Однажды суровой зимой (СИ) - Страница 1

Сны, что приходят из реальности. И реальность, в которую пробираются сны. Такое случается весьма часто. Но что делать, если грань между сном и реальностью стирается, а один и тот же сон снится из раза в раз? Обрывки образов. Кусочки мозаики, из которых однажды можно будет сложить легенду.

Пронзительный голубой свет вокруг. Высокий звук. Звенящая нота, разбавляемая монотонными ударами колокола в отдалении. Звук разносится через равные промежутки времени. Если, конечно, понятие времени здесь вообще существует. Единственный вариант — идти на этот звук. Он медленно приближается. А потом внезапно наступает тишина, полная и абсолютная. И эта тишина оглушает еще сильнее, чем все прочие возможные звуки. Сводит с ума…

Дует ветер в тишине над пустошью. Слышно, как где-то работает механизм. Гремят звенья огромной цепи. Будто поднимается мост. Мост над бездной. Только нет никакого моста. А бездна — вот она. Смотрит миллиардами далеких звезд. И прямо сквозь поднятые перед собой руки летят обрывки серебристого тумана. Души людей, уносящиеся прочь. Туда, где нет ни голубого света, ни звуков колокола или ветра. В неизвестность.

Навязчивый стук заставил ее проснуться. Девушка села в постели. Огонь в очаге справа от кровати пылал жарко. На улице бушевала метель, делая ночную темень за маленьким окошком еще непрогляднее. Нет, ей не почудилось. В дверь действительно колотили. Быть не может. Кого могло занести сюда? Она ведь специально выбирала для зимовки домишко в самом непроходимом месте среди горных лесов. Здесь и зверья-то почти нет, не говоря уже о людях. Дьявольщина, да и только.

— Умоляю, откройте, — донеслось из-за двери.

Голос был слабым и еле различимым.

Девушка свесила с кровати длинные худые ноги в серых шерстяных чулках и толстых носках. Встала на разбросанные овечьи шкуры и накинула прямо поверх рубахи просторную вязаную кофту льняного цвета. Она спешно подошла к двери, но, прежде чем отпереть ее, бросила быстрый взгляд на гроздь амулетов под притолокой. Ни один не звенел и не переливался. Угрозы не было.

Следующий стук был уже более слабым и настолько отчаявшимся, что хозяйка домика поспешила открыть поскорее. Метель бесновалась вокруг стоявшего на пороге мужчины. Совсем еще юный, исхудавший, с чумазым лицом и грязными черными волосами под капюшоном выношенной меховой куртки. Вся одежда на несчастном словно бы кричала: «Я сплю в берлогах, если сплю вообще». Загнанный изможденный вид. Красный простуженный нос. И полные отчаяния зеленые глаза, от одного взгляда в которые девушка посторонилась, пропуская незнакомца в тепло.

— Заходи скорее, не стой столбом, — пригласила она.

Он уставился на нее, как будто забыл, зачем молил впустить его.

— Ну заходи же, — поторопила она, схватила его за заиндевевший рукав и буквально втащила внутрь. — Пока в дом не намело.

— Я не причиню тебе вреда, — его язык заплетался от холода.

— Не говори глупостей, — она поволокла его к натопленному очагу. — Я тебя боюсь меньше, чем вьюги снаружи. Посмотри на себя. У тебя пальцы не разгибаются. Что ты мне сделаешь? Застучишь зубами до смерти?

Она подвинула ближе к огню одинокое плетеное кресло, застеленное пледами, и усадила в него незнакомца. А затем принялась хлопотать вокруг. Повесила над огнем чайник. Помогла стянуть ветхие перчатки с посиневших пальцев. Тихонько присвистнула, но ничего не сказала.

— Спасибо, добрая женщина.

Он помог ей снять промерзшую куртку. Протянул озябшие руки к желанному жару. От тепла кончики пальцев защипало.

— Потом будешь благодарить, — она помогла стащить сапоги. Набросала сверху еще груду одеял. — Отогревайся пока. Сейчас тебя накормим, приведем в порядок и подлечим.

Юноша обессиленно наблюдал, как хозяйка домика суетится вокруг. Как отщипывает пучочки трав из развешенных тут и там заготовок, как засыпает их в чайник. Отходит в угол к маленькому шкафчику, встает к нему спиной. Начинает греметь посудой. Ее густые растрепанные волосы цвета лесного ореха отливают золотом в отблесках огня.

В маленьком домике из мебели был лишь этот шкафчик, похожий на деревенский сервант, пара сундуков, круглый столик и два стула в одном углу, кровать с кучей перин и одеял — в другом, рядом с очагом. И еще кресло, в которое его усадили. Все остальное пространство занимали травы, шкуры и корзины. На столе красовался ком оплывших свечей на большом глиняном блюде. А слева от очага — узенькая дверца, ведущая, видимо, в кладовку или подсобное помещение.

— Ты что, одна живешь в этом медвежьем углу? — внезапно осенило юношу.

— Угадал, болезный, — девушка обернулась к нему.

Она держала в руках блюдо с нарезанным сыром, хлебом и большим ломтем мясного пирога.

Хозяйка подала ему тарелку:

— Угощайся.

— Но почему ты одна? — юноша принялся за еду.

От вида и запаха пищи желудок свело. Ему захотелось накинуться на угощение, но он старался есть не слишком торопливо, чтобы не напугать девушку своим поведением.

— А ты почему один лазаешь по горам в непогоду? — вопросом на вопрос ответила она. — Зима выдалась слишком суровая для долгих ночных прогулок.

Внезапно его взгляд упал на предмет возле ног. Под кроватью лежал длинный чуть изогнутый кусок зеленого дерева.

— Ты что, ведьма? — паренек перестал жевать и уставился на нее.

— Конечно, ведьма, — девушка лукаво прищурила бирюзовые глаза. — Пойду натоплю баню, вымою тебя и изжарю в печи, как подобает приличной лесной карге.

Хозяйка наклонилась, заглянула под кровать, но извлекла не посох, а большую деревянную шкатулку, в которой что-то звякнуло. А потом заспешила к узенькой дверце слева от простенького очага, который даже камином назвать нельзя было.

— У тебя нет печи, — зачем-то возразил гость.

— Вот незадача! — бросила девушка, прикрыв за собой дверцу.

На мгновение несчастному путнику показалось, что он зря зашел в этот домик. Лучше замерзнуть в снегах, чем просить помощи у ведьмы, пусть и молодой. Но затем его внимание вновь привлек мясной пирог. И мысли улетучились.

— Пусть это будет крольчатина, — пробормотал он, снова принимаясь за еду.

— Это ягненок, — ответила хозяйка. — Ешь быстрее.

Она вернулась из своей каморки уже без деревянной шкатулки. Ее волосы были заплетены в косу. На лбу блестели бисеринки пота. Торопливо взяла из шкафчика глиняную чашку, налила в нее травяной чай из чайничка и сунула в руки юноше. Тот поставил тарелку с едой на колени. Взял чашку и с наслаждением втянул носом горячий пар, курящийся над отваром. Несмотря на боль в пальцах и ладонях, ощущение жара было восхитительным.

— Я вот, между прочим, не задаю тебе вопросов о том, кто ты, — заметила девушка, которая изучающе рассматривала гостя. — А следовало бы знать, кто сейчас сидит в моем доме и ест мою еду.

— Я, — брюнет колебался. — Я потерялся на охоте.

Она презрительно дернула бровью.

— А я — сбежавшая из монастыря монахиня. Ладно, — она скрестила руки на груди. — Не говори ничего, если не хочешь. Я сама все узнаю быстрее, чем ты думаешь. Я же ведьма.

Она вновь вышла в маленькую дверцу в стене. Какое-то время ее не было. Лишь доносились невнятные звуки. Юноша успел доесть ужин, который казался ему просто божественным, и с наслаждением выпил пряный отвар, несмотря на то что тот был обжигающе горячим. Он хотел поставить тарелку и чашку на столик, но сил просто не было. Поэтому он попросту опустил их на пол прямо на шкуры в ногах. А потом принялся неотрывно смотреть на огонь в очаге. Все тело ныло. Больной нос и обветренные губы щипало. Но вместе с тем пришло ощущение покоя и расслабленности. Похоже, травы в отваре имели какое-то действие.