Однажды - Страница 5

«Должно быть, когда-то давным-давно их предки жили на одной земле, – думал я. – Иначе, каким образом в разных уголках Европы могли родиться дети со столь схожими внешними признаками?»

– И куда же вы планируете направиться, мистер Чарли? – поинтересовался Моррис, аппетитно уплетая овсяную кашу.

– Пока ещё точно не знаю, – ответил я честно. – Меня привлекает всё: и сад, и лес, и озёра. Я хотел бы осмотреться, ведь последний раз мы гостили здесь три года назад, после смерти мамы, и я уже многое подзабыл.

– Ваш отец рассказывал, что вы имеете большую склонность к охоте и ужению рыбы, а так же коллекционируете яйца птиц. Я могу показать вам отличные места для рыбалки.

– Это было бы превосходно! – воскликнул я воодушевленно, и чуть было не обжегся о чашку, поставленную передо мной Марией.

– А что же мистер Эразм? – поинтересовалась женщина.

– Он предпочитает чтение и покой, – охотно отозвался я, – Он очень умный и серьёзный. Отец возлагает на него большие надежды.

Мария кивнула и многозначительно посмотрела на мужа. Тогда мне очень хотелось растолковать тот взгляд, но и сейчас, спустя много лет, я могу лишь строить догадки.

– В лесу будьте осторожны, – серьёзно сказал Моррис. – Вот уже второй день пастухи жалуются, что у них пропадают овцы. Похоже, в наших местах снова завелись волки.

Волками меня пугали и в Шрусбери, чтобы я не слишком увлекался прогулками, поэтому во избежание новых наставлений мне пришлось поторопиться.

Поблагодарив Марию, я поднялся из-за стола, и, выслушав её просьбу вернуться домой к десяти часам, чтобы позавтракать в обществе отца и мисс Уэджвуд, выскочил из дома.

Солнечное утро обещало чудесный день, а природа находилась в том своем изумительном цвету, какой принято описывать только самыми восторженными словами. Надо ли говорить, что голова моя пошла кругом и я, будучи любознательным одиннадцатилетним мальчишкой, решительно устремился исследовать окрестности.

Выбравшись на дорогу, проходящую мимо поместья, я огляделся. С одной стороны, на лесистом склоне, лежала крохотная деревня, впереди – изумрудный луг, а чуть поодаль дорога раздваивалась, углубляясь в обширную дубовую рощу, за которой высился густой, темный лес.

Вскоре до моего слуха донеслась характерная дребезжащая дробь – большой пестрый дятел. Я видел эту птицу всего несколько раз в Шропшире, и давно хотел отыскать его дупло с кладкой. На этот раз, это был крупный, яркий самец, который тут же затеял со мной излюбленную птичью игру. Дятел весело перелетал с одного дерева на другое, и стоило ему опуститься на новый ствол, как он издавал свою победную барабанную дробь. Лелея в душе надежду, что птица всё же приведет меня к своему дуплу, я непрерывно следовал за ним. Эта забава меня так распалила, что увела от поместья довольно далеко, и над головой высились уже не только резные кроны дубов, но и тёмные верхушки елей.

Повернув назад, я направился в сторону дома, но не прошло и пяти минут, как странная находка заставила остановиться. Благодаря привычке высматривать среди ветвей гнёзда, на стволе старого, с потрескавшейся корой вяза, я обнаружил клок овечьей шерсти, и немало удивился. Клок повис футах в трех от земли, даже волк, рост которого в холке обычно не превышает двух футов восьмидесяти дюймов, не смог бы так высоко поднять добычу. Я осторожно снял шерсть и размял её пальцами.

Какой зверь мог это сделать? Любопытство привело меня через неплотно смыкающийся кустарник на небольшую поляну, где та же шерсть была разбросана повсюду. Присев на корточки, я осмотрел землю. Прошлогодние листья были пропитаны кровью, к ним розоватыми кольцами приклеились овечьи завитки. Никогда прежде в лесу мне не попадалось ничего, что могло бы причинить вред. И вот теперь, где-то поблизости находился тот, кто убил овцу и поднял её на три фута над землей.

Однако не успел я опомниться, как ветви позади меня затрещали, и из-за них появилась неуклюжая косматая фигура.

Человек выбрался на поляну и застыл прямо передо мной. Наружность он имел весьма странную, неопрятную и отталкивающую. Лицо его закрывала нечесаная борода, длинные спутанные волосы доходили до самых плеч, а из-под мохнатых насупившихся бровей на меня глядели два огромных черных глаза. На нем был надет теплый меховой жилет и высокие сапоги до колена, из-за пояса торчала рукоятка охотничьего ножа. Весь его вид внушал страх.

– Кто вы? – едва слышно пролепетал я, подспудно присматривая путь для отступления.

Незнакомец прищурился, вглядываясь в меня, точно я был крохотным, и почему-то сокрушенно покачал головой.

– Кажется, я немного заблудился. Вы должно быть лесник…

Но он продолжал смотреть на меня так же безмолвно, как и прежде, однако стоило сделать шаг, как он одним прыжком оказался рядом. Прижал заскорузлый палец к моим губам и забубнил полушепотом:

– Молчать, молчать. Не говорить. Про здесь не говорить.

– Вы не хотите, чтобы я рассказывал о встрече с вами?

– Никому, – повторил он, кивая. – Я буду умирать. Святогор умирать. Не можно говорить.

Он с трудом подбирал слова, выговаривая их с акцентом, который никогда доселе мне не приходилось слышать.

– Хорошо. Не скажу, – растерянно пообещал я, в этот момент можно было согласиться с чем угодно. – Ни про вас, ни про овец…

– Овца. Две овцы я взять. Да. – Он отодвинулся от меня, и в подтверждении своих слов принялся размахивать руками.

Дышать стало легче.

– Не себе взять. Святогор очень плох. Очень.

Человек внезапно вскинулся, черные глаза-колеса возбужденно завращались, взгляд переметнулся вправо, к высоченной ели, и застыл у её подножья. Я проследил за ним и был потрясен увиденным.

Большой бурый медведь лежал на подстилке изо мха и травы. Его голова покоилась на передних лапах, глаза были прикрыты, морда – стянута красным ремешком.

Незнакомец схватил меня за локоть своей огромной лапой и подтолкнул к медведю. Зверь никак не отреагировал на наше появление, и только вздымающиеся бока указывали на то, что он живой.

– Святогор, – сказал бородач, точно знакомя нас, и в голосе его послышались теплые нотки. – Бедный мой медведь. В него стрелять. На охоте. Но Святогор добрый, не дикий. Мы из русского шапито. Я – Григорий, – он похлопал себя по груди. – Хозяин наш – Пахом, в прошлый год отдать нас графу Бофору на потеху. Мы гостей веселить: петь, танцевать, различные вещи делать. Святогор добрый, сахар любит. За него любой фокус покажет. Гости графа злые, обижать его часто: пинать и обзывать. Они не знать медведей, бояться. А ты не бойся. Его русские дети любить. Его все русские любить.

Григорий легонько потрепал Святогора за ухом. Тот едва слышно заворчал и приоткрыл глаза. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, точно безмолвно переговариваясь, после чего медведь снова опустил тяжелые веки.

Моё любопытство превзошло страх, и я подошел к зверю поближе, чтобы лучше разглядеть его. Тело у него было мощное, напоминающее огромную золотисто-коричневую глыбу, около шести с половиной футов в длину, на лапах – опасные черные когти, а нос курносый, подвижный и вполне миролюбивый.

– Так вы из России? – заинтересовался я. – Никогда раньше не видел русских. Хотя, в самом деле, слышал, что они живут под одной крышей с медведями. Неужели такое возможно? По своей природе медведь совершенно не склонен к одомашниванию. Возможно, это касается отдельных…

Русский хмыкнул и пожал плечами. Сложно было сказать, понимает ли он смысл моих слов. Вместо ответа он погладил Святогора по широкому круглому лбу, удивительно ласково провел пальцем по переносице и неожиданно сказал:

– Урсус.

– Что?

– Урсус, – сказал он так же отрывисто и тихо.

Я подумал, что это какое-то специальное русское слово и охотно повторил за ним:

– Урсус!

– Тихо, громко нельзя, иначе отзовётся он и придет, – зашипел на меня Григорий. – Все русские происходят от самый старый и самый главный медведь. Его нельзя просто так звать, он будет злой. Но Урсус велик и силен, он жалеть хороших и наказывать плохих. Если он захотеть, то помогать своим детям: мне и Святогору. У нас с ним общая кровь.