Однорукий аплодисмент - Страница 39

– Пойдемте со мной, – говорю я. – Мне вам надо сказать кое-что. Очень срочно.

А он говорит:

– Сядьте, выпейте, вы, похоже, замерзли.

Но я говорю:

– Дело ждать не может, очень срочное, тут мы не сможем поговорить. – И тогда он извинился перед Хиггинсом, вид у которого был чертовски грязный, если вы не возражаете против подобного выражения, допил остатки своей пинты пива и вышел со мной на улицу. И пока мы шли обратно к нашему дому, я пыталась очень осторожно ему втолковать, что случилось. Он был без пальто и немножко дрожал, и шел для меня немножечко чересчур быстро, но когда до него дошло, что случилось, вдруг остановился и говорит:

– Боже мой.

– При чем тут Боже мой, – говорю я. А когда мы проходили мимо того легавого, он сказал:

– Отыскали, кхе-кхе? Я буду поблизости, миссис, так что не опасайтесь.

После этого мы как бы поскакали к нашему дому, я открыла парадную дверь, включила свет в прихожей. Я как бы надеялась, что труп Говарда типа исчезнет по волшебству, пока меня нету, только он все был там, на полу. Ред выглядел немножечко бледно, говорил: «Боже мой» – снова и снова. А потом он сказал:

– Ты должна была вызвать полицию, просто должна была. А вот это то самое, чем ты его стукнула, да? – Он держал тот самый колун для угля и как бы им размахивал. – Ужас, ужас, действительно.

Видно было, он не слишком-то смотрит ТВ, и в кино тоже ходит не часто, потому что усеивал ручку того колуна для угля отпечатками пальцев. Я свои, разумеется, вытерла чайным полотенцем, как и следует делать, если кого-нибудь убиваешь.

– Хорошо тебе говорить, – говорю я, – иди в полицию, а что скажет полиция? Скажет, будто мы поругались или еще чего-нибудь и я его укокошила. Они ведь ничуточки не поверят, будто он это сам хотел сделать, а я первая сделала, правда? Само собой разумеется. И все это нечестно, вся куча неприятностей заварилась из-за глупых идей Говарда. В любом случае, он мертв, и сам этого хотел. Умереть, я имею в виду. Не совсем таким образом, но дело сделано точно так же, как было бы сделано любым другим образом, а я вовсе не собиралась. Вызвать полицию значит накликать на свою голову кучу неприятностей.

– Я бы лучше вызвал, – сказал Ред очень громко и очень нервно, причем все так же стискивал в правой руке колун для угля. – Я бы лучше пригласил зайти вон того полисмена на улице.

– Ты бы управился хуже, чем я, – говорю, – попомни мои слова. Стоишь тут с топором сплошь в твоих отпечатках, не в моих, а я все вещи правильно сделала. – Он со звоном швырнул колун на пол, потом руки стал вытирать об весь свой пуловер. – Полиция тебя уже заподозрила, – говорю я, – к тому же ты еще написал ту поэму про смерть ради доброго дела и тому подобное.

– Это глупо, – сказал Ред. – По какой бы причине я его убил? Кроме того, у меня есть алиби. Это куча чепухи, вот что это такое, и я отсюда ухожу.

– Да какое там алиби, – говорю я. – Может, ты его сейчас убил, правда? Я могу выскочить с визгом и все про это рассказать, правда? – А ручка вся сплошь в отпечатках этого самого глупого идиота. – Нельзя будет доказать, что он не сейчас умер, правда? – И вот тут я как бы ослабела. – Ох, Ред, – говорю. – Я такая несчастная. Мне нужна помощь. – И прости меня, Господи, в тот момент не возражала б немножко заняться любовью, помоги всем нам, Боже.

– Правда, – как бы взвизгнул Ред, и лицо его было в поту, хоть было очень холодно, я по-прежнему в норке, на той кухне была стужа адская, – правда не повредит невиновному, – взвизгнул он. – Скажи правду, вызови полицию и скажи правду. Правда не причинит тебе никакого вреда, правда твой единственный путь. Правда.

Тон у него был такой, как у какого-нибудь продавца с коробкой из-под мыла, торгующего журналами на углу улицы. Я же пока попусту слов не тратила, я очень сильно думала, и, пока думала, а Ред продолжал насчет правды, немножечко пнула колун, и он улетел прямо под электрическую плиту, в нашей модели внизу не было отделения для подогрева, просто маленькие ножки, так что образовывалось небольшое пространство между печной духовкой и полом. Ред не видел этого и не слышал, продолжал насчет правды. А я думала, черт с ней, с этой правдой, раз никто не поверит этой самой правде. Дело было в том, чтобы организовать вещи так, чтобы у меня никаких проблем не было, так как я никаких проблем не заслуживала, Богу, известно, их у меня хватало. Скоро Ред чуточку успокоился и сказал:

– Ну, я всех предупреждал, правда? Я полицию предупреждал, всех и каждого, что тут собирается произойти. Надо было им слушать меня, надо было тебе меня слушать, но никто меня не послушал, все считали меня сумасшедшим.

– Дело вот в чем, – говорю я, – что делать с трупом бедного Говарда? – Странно, Говард там мертвый лежал на полу, а я как бы не могла чувствовать никакой жалости или еще чего-то, хотя знала, это придет попозже, когда уберется с дороги этот самый труп. – Мы просто не можем оставить этот самый труп вот так вот тут лежать, – говорю я. А Ред сказал:

– Уволь меня от этого, меня это никак не касается, я ни с ним, ни с какой его частью не хочу иметь никакого дела, я просто хочу избавиться от всего этого.

Теперь мои мозга работали очень быстро, очень трезво, рехнуться можно, старики, вот глупый старый идиот, и поэтому я говорю:

– Весь тот самый колун сплошь в твоих отпечатках, причем ты не знаешь, где тот самый колун.

И он говорит:

– Где он, где, что ты с ним сделала, куда ты его спрятала?

– Тут, на кухне, – говорю я, – и пока ты его будешь искать, я просто пойду приведу того легавого. Правда, будет мило: ты стоишь на коленках и ищешь колун, а легавый заходит и видит вот этот вот мертвый труп и тебя, когда ты весь вот так вот трясешься? Ну что, – говорю я, – прямо атас, старик. – Глупо с моей стороны. Ред, как видите, на самом деле вовсе умом не блистал. Он был хорош в постели, и все, но, по-моему, надо быть благодарным за небольшие милости. – У меня есть чековая книжка, – говорю я, – вся с подписями Говарда. Если я в понедельник утром пойду в банк, то смогу взять те самые пятьдесят с чем-то тысяч монет, правда?

– Сколько? – сказал Ред.

Мне пришлось ему снова сказать.

– А, – говорю, – «Дейли уиндоу» ведь не успеет со своим чеком, правда? Они немножечко расстроятся, но чего у тебя никогда не было, того тебе не потерять, кстати, это ко всем относится.

– Мне все это нисколько не нравится, – сказал Ред.

– Понравится, – говорю я. – И на самом деле нечего себя в чем-то винить. Говард денег своих не хотел, он хотел умереть. Так что в чем-то винить себя нечего.

– Что ты собираешься делать? – спросил Ред.

– Можем за границу уехать, – говорю я, – и взять с собой Говарда. У меня есть милые новые чемоданы. Есть очень милый большой сундук, которым мы никогда не пользовались. Говард может туда поместиться. То есть пока не окоченел. – Я все проделала просто атас, это в самом деле единственное выражение, которое можно придумать.

– Мне все это нисколько не нравится, – опять сказал Ред.

– Ох, хватит, – говорю я.

Теперь я в самом деле взяла верх. Я в самом деле командовала, и мне вполне это нравилось. Только хотелось бы, чтоб дела двигались чуточку побыстрее, ведь завтра воскресенье, когда все закрыто. А потом, этот дурак Говард пригласил Миртл с Майклом на чай. Ну, они не придут. Идея была не моя. Завтра утром пойду первым делом, скажу, будто Говард уводит меня на весь день типа развлечься после моего дня рождения, а они могут прийти на чай как-нибудь в другой раз. «Ох, бедный глупый Говард», – все время думала я потом, когда мы с Редом запихивали его в тот самый милый большой сундук, крытый свиной кожей. Он очень даже мило вошел, сложенный вдвое, конечно.