Однорогая жирафа (сборник) - Страница 31

— Впрочем, — воскликнул он через минуту, — ведь шторма-то нет! А может быть и не будет вовсе!

— Как не будет! — возразил рыбак. — А это что такое?

И он показал в сторону пляжа. На мачте, стоявшей на берегу возле навеса, поднимали рывками штормовой флаг. На лодке, плававшей вдоль берега, кто-то в матросской полосатой тельняшке кричал в рупор купальщикам, заплывшим слишком далеко. Некоторые пловцы уже начали возвращаться к берегу.

Погода была такая же ясная, как и все утро. Но что-то тревожное чувствовалось в этой картине нарушенного мирного отдыха.

— Так, — сказал я. — Значит, барометр откликнулся наконец! Или предупреждение пришло из области?

— Сейчас узнаем!

Смородинов круто повернулся и направился к санаторию. Я едва поспевал за ним. Проходя мимо метеостанции, мы увидели в дверях белого домика нашего молодого знакомого.

— Пришло сообщение с дельфинера «Отважный». — крикнул он, — а сейчас начал падать и барометр. Сразу на двадцать делений скакнул! Хорошо, что сигнал внимания я раньше передал…

Не успели мы дойти до санатория, как из-за горизонта показались тучи. Они спешили к берегу, словно воздушная армада. Задул ветер.

Последние купальщики прибежали с пляжа уже под первыми каплями дождя. В воздухе потемнело.

Обедали не на веранде, как обычно, а в столовой, где были зарыты все окна и двери. Но ветер проникал сквозь щели, колыхал портьеры, надувал, как паруса, занавески… Со звоном посыпалось стекло на паркет в дальнем углу. Кто-то плохо закрыл окно, и ветер сорвал раму с крючков. Несколько человек бросилось закрывать окно.

Нашим соседом по столу был добродушный старичок, отличавшийся на редкость терпеливым характером. Он заслужил общее уважение тем, что стоически переносил досаждавший ему хронический ревматизм.

— Ну, как ваша нога, — спросил я сочувственно, — наверное, дает себя знать?

— Представьте себе, нога — ничего… — ответил он, к моему удивлению. Но вот в ушах боль чувствовал сегодня утром довольно сильную. И знаете, — обратился он ко всем, — эту боль я ощущаю каждый раз перед штормом. Врачи ничего не могут по этому поводу сказать.

Он развел руками.

Все выразили ему свое соболезнование. А я невольно подумал, что в природе много предвестников шторма, мало или совсем неизвестных науке.

Должно быть нечто в том же роде подумал и Смородинов, потому что он бросил быстрый взгляд на старичка-ревматика, нацарапал что-то черенком вилки на скатерти и нахмурился.

После обеда мы вышли на балкон. Ветер набросился на нас, точно поджидал нашего появления. Торопливо застегивая пиджак на все пуговицы и нагнув голову навстречу буре, я посмотрел в сторону моря. По небу быстро неслись тучи. Вал за валом катился от горизонта, и все море было покрыто пенящимися гребнями. На обезлюдевшем пляже громко шуршала галька.

В санаторном саду с глухим стуком падали на землю яблоки.

Силуэт какого-то судна мелькнул среди волн в сумеречном свете. Я успел различить вытянутый нос и низкий корпус, нырнувший в провал между гребнями.

Всю ночь завывала буря, крепкое здание санатория по временам вздрагивало и сотрясалось, а крыша гремела, словно кто-то, неистовый и безумный, пытался отодрать ее.

К утру солнце выглянуло из разорванных туч и осветило темно-синее море с белыми барашками. Шторм стихал, но крупные волны еще накатывались на берег.

Купаться было нельзя. Отдыхающие, выбитые из привычной колеи, заполнили читальный зал и бильярдную или слонялись по веранде без всякого дела. Петр Иванович предложил устроить экскурсию на научно-исследовательскую станцию, расположенную километрах в пятидесяти от санатория — на берегу моря. Многие согласились.

Подали автобус.

— Не может быть, — сказал мне Смородинов, когда автобус тронулся в путь, — чтобы на этой станции не знали про медуз и блох и про их метеорологические способности. Эта станция как раз изучает ту область природы, где вопросы биологии находятся на стыке с физикой. Не могли там не обратить внимания на эти вещи.

По тону Петра Ивановича чувствовалось, что он уязвлен. Еще бы! Была затронута честь науки…

К моему удивлению, в автобусе оказался и Костя Никитин — молодой метеоролог, с которым мы познакомились накануне. Костя уверял, что ему совсем не хочется спать, хотя он только утром сменился после суточного дежурства на метеостанции. На его лице я прочел жадную любознательность и нетерпение, которые встречаются у людей, одержимых какой-нибудь идеей. Такое выражение бывает у рыболова, спешащего к облюбованному, но еще не испытанному местечку на берегу реки, у коллекционера, вскрывающего посылку с редкой находкой, или у человека, который ожидает решения сильно мучающей его задачи.

Автобус мчался по узкому шоссе с бесконечными подъемами, спусками и поворотами. Вдоль асфальта мелькали грушевые и сливовые деревья; медленно проплывали долины с фруктовыми садами и полями, засаженными табаком, уступая место лесам на горных склонах.

Станция была расположена на самом берегу моря. Это было красивое светлое здание, неподалеку от которого, в густой зелени сада, ютились домики сотрудников. Некоторые лаборатории, расположенные ниже уровня моря, были отделены от него только стенкой из стекла, которая позволяла вести наблюдения за жизнью морских глубин. Другие лаборатории большой трубой соединялись с морем, оно входило в них, как в искусственную лагуну.

В лабораториях и в кабинетах в верхнем этаже здания мы увидели много интересного. Мне запомнился макет дельфина в натуральную величину; это животное, похожее на рыбу, изучалось здесь с точки зрения техники его движения. Оказалось, что дельфин, как это было видно из фотографий, сделанных советскими учеными, двигался благодаря винтообразному изгибанию туловища. У этого живого винта даже морда закручена по винтовой линии, но в обратном к движению тела направлении, — своеобразный гидродинамический компенсатор, препятствующий переворачиванию животного, пока оно плывет в воде. Компенсатор этот выключается, когда дельфин выскакивает из воды, — вот почему, оказывается, дельфин валится набок, когда он проделывает в воздухе свой курбет. Я много раз наблюдал резвящихся дельфинов, и мне казалось, что этот красивый крен при кувыркании — проявление своеобразной лихости чудесного пловца, в совершенстве освоившего водную стихию. Но оказалось, что «характер» животного тут ни при чем — в действие вступали законы гидродинамики, и дельфина переворачивала простая механическая сила, которой он не мог управлять.

Немало было здесь и других занимательных вещей, описание которых могло бы занять целую книгу.

Да, мы попали в нужное место! Здесь можно было надеяться найти ответы на вопросы, поставленные перед наукой рыбаками.

Нас познакомили с одним из крупнейших специалистов по физике моря, профессором Шавровым, худеньким человеком среднего роста, со спокойными манерами, седыми височками и ясным взглядом больших глаз.

Когда Смородинов с обычной своей непосредственностью рассказал негодующим тоном о том, как метеостанция оказалась не в состоянии предсказать заблаговременно шторм, в то время как «несчастный комок слизи» — медуза — и «дрянь, едва различимая глазом», — морская блоха — отличнейшим образом все «знали», а из людей о предстоящей буре догадывался только больной ревматик, не имеющий никакого отношения к метеорологии, Шавров тихо улыбнулся.

Он попросил одного из своих помощников принести радиозонд — прибор для исследования верхних слоев атмосферы.

На веранду, куда нас пригласили, был доставлен тонкостенный резиновый шар, наполненный водородом.

Я думал, его сейчас запустят в воздух, но Шавров взял шар за веревочку, поднес близко к уху Петра Ивановича и вопросительно посмотрел на него.

Тот резко отдернул голову. Затем взял в руку веревочку от шара и несколько раз поднес радиозонд к своему уху. На лице Петра Ивановича появилось выражение заинтересованности. После этого Смородинов передал шар мне и стал ждать, какое впечатление произведет опыт на меня. Я поднес шар вплотную к уху и ощутил тупую боль, точно кто-то давил мне на барабанную перепонку.