Однажды - Страница 6

Не удержавшись, я попытался оспорить столь нелепые рассуждения:

– Вы определенно заблуждаетесь. Всех людей создал Бог, по своему образу и подобию.

– Неужели? – и без того круглые глаза Григория ещё больше расширились.

– Три дня назад граф взять Святогора на охоту для гостей. Они травить его собаками и стрелять. Я умолять и просить не делать этого, я плакать, но граф наказывать меня плеткой. Они травить ручной медведь собаками! После я убегать в лес и искать его долго-долго. Находить живым, но очень плохим. И ты думать, что все эти люди походить на Бога?

– Ну, а как же иначе? – другое мне никогда и в голову не приходило.

– Да разве Бог он такой? Разве он потешаться над слабыми? Разве он убивать живое для веселья? Бог создавать мир, природу, любовь, но не человека.

Его слова были мне не понятны. В нашей семье никто и никогда не рассуждал о религиозных верованиях, хоть моя мать и принадлежала к унитарианской церкви3. Эти вопросы не ставились под сомнение и не подлежали обсуждению, как и любое отступление от веры.

– Откуда же по вашему тогда взялись люди?

– Люди родились от обезьяны. У них и по сей день сердце обезьяны, – уверенно сказал Григорий. – Я в разных городах бывать. Много ходить с шапито. Много знать людей. Наполеона видеть. Всё человеческое племя идет от этих хитрых двуличных тварей. У нас в шапито быть такая – Луиза. Когда с хозяином – тихая и смирная, а только он за порог, как она шпильки хватать, да в живность прочую тыкать. Крольчонка без глаза оставлять, пса хорошего калечить, Святогору лапу дырявить. Забавляло её всё это…

– Ну, а как же русские? Урсус?

– Люди – от обезьяны, русские – от медведей, – лаконично подытожил Григорий, жалостливо глядя на Святогора.

– Ты иди, иди, – подпихнул он меня в плечо. – Про Святогора никому не говорить. Он хороший, добрый.

Щёки русского как-то странно заблестели, он наклонился к медведю и стал заботливо наглаживать тому бока. Я понял, что Григорий плачет.

Находясь под сильным впечатлением от необычной встречи, я кое-как выбрался на дорогу. От былой приподнятости духа не осталось и следа.

Когда я добрел до дома, вся семья завтракала на веранде. Издалека был слышен раскатистый голос отца, по своему обыкновению он рассказывал очередную историю из своей врачебной практики.

– И вот вхожу я к нему в спальню, а там уже и священник к изголовью прибыл, и жена в черное обрядилась. Вхожу, шторы-то отодвигаю, окно приоткрываю. Болезни, говорю, у вас никакой не выявлено, и вряд ли вы распрощаетесь с жизнью раньше, чем Бони4 выберется с острова Святой Елены.

– Отец, а как ты считаешь, Россия и в самом деле так сильна, раз сумела дать пинка Бонапарту? – осторожно спросил Эразм.

Если доктор Дарвин начинал говорить о своих пациентах, он мог это делать часами, и для того, чтобы перевести разговор на другую тему, требовалось поинтересоваться его мнением в каком-либо не менее существенном вопросе.

– Это вполне вероятно, – охотно откликнулся доктор. – Он полагал, что сможет задушить нас, если завоюет Россию, но сильно просчитался.

– Точно, точно, – проскрипела мисс Уэджвуд. – Этот орешек оказался ему не по зубам. Как там было у Фрира5:

О шкуре Альбиона алчно бредя,

На выделку ее, мы узнаем,

Парижские дельцы дают заем.

Эй, шкурники, а кто убьёт медведя?

Они дружно засмеялись.

Моё появление прервало столь бурное веселье и три пары глаз выжидающе уставились на меня.

– Доброе утро, – сказала Элен Уэджвуд, – Удачно ли прошла прогулка?

– Доброе утро, – отозвался я, адресуя свое приветствие всем собравшимся. – Великолепно. Спасибо.

В этот момент из дома появилась Мария, неся поднос с кофейными принадлежностями. При виде меня она приветливо заулыбалась:

– Не угодно ли мистеру Чарльзу горячего тоста с сыром?

– Да, Мария, я очень проголодался, – отозвался я, всё ещё наблюдая за отцом. Сложно было предугадать, как он отнесся к моему отсутствию за завтраком.

– Что ж, – сказал доктор дружелюбно. – Давай рассказывай, какое оно – раннее утро в Дорсете.

– Чудесное, – восхищенно признался я, стараясь припоминать всё, что видел до встречи с русским. – Представляешь, отец, я почти выследил Большого пестрого дятла. Сейчас его встретить – это большая редкость. Мне очень хотелось добавить в свою коллекцию его яйцо.

– Превосходно. Я рад, – ответил он сдержано.

После завтрака Рас с отцом отправились на конюшню, Морис обещал показать им новорождённого жеребёнка дартмурского пони. Брат был страшно удивлен, когда я отказался сопровождать их. Вместо этого я удалился в сад, на скамейку под цветущий каштан, чтобы остаться наедине со своими размышлениями. Моё сердце переполняло сочувствие к отчаявшемуся русскому, столь крепко привязанному к своему умирающему питомцу. Поистине человеческая жестокость не знает границ! Но я мог поклясться, что знаю немало добрых и отзывчивых людей. Мой отец, например, его сердце сострадало не только физическим тяготам своих подопечных, но было отзывчиво и к их душевным невзгодам.

Что бы сказал он, узнав, как там, в глуши леса одинокий и никому не нужный человек оставлен на произвол судьбы? Как бы отнесся отец к тому, что я утаил правду и позволил человеку погибнуть?

– Быть может отец сможет вылечить Святогора? – Неожиданно пришла мне в голову утешительная мысль. – Он отличный доктор и когда медведь поправится, обязательно поможет устроить их обоих в цирк. Кроме того, потом можно будет обратиться к Джозая Уэджвуду. Уж кто-кто как не дед умел замолвить словечко за нуждающегося в помощи.

Вдохновленный прекрасным замыслом, и не замечая ничего вокруг, я вскочил со скамейки и тут же чуть не сбил с ног Элен Уэджвуд, неожиданно появившуюся на дорожке в сопровождении своей гувернантки мисс Баклер.

– Так, так, молодой человек, умерьте свой пыл, – старуха уцепилась за перила скамейки и грузно опустилась на неё. Затем пренебрежительным взмахом пальцев велела мисс Баклер уйти.

– Мисс Уэджвуд, я вернусь через полчаса. Сегодня холодный ветер, – чопорно произнесла гувернантка и удалилась.

Элен Уэджвуд накрыла мою руку своей холодной высохшей кистью:

– Итак, извольте сообщить, мистер Дарвин, какие тревожные мысли омрачают ваше юношеское чело.

Такой прямолинейный вопрос застал меня врасплох. Но, боясь показаться невежливым, вместо подобающего ответа я задал встречный вопрос:

– Мисс Уэджвуд, а как вы считаете, возможно ли такое, чтобы человек появился на свете не от Бога, а каким-то иным способом?

– Ты говоришь о волшебстве? – переспросила она.

– Нет, иное, например, если бы он родился от медведя или обезьяны?

Элен удивлённо наклонила голову на бок, строго посмотрела на меня и внезапно расхохоталась:

– Это было бы весьма любопытно, дорогой. Точно у собаки может родиться котенок, а у сороки цыпленок. В мире у всего есть свои правила, и Бог внимательно следит, чтобы они соблюдались. Обезьяна никогда не сможет воспроизвести на свет человека, а вот человек, вполне может превратиться в обезьяну, если будет постоянно вот так сутулить плечи, – и она больно шлепнула меня по спине, заставляя выпрямиться.

– А наоборот? – моё детское любопытство не так просто было унять. – Обезьяна могла бы превратиться в человека, если бы перестала сутулиться?

– Ну, знаешь, – она насмешливо скривила губы. – Я была бы сильно удивлена, если бы ты смог отыскать хоть одну такую обезьяну.

Вспоминая впоследствии этот разговор, я пришел к выводу, что именно он во многом позволил мне в своих умозаключениях продвинуться дальше Уоллеса6 и опубликовать «Происхождение человека»7. Работая над этой темой, признаюсь честно, мне очень хотелось найти подтверждение тому, что человеческий род мог развиваться из организмов различных видов. Например, эволюционировать от медведя. Однако никаких веских доказательств данному факту мною не было выявлено. За исключением, пожалуй, странной находки в местечке Неандерталь, где были обнаружены необычные останки8. Поначалу они были приняты за кости пещерного медведя, но позже выяснилось, что, не смотря на внешнее сходство со зверем, найденный череп, по своему строению, несомненно, принадлежит человекообразному существу. Дальнейшие же попытки исследований в этой области зашли в тупик.