Одной ночи достаточно (ЛП) - Страница 3

— Это ваш кинжал? — спросил Акоста, снова поворачиваясь ко мне.

Рукоятка из нефрита, вырезанная в форме обезьяны, которая закрыла глаза, показалась мне знакомой с самого начала. Теперь я узнал ее.

Понял, что лучше рассказать об этом сейчас. Потому что они все равно вскоре узнают.

— Нет, не мой, — ответил я. — Но у меня есть похожий. Я купил его сегодня днем. В художественном магазине. Он у меня в кармане.

Полицейские, заметив, что я поднес руку к карману, перехватили ее в трех местах: за плечо, локоть и запястье. Крепко была схвачена и вторая рука.

— Одну минутку, господа. Успокойтесь, — холодно произнес я. — Что вы, черт возьми, намерены делать?

— Пока не знаем, — сказал Акоста. — Но то, что вы собирались сделать, мы сделаем за вас.

— Значит, вы собираетесь произвести… обыск, и тем самым хотите вызвать против меня подозрение?

Акоста преподал мне урок грамматики.

— Я не могу «хотеть» вызвать подозрение против того, кто уже подозревается.

Я молча проглотил это замечание.

Они обыскали меня. Я ждал, когда полицейские найдут кинжал, вытащат его и убедятся, что он не «тот самый». Но появилась лишь квитанция о покупке.

Я вырвался из рук полицейских, пока Акоста читал документ.

— Эй, послушайте! Там должен быть кинжал! Он лежал вместе с квитанцией!

Я продолжал извиваться, пытаясь поднести руку к карману, где должно находиться оружие. Но меня держали крепко.

В конце концов один из агентов вывернул карман подкладкой вверх, показывая, что он пуст.

— Но нож был там! — уверял я.

— Да, нож был там, — согласился Акоста. — Этот нож!

Мне удалось вернуть голосу твердость и спокойствие. Через минуту все станет ясно. Бесполезно так волноваться, это только запутает дело.

— Подождите, выслушайте меня. Это не мой кинжал, потому что свой я даже не вытаскивал из кармана. Он был завернут в бумагу продавцом и передан мне в таком виде. Бумага маслянистая. Сверток скреплен по краям двумя резинками.

Акоста сделал знак полицейским, и они оттащили меня в сторону на несколько метров. Акоста присел на корточки у основания стойки. Тусклый свет туда почти не проникал. Он поискал на ощупь в двух-трех местах и встал. В руках у него был кусок зеленой промасленной бумаги.

— Описание точное, — заметил он.

Я с вызовом поднял подбородок.

— Может быть, вы хотите сказать, что в толпе я вытащил из кармана сверток, снял бумагу и воткнул нож ей в бок?.. И никто не увидел?

— А вы, может быть, хотите сказать нам, что это сделал кто-то другой? И вы не почувствовали, как неизвестный залез к вам в карман? Ничего не почувствовали? Послушайте, какой звук издает эта бумага.

Акоста скомкал промасленную бумагу, и она зашуршала, захрустела, как живая.

Он оставил в покое бумагу и изобразил на лице некое подобие сердечной улыбки. Которая, очевидно, означала: «Давайте будем дружить!»

— Вы продолжаете отрицать, что этот нож ваш? — настаивал Акоста.

Я не отрывал взгляда от проклятого оружия. Теперь меня охватило беспокойство. Несомненно, заколдованный предмет… А как же иначе он мог выбраться из кармана, освободиться от бумаги и войти в плоть?

Акоста взял квитанцию у полицейского и начал переводить ее мне слово за словом. Она не была похожа на тот сжатый, краткий документ, который выдают у нас в Штатах. Квитанция была написана в цветастом испанском стиле, с подробным перечислением различных деталей. Действительно, в магазинчике я заметил, как торговец тщательно описывает в квитанции мою покупку. И подумал тогда, что, должно быть, такова местная традиция.

— Продавец искусства Тио Чин, — читал Акоста. — Пасайе Ангоста, сорок два. За продажу кинжала, декоративного, привезенного с Востока, с рукояткой из нефрита, господину Скотту.

Чтение воскресило в моей памяти сцену в китайской лавке, и я понял, что не давало мне покоя последние четверть часа. Теперь все стало ясно.

— Постойте, — прервал я его. — Дайте рассмотреть кинжал поближе. Подержите его рукояткой вверх, так, чтобы можно было лучше видеть саму рукоятку. Прекрасная скульптура.

Акоста с иронической снисходительностью держал кинжал двумя пальцами почти у самой рукоятки.

— Обезьянка закрывает руками глаза, да?

— Да, ну и что? — сухо констатировал он.

— Тогда это не тот кинжал, который купил я.

Я с триумфальным видом ожидал эффекта от своей фразы, но его, по правде говоря, не последовало.

— У продавца было их три. Три кинжала такого типа: глаза, уши и рот. Знаете, для иллюстрации старинной поговорки: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу». Я хотел только один и спросил Еву Роман, какой мне выбрать. Миссис Роман посоветовала с изображением обезьянки, которая закрывает уши. Я взял. Этот нож из той же серии, но я покупал не его. Он принадлежит кому-то другому. Продавец подтвердит. Давайте сходим к нему.

Акоста даже не шелохнулся.

— Вы отрицаете, что этот документ был написан для вас и передан вам?

Что за вопрос! Они взяли квитанцию из моего кармана.

— Естественно, не отрицаю. Это моя квитанция, — ответил я не колеблясь.

— Тогда позвольте прочитать документ до конца. Вы прервали меня, — сказал Акоста и продолжил: — Описание… с рукояткой в виде скульптуры, представляющей собой «обезьянку, которая ничего не видит». Получено для оплаты двадцать песо.

Я открыл рот от удивления.

— Нет! Он ошибся с описанием в квитанции, вот и все!

Не убедило.

— Вы признались, что купили кинжал. Вы признались, что квитанция ваша. Вот орудие, которым была убита женщина. Вы сами заявили, что она убита этим ножом. Кинжал был вырван вами из раны. Наконец, мы имеем квитанцию, в которой сказано, что куплен нож с обезьянкой, которая «ничего не видит». Квитанция соответствует кинжалу, а кинжал соответствует ране. Это подтверждает квитанции. А квитанция выдана вам. — Акоста пожал плечами. — Все просто. Замкнутый круг, даже спаянный, из которого вам не выскользнуть.

Это было правдой. Как ни пытался, мне не удалось найти выход.

— Но я вам говорю, что купил кинжал с обезьянкой, которая «ничего не слышит». Это другой нож. Он соответствует ране, и квитанция соответствует этому ножу. Но квитанция не соответствует кинжалу, который я купил. Кинжал другой! Неужели вам не понятно?

— Обычные отклонения англосаксонского ума, — прокомментировал терпеливым тоном Акоста. — Вы, северяне, никогда не выбираете прямой путь между двумя точками. По той же самой причине вы не принимаете десятеричную систему, более рациональную, чем ваша.

Наверное, он решил убедить меня. Оказывается, ему не только нравилось арестовывать людей, но и убеждать их, что они виновны. Сейчас он хотел дать понять, что я нахожусь в неприятном положении. В чем себе еще не отдаю отчета. Я пришел к мысли, что разговаривать с ним — попусту тратить время. Но ничего другого не оставалось.

— Предположим, кинжал куплен кем-то другим. Кто, конечно же, не признается. — Акоста развел руками. — В таком случае, не хватает кинжала. Где тот, который якобы купили вы? Где тот, который был завернут в промасленную бумагу и скреплен двумя резинками? Где тот, который лежал у вас в кармане? Ну, где же он? Вы утверждаете, что речь идет о двух ножах. Мы не убеждены в этом. Мы говорим, что нож один. И показываем вам этот единственный кинжал. Вы говорите, что их два, но не можете показать их нам. Так кто выкручивается, вы или я?

Я больше ничего не понимал.

— Может быть, его вытащили из кармана в коляске или в том месте, где мы обедали? Это было в «Сан-Суси». Мы там станцевали пару румб. Может быть, он выпал там. Откуда мне знать? Карман не очень глубокий…

Когда мои слова перевели, они вызвали хохот у полицейских. Один из них приложил растопыренные пальцы к кончику носа; жест, который имел одинаковое значение в нескольких языках.

Акоста снова повернулся ко мне.

— Значит, кинжал сам развязался, освободился от обертки, и потом его вытащили. В общем, он «сменил кожу», как змея, оставив в вашем кармане бумагу и резинки. Когда вы пришли сюда, бумага с резинками сама упала на землю! Тем временем была выдана квитанция на другой кинжал. Оказывается, продавцы выдают квитанции, чтобы описать предмет, который мы не покупаем. И чтобы описать не тот предмет, который мы покупаем.