Одна на миллион (СИ) - Страница 30

— Идём?

— Да, — Никита стряхнул невидимые пылинки с ворота своей рубашки, — А то сейчас без нас там уже всё съедят.

Юлия Александровна, мама Сёмы, оказалась на редкость доброй и солнечной женщиной. Я не могла смотреть на неё без улыбки: несмотря на свою тучность, она легко порхала из гостиной в кухню и обратно, маневрируя между стульями, расставленными вокруг большого овального стола, и всё время о чём—то меня спрашивала, словно хотела узнать всю мою подноготную за один вечер.

Я сидела между Никитой и Сёмой, чуть дальше сидел Ян, а на противоположной стороне стола разместилась остальная часть семьи Остапенко: конопатая девчушка по имени Даша, подстриженный практически на лысо восьмилетний Серёжа и Олег — самый взрослый из детей. Он уже учился в университете в другом городе, и, как сказала Юлия Александровна, приехал погостить буквально на два дня.

— Ритуль, будешь? — спросила она, подавая мне большое блюдо с пышущим жаром картофелем.

Я не успела кивнуть, как Никита, сидящий рядом, подхватил тарелку одной рукой, пока второй подцеплял картофелины вилкой и клал их мне на блюдце.

— Спасибо, — только и произнесла я.

— Даш, — Сёма перегнулся через стол. — Положить тебе чего—нибудь? Хочешь салатик? Или курочку?

Девочка замахала головой из стороны в сторону, отчего её длинные волосы, заплетённые в хвостики по бокам, принялись бить сидящих рядом Олега и Серёжу.

Я рассмеялась.

— Я хочу, чтобы Никита положил мне виноград, — пискнула Даша и ткнула пальцем в тарелку с фруктами, стоящую недалеко от меня.

— Хочешь, я подам? — спросила я.

— Нет, — тут же отрезала девочка и надула губы.

Я растерянно завертелась на месте, пытаясь понять, почему я так не нравлюсь маленькой сестрёнке Семёна.

— Я же говорил тебе, что нравлюсь ей, — позже объяснил Никита. — Она ревнует, потому что ты сидишь рядом со мной, а не она.

За моей спиной переговаривались Сёма и Ян, Никита с другой стороны о чём—то бурно спорил с Олегом, иногда так увлекаясь, что переставал следить за своими локтями и норовил угодить ими в тарелку с соусом или в салат с ветчиной. Серёжа просидел за столом ровно полчаса, а затем отпросился у Юлии Александровны пойти в комнату и поиграть в компьютер, а Даша продолжала сверлить меня взглядом до тех пор, пока я не предложила ей поменяться местами. Разумеется, она сразу же согласилась.

— Всё очень вкусно, Юлия Александровна — сказала я, отправляя очередную вилку салата с фасолью и сухариками в рот.

— На здоровье, милая! — ответила женщина.

Она успевала одновременно смотреть телевизор, располагающийся на кухне, следить за тем, что Даша кладёт себе в тарелку, поправлять Олега, когда тот забывал, где находится, и позволял себе пропустить пару фамильярных словечек, и разговаривать со мной. Мне нравилась Юлия Александровна — она олицетворяла в себе всё то, что я так старательно пыталась отыскать в своей маме.

Через некоторое время она попросила меня помочь ей с тортом. Оставив парней и Дашу в гостиной, мы переместились на кухню, где Юлия Александровна отодвинула штору и продемонстрировала мне большое шоколадное произведение искусства, украшенное ягодами и фруктами.

— Вау, — присвистнула я. — Вы сами делали?

Женщина кивнула.

— Никогда не знаешь, что кладут в эти покупные торты, — произнесла она, осторожно опуская блюдо на стол.

— Особенно если учесть, что у именинника аллергия на арахис, — вдруг вспомнила я.

Юлия Александровна замерла со свечками в руках и вопросительно вскинула брови.

— Ты знаешь?

Я пожала плечами, мол, не такое уж и большое дело.

Когда мы расставили разноцветные свечи в количестве восемнадцати штук по кругу и зажгли их с помощью спичек (я даже не подозревала, что кто—то до сих пор ими пользуется), Юлия Александровна вдруг взяла меня за руку.

— Хорошо, что ты пришла … Он так рад! — улыбнулась она.

Гостиная в квартире семьи Остапенко располагалась точно напротив кухни, и поэтому стоило мне только сделать шаг в сторону к дверному проёму, как я бы увидела всех сидящих за столом, включая Никиту. Но я продолжала стоять на месте с протянутыми к торту руками и смотреть на Юлию Александровну, чьё круглое лицо, покрытое веснушками, светилось, словно солнышко.

— Знаешь, Никита ведь мне ещё одним сыном стал после смерти его родителей … Три года — ведь это не такой уж и большой срок, верно? Но он справился. Не сразу, конечно, но справился. Спустя несколько месяцев он снова смог улыбаться, а спустя ещё год он уже снова стал похож на того Никиту, которого все мы так любили.

Я пыталась вспомнить Никиту Макарова трёхлетней давности, но в голове просто не было этих воспоминаний. Неужели, я была настолько слепа, что не замечала горя на лице человека, который постоянно улыбался?

— Милая, — Юлия Александровна положила свою руку мне на плечо. — Ты в порядке?

Я кивнула:

— Задумалась, извините.

Юлия Александровна пристально смотрела на меня.

— Никита был прав, у тебя все эмоции на лице написаны. Ты точно в порядке?

— Да, просто … Просто не могу поверить в то, что была так слепа.

Последнюю часть предложения я произнесла практически шёпотом, и, скорее всего, женщина её не услышала, потому как она с улыбкой на лице подняла со стола блюдо с тортом и подмигнула мне.

— Пойдём, пока все свечки не сгорели. Олег, выключи свет! — крикнула она.

И мы вернулись обратно в гостиную, где уже царил полумрак, и лишь свечки на торте в руках Юлии Александровны освещали всё вокруг, отбрасывая гигантские тени на стены и лица. Никита потирал ладошки, с детским восторгом предвкушая момент, когда ему позволят задуть маленькие огоньки.

Мои губы медленно расплылись в улыбке:

— Только не забудь загадать желание, — сказала я.

Никита поднял на меня глаза. Он немного подождал, прежде чем ответить:

— Ты меня и так уже заметила.

От неловкого молчания нас спасла Даша — она стукнула пустой чашкой по столу и начала скандировать “ТОСТ! ТОСТ!”, и хотя она навряд ли знала, что именно значит это слово, Никита послушался её, проронив несколько слов о том, как он рад, что все мы здесь собрались, и о вкусном столе, который накрыла Юлия Александровна, а затем, под общий гул, он наконец задул свечи.

В конце вечера, когда в квартире стало более или менее тихо за счёт того, что Серёжу и Дашу уложили спать, а телевизор в кухне сменили на тихий проигрыватель в гостиной, мы с Юлией Александровной засели за фотоальбомами, которые она вынесла в такой огромной стопке, что мне показалось, будто бы я отсюда ещё неделю не выйду (потому что именно столько времени понадобилось бы для того, чтобы рассмотреть целую тонну фотографий).

— Это Сёма и Олег на Чёрном море, — женщина указывала пальцем на фотографии, о которых рассказывала, — В тот год Сёма очень сильно обгорел, и нам пришлось целую неделю мазать его плечи сметаной, чтобы спал ожог.

Я хихикнула в кружку с чаем, которую раз за разом подносила к губам.

— Только не показывай ей те голенькие фотографии с деревни, — произнёс Олег с такой широкой улыбкой, что я задумалась, как у него щёки ещё не заболели.

— Олежа! — цокнула Юлия Александровна. — Хорошие фотографии, между прочим … И были они где—то здесь …

Женщина принялась листать альбомы с удивительной быстротой: я пыталась разглядеть фотографии, которые она пропускала, но никак не успевала.

Никита появился в гостиной спустя некоторое время. Я не знала, где он был, но видела, как после того, как мы вручили ему подарки, он удалился вместе с ними в другую комнату, единственную, которую мне не показывали. Я знала, что там отдыхает больная бабушка Семёна, и потому не настаивала на экскурсии.

— Спасибо, — Никита неожиданно зашептал мне на ухо, отчего кожа на шее покрылась мурашками.

Я немного отклонилась от него назад и вопросительно вскинула брови.

— За что?

— За всё, но за подарки в частности. Ты лучше всех.