Однорукий аплодисмент - Страница 40

Смухлевать с паспортом на самом деле не так уж и трудно. Своего рода счастье, что мы с Говардом ездили не по двум отдельным паспортам. Вот что мы тогда сделали: получили один, на самом деле на Говарда, с двумя нашими фотографиями на одной странице, я, как жена, или femme,[22] обе припечатанные печатью Министерства иностранных дел, только на фотографию Говарда пришелся очень маленький кусочек кривой от того самого овала, внутри которого лев с единорогом и надпись «МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ». Поэтому Реду было на самом деле не трудно сделать фото па паспорт (готово в твоем присутствии) в понедельник у Билби и вклеить его в паспорт Говарда на страницу 3, сначала, конечно, содрав фотографию Говарда. В любом случае, это все равно только чтоб переехать капал, никто не собирается слишком близко разглядывать, а описание на странице 2 не слишком-то определенное, у Реда в любом случае темноватые волосы, как у Говарда, а также тот же возраст, и он только немножечко меньше ростом.

У меня было немножко проблем в банке утром в понедельник, не столько проблемы по-настоящему, сколько небольшой всеобщий переполох, потому что я хотела снять так много денег. Но везде были подписи Говарда, от этого никто не мог отмахнуться, это было не их дело, это были деньги Говарда, а теперь мои по справедливости. Мне пришлось повидать менеджера и объяснить, что мы опять собираемся за границу, а он говорит, что ему все это в самом деле не нравится, обналичивать такой крупный чек, а я говорю, не его это дело, я беру па себя всю ответственность. Тогда он говорит, что надеется, мне известны правила насчет вывоза денег, а я говорю, что про это все знаю, а потом меня осенило, и я говорю, эти деньги на приобретение драгоценностей и поэтому Говард мне все предоставил. Ну, после всей суеты, и мычанья, и вздохов все это очутилось в моем в чемодане из свиной кожи. Так что «Дейли уиндоу» не получит ни пенни.

Когда буду во Франции, напишу муниципальной жилищной комиссии, или как ее там, и скажу, дом нам больше не нужен, мы теперь собираемся с мужем жить за границей, а с ТВ, с мебелью и со всем прочим пускай делают что хотят, может быть, отдадут престарелому пенсионеру или кому-то, кому оно нужно. Говарду это понравилось бы. Практически все прочее, включая колун для угля, я уложила в желтый баул, а Ред взял чемоданы Говарда, а также его одежду, которая вполне сносно ему подошла. Идея была на минутку заехать в Париж, потому что Ред сказал, что Париж хорошо знает и хорошо говорит по-французски, а потом где-нибудь найти виллу или еще что-нибудь. Так или иначе, он сам неплохо управился, позвонил по телефону в «Континентал транкс», заказал по-французски номер в отеле, который назывался «Сюперб» или как-то там еще, для месье и мадам Ширли. «Британские железные дороги» без всяких проблем забрали багаж, хотя попотели над сундуком с бедным Говардом в нем. Тот сундук был в багажном отделении, когда мы ехали в Фолкстон, и с нами на борту парома, когда переплывали канал, причем меня очень тошнило.

В Булони во Франции багаж наш, похоже, таможенников не очень интересовал, и Ред отпустил про сундук шутку, сказал, будто в нем мертвый труп, над чем все хорошо посмеялись. Мертвому трупу бедного Говарда было всего несколько дней, погода была очень холодная, конец января, но по-прежнему оставался вопрос, как избавиться от него таким образом, чтоб никто не заподозрил, а Ред говорил, быть во Франции не совсем значит быть за границей, так как тут теперь Интерпол, Скотленд-Ярд кругом связан с Сюрте, и так далее. Поэтому, говорил он, нам надо быть осторожными.

Мне Париж понравился по-настоящему, магазины и тому подобное, хотя было очень сыро и холодно, Ред немножко вернулся в свое старое настроение и был очень любящим. Он начинал понимать, что нам не в чем себя обвинять, а моя совесть вполне чиста, оставался лишь один вопрос насчет того самого трупа бедного Говарда. Он был там, в сундуке, в нашем номере отеля, и как бы казалось не совсем прилично быть там вместе с Редом и с Говардом, пусть уже и не живым. Мы передумали всякие вещи, типа поджечь отель, но это как бы казалось нечестным. И однажды Реда осенила идея, которая вроде бы могла сработать. Он сказал:

– Тот самый магазин на рю как ее там. Где продается антиквариат и всякие такие вещи.

– Ну?

– У них есть там китайский комод из камфарного дерева. Очень милый, большой. В камфаре долго все сохраняется. И запах вдобавок приятный. Пойдем купим его.

– Ладно, – говорю я. И мы пошли в тот самый магазин, где Ред заговорил по-французски с тем самым стариком, который вел там дела. Тот комод оказался большим ящиком с красивой резьбой, весь покрытый драконами, очень ловко исполненными. К тому же он был очень большой, большой, как мой сундук. Бедный Говард.

Так или иначе, Ред умудрился купить его за одну тысячу новых франков, сказал, не очень дорого, учитывая все. Тот комод привезли к нам в отель па грузовике, служащие отеля сильно им восхищались, даже те, кому пришлось его к нам в номер втаскивать. Потом мы заперли дверь и вывалили мертвый труп бедного Говарда из моего сундука на пол. Теперь он все меньше и меньше походил на Говарда, но я себя почувствовала немножко расстроенной, и меня затошнило, когда мы укладывали его в комод из камфарного дерева. Он вошел очень мило, Ред был прав насчет дивного запаха камфары, который шел от того комода. Так что с трупом все теперь было в порядке, и нам нечего было чересчур спешить с поисками чего-нибудь более или менее постоянного для жилья.

Ну, чтоб не слишком затянуть историю, я ведь всю эту вещь постоянно старалась подсократить, надо вам сказать, что мы на год или вроде того сняли типа бунгало в деревне, не слишком далеко от места под названием Монморильон, что к западу от реки под названием Вьенн. Конечно, привезли с собой весь багаж, а двумя важными вещами в нашем багаже был тот самый комод с трупом Говарда в нем и мой чемодан из свиной кожи, полный английских денег так называемой высокой деноминации. Комод поставили в отдельную комнату сам по себе, потому что там полным-полно комнат, ни в одной из них не очень-то много мебели, но мы, конечно, не можем держать там труп Говарда вечно. Ред говорит, вот что он собирается сделать: засеять семенами большой кусок земли позади и поставить труп бедного старины Говарда вместо пугала, вороны, говорит, очень быстро его обработают. Звучит немножечко дико, да это ведь только мертвое тело, и Говарду нечего больше с ним делать. Может быть, Говард сам бы этого захотел, попробовать отпугивать черных птиц от посевов.

Мне очень трудно почувствовать насчет Говарда хоть какую-нибудь по-настоящему жалость. Мне не хватает его иногда, особенно когда Ред немножечко увивается, как я считаю, за женщиной по имени мадам Кребийон, милях в семи вниз по дороге. Поэтому я и храню до сих пор тот самый колун для угля. Потому что есть тут один мужчина по имени Анри Фурнье, он с вином что-то делает, по-настоящему хорошо говорит по-английски, говорит, будто все для меня сделает. Какой мерой меришь, такой и тебе отмерится. Потому что теперь Реду только надо сказать, что его тошнит от современного мира и он хочет оставить его, прихватив с собой меня, тогда старый колун для угля пойдет в дело, причем это будет не убийство, это будет самозащита, как с Говардом. Впрочем, вот что я собираюсь сказать: трудно по-настоящему чувствовать к Говарду хоть какую-то жалость, потому что он получил что хотел, кроме, конечно, того, что я с ним не отправилась. Говард был попросту симпатичной машиной, желавшей умереть, а Ред говорит, что таков весь сегодняшний мир. Если он будет это и дальше талдычить, я пойму, мне пора оставлять свои отпечатки на том самом колуне для угля. Не то чтоб я по-настоящему желала кому-то вреда, потому что хочу одного: жить милой порядочной жизнью, получая столько удовольствия от нее, сколько могу. В целом затем мы и тут.

Теперь я заканчиваю писать свою историю, вот она, моя история, верьте не верьте, дело ваше, а не мое. Кое-кто говорит нехорошие вещи про меня и про Реда, насчет убийства, ограбления и так далее; не знаю, откуда все это идет, может быть, даже из супермаркета на Гастингс-роуд, нынешний мир – место маленькое, но я настаиваю на той самой истории, которую вам рассказала. И последние мои слова к тем, кто беспокоится насчет современного мира, насчет жизни, и тому подобное. Это на самом деле не мои слова, а папины (то есть моего отца), и не столько его слова, сколько слова одного капрала, которые папа всегда цитирует и которые тот капрал сказал во время Второй мировой войны. Тот капрал обучал их стрелять из ружей или чему-то еще, и кто-то спросил: «Долго, по-вашему, будет эта война продолжаться, капрал?» А тот самый капрал говорит: «Кого волнует, долго ли будет она продолжаться, пока тут еще полным-полно пива и девок?» Ну, я не слишком охоча до двух этих вещей, но смысл понимаю. Кстати, все говорили, когда Говард служил в армии, он был не слишком хорошим солдатом. Дай мне пасть, как солдат. Как раз этого он не сказал, правда? Бедный глупый Говард.