я думаю: а разве не может лидер ошибаться?

– Может, пожалуй, что может, – медленно проговорил Артеменко, обуреваемый новыми мыслями о происходящем, слегка оторвавшими его от реальных событий. Дальше он говорил машинально. – Но, может быть, это делается с целью усиления?

– Если бы у меня была четкая уверенность, что этот наш внутренний российско-украинский конфликт служит нашему общему укреплению в борьбе с внешними врагами, я бы, пожалуй, согласился с суровой необходимостью нынешних времен. Но беда в том, что такой уверенности у меня нет. Более того, есть уверенность, что эта искусственно спровоцированная дуэль может оказаться очень болезненной. Или даже выйти из-под контроля тех, кто ее задумал. Брат мне много рассказывал и показывал из жизни этих пресловутых крыс, которые, между прочим, весьма схожи с человеком по своей сути. Так вот, больше всего меня поразило то, что во внутривидовой борьбе хотя многие и гибнут от укусов, ранений и потери крови, больше всего животных погибает от нервного истощения, психического перенапряжения и ожидания смертельной схватки. Разве вам это ничего не напоминает из наших сегодняшних реалий?

Вопрос конструктора остался без ответа, да он его и не ждал. Двое участников этой случайной встречи, пожилой мужчина и мужчина средних лет, взяли еще по бокалу, осторожно, без звона, сомкнули их в честь знакомства и разошлись в разные стороны. В тот вечер у Артеменко состоялось в посольстве еще несколько разговоров разной степени важности, и будто бы нарочно он, увлеченно беседуя, натыкался глазами на сутулую фигуру в мешковатом, довольно стареньком костюме. Седина и плавающая старческая походка выделяли его из массы статных, хорошо одетых и великолепно держащихся людей – дипломатов, военных, бизнесменов и их изысканных леди. И мысль, непринужденно посеянная стариком, незаметно поселилась в голове у полковника. Она явилась как мгновенный ответ склонного к анализу мозга на заложенные в него данные: ведь если мы, как крысы, рвем друг друга на части, а между тем очень тщательно соблюдаем внутрисемейную верность, значит, мы точно не одна семья. Мы – разные! Вот, оказывается, в чем вопрос.

(Москва – Киев – Бухарест, ноябрь 2007 года – апрель 2008 года)

Эффект разыгранного представления становился похож на действие неизлечимой болезни в организме человека. Внешне человек вполне нормально себя чувствует, сносно работает, весело, ничего не подозревая, улыбается, наслаждается плотскими радостями или чем-то возвышенным – словом, живет. Тогда как внутри него злые силы давно ведут тихую разрушительную работу, готовят его организм к подрыву, который напомнит о тленности всего сущего и превратит подвижное, чувственное тело в гниющую оболочку, выселит душу… Клетки меняют информационный код, и… происходит смена состояния. Жизнь сменяется смертью, свет превращается в темень, на плоскости свободы прорастают сорные признаки рабства. Клетки начинают «думать» иначе, и все – человек вместо развития и счастья получает лихорадочную, никогда не оставляющую его мысль о смерти, а с нею саму смерть… Смерть и жизнь, горе и радость, поражение или победа – все зависит от единственного: информационного кода, заряда мысли.

Именно так происходит и с государством, с планетой, со Вселенной. Как всякий организм, государство развивается, движется по намеченной траектории. Но если внешние силы активно внедрятся в процесс его развития и если эти силы достаточно сильны, а государство достаточно слабо, его клетки, точно от воздействия рака, меняют свой код и становятся иными. Не подходящими для данного тела, с его душой, мыслями, доктриной и намерениями… И также как человек в результате болезни переходит в иное состояние, так и государство меняется, становится другим. Так было всегда, менялись лишь способы преобразования территорий. Главный вопрос по-прежнему состоит в материализации мысли. И если раньше мысль приводила в действие мускулы, мускулы использовали железо для воздействия на другие мускулы, и вследствие этого воздействия более слабые приходили к необходимости мыслить по-другому. От фаланги Александра Македонского до танковых столкновений XX века промелькнуло лишь мгновение, и вот уже задача преобразования стала решаться без промежуточных звеньев, от мысли к мысли. Одна мысль, более сильная, более въедливая, более живучая, поглощает слабую и становится доминирующей, захватывая пространства и территории. Так незаметно выросла и трансформировалась роль разведки – от слежения за развитием чужих мускулов и железа до прямого воздействия на чужую мысль.