Одри Хепберн. Жизнь, рассказанная ею самой. Признания в любви - Страница 43
Много лет мы жили у озера Люцерн на арендованной вилле «Бетания», но, когда пришла пора выбирать свое собственное жилье, я просила, чтобы оно располагалось во французской Швейцарии. Бюргеншток великолепен, озеро Люцерн – одно из красивейших в мире, но я очень хотела, чтобы Шон ходил в школу на французском языке. И мы с Мелом решили подобрать виллу ближе к Женеве, учитывая и то, что приходилось часто летать, во всяком случае, Мелу. Большая вилла нам была просто не по карману, несмотря на мои финансово вполне успешные съемки в последние годы. Да и ни к чему иметь дворец, для содержания которого нужно приглашать прислугу. Нет уж, мой дом – это мой дом, все, что смогу, я буду делать в нем сама!
Наконец в деревне Толошеназ подле Морж, почти на берегу Женевского озера мы купили совсем небольшую виллу, достаточно просторную, чтобы спокойно жить самим и принимать небольшое количество гостей, но не настолько, чтобы искать друг дружку, запутавшись в коридорах. Главное условие – прекрасный вид, свежий воздух и удобство для Шона. Луки тогда еще не было… Виллу назвали «Ла Пасибль» («Спокойная»).
Там было удобно, спокойно, несмотря на довольно близко проходящее шоссе, а уют я постаралась создать сразу. Стены нашего гнездышка нежного персикового цвета, на котором яркими пятнышками смотрелись голубые ставни окошек. А каков сад!.. Он тянется за домом на юг насколько хватает глаз. Нет, конечно, хватает ненамного, но сад хорош, особенно весной, когда яблони в нем стоят в цвету. Белый яблоневый цвет превращает его в мечту. Очень жаль, что в этом году я не увижу цветущих яблонь…
Я посадила множество цветов, тоже белых, мне кажется, это самые лучшие цвета для растений – зеленый и белый.
Заняли свое место диваны, ковры, статуэтки и вазы, стало по-настоящему уютно. Перед домом построили детскую площадку для Шона и его друзей. Все располагало к отдыху, но Мела тянуло прочь! Мой муж просто не умел жить в семейном гнездышке, а еще он не умел отдыхать, у Феррера внутри бурлила энергия, требовавшая выхода. Он был везде и нигде, всюду у Мела находились знакомые, его записная книжка была чуть тоньше телефонного справочника Нью-Йорка, сам телефон просто раскалялся от звонков, а уши Мела становились красными от трубки.
И все по делу, а не простая болтовня. У Феррера в запасе всегда десяток идей, которые нужно спешно реализовать, еще десяток в стадии обдумывания и пара десятков витает вокруг его головы в воздухе. Разве тут до катальных горок для Шона или моих цветов?
Как только у меня появилась возможность не ездить за Мелом, я не стала этого делать, спокойствие Шона было дороже бурлящих идей его отца. Вот в такой период и приходила ко мне пожаловаться на свою бездетную долю София Лорен. Красавица София страстно желала иметь своего маленького Пуха, как я называла Шона. И не одного, несмотря на то что Ватикан не признавал развода ее Понти и соответственно нового брака. Но София знала одно: она любит Карло, Понти любит ее и они страстно хотят детей. Карло страшно переживал из-за выкидышей Софии, считая, что это проклятье Ватикана. Красавица София просто по-женски страдала.
У Мела была другая идея – его вдруг страстно потянуло в Испанию. На каком-то из приемов он увидел танцующую фламенко очаровательную Марисоль и решил, что настало его время взращивать звезд. Шестнадцатилетняя испанка была хороша, но я сомневалась, что у Мела хватит собственного темперамента, чтобы поставить фильм с ней столь же яркий, как сама девушка. И все же мы сочинили сценарий о девочке-тряпичнице. Новый вариант бессмертной Золушки, которым Феррер собирался покорить весь мир. Обо мне речь не шла, Мел больше не собирался снимать меня или играть вместе в фильме. Я не была против, потому что ни одна из попыток, кроме самой первой – «Ундины», приведшей меня на грань нервного срыва, не была удачной.
Позже мы купили еще один дом – в испанской Марбелле, с видом на прекрасный песчаный пляж среди зелени, где можно было бы хорошо отдыхать летом, если бы Мел умел отдыхать. Я своим домом продолжала считать Толошеназ, который назвала мирным местом.
В этом мирном месте я пряталась с детьми в беспокойные годы уличных волнений, сюда приезжали и приезжают мои друзья, здесь собираются дорогие мне люди… Когда мы разводились с Мелом, я больше всего боялась потерять своего Шона и возможность жить с сыном в Толошеназе. К счастью, Феррер не лишил меня такой возможности. Вилла «Ла Пасибль» осталась моим домом до конца моих дней. Мне не нужно другого, я спокойно обхожусь без бассейна, потому что не очень люблю плавать, мне не нужно поле для гольфа или теннисный корт под окнами, куда важнее большой сад в яблоневом цвету, возможность выращивать любимые ландыши – цветы, которые для меня символизируют невинность и незамутненность, возможность принимать дорогих гостей не в виде торжественного приема со множеством слуг, а запросто, беседовать с ними, сидя с ногами на диване…
Ферреру не был нужен дом, у него дом там, где он сам, а мне нужен. Я никогда не пускала в «Ла Пасибль» репортеров, это совершенное табу. Дом не то место, которое нужно выворачивать наизнанку в угоду публике, извините, но это мое. Каждый человек имеет право на место, куда он может пускать только тех, кого захочет. Мои друзья это знали, потому особенно дорожили возможностью бывать в Толошеназе, а уж посидеть на кухне, как мы делали с Софией Лорен, тем более.
Я всегда старалась готовить еду сама, только когда гостей набиралось много, приглашала помощницу из деревни. И еду покупала тоже сама. Это мамино воспитание, баронесса ван Хеемстра не чуралась никакой работы по дому и ходить на рынок за едой тоже не стеснялась. Это очень помогло, когда пришлось зарабатывать на жизнь в Лондоне простой консьержкой.
У меня проблема: после аварии 1958 года, когда я, желая уйти от столкновения с обгоняющей меня машиной, врезалась в едущую впереди машину Джоан Лора. Адвокат актрисы объявил, что я нанесла ей почти увечья, которых, правда, потом не нашлось, но был суд, а это крайне неприятно. Я сочувствовала Джоан, хотела бы оплатить неустойку за свой проступок, но молодая актриса не желала даже разговаривать. Подозреваю, что ей куда больше был нужен скандал с Одри Хепберн, чем действительная компенсация. Обошлось, но больше я за руль не садилась.
Поэтому возить меня на рынок приходилось кому-то другому, а за неимением водителя я просто ходила пешком, местные жители к этому привыкли и не обращали внимания. Они молодцы, я очень благодарна за возможность жить, как все, без оглядки на свою славу, такая возможность дорогого стоит. Когда я вспоминаю фотографов, гроздьями висевших на деревьях во дворе нашей виллы в Гштааде сразу после венчания с Феррером, становится смешно и грустно одновременно. Любая звезда имеет право на некоторую защищенность, на личную жизнь. В Америке это право оговаривается, но совершенно не соблюдается, хотя любой человек может потребовать удаления репортеров или любопытствующих, на деле ничего подобного не происходит, там превыше право подглядеть за звездой в замочную скважину.
В этом мы с Софией Лорен похожи, она тоже прячется от любопытных и тоже четко разделяет свою жизнь на публичную и личную. У Софии и Карло божественная вилла, настоящий старинный особняк с бассейном, роскошными интерьерами, прекрасным садом, но главное ее украшение – сама София.
У Юла Бриннера не менее роскошное поместье, в котором запросто могла бы разместиться целая королевская семья, прекрасные коллекции картин и фарфора, даже домики для его любимых пингвинов. Я бывала там, когда они еще были женаты с Дорис Клайнер, пингвинов еще не было, но особняк уже поражал воображение. Не представляю, зачем Бриннеру понадобились дома пингвины? Все та же загадочная русская душа…
В Швейцарии большие поместья у многих моих друзей. У меня такого нет, дом в Толошеназе невелик и весьма скромен, хорош только сад, в нем яблони и большое количество цветов – белых цветов. И мне этого вполне достаточно.