Одна на миллион (СИ) - Страница 26

И это будет проще простого, потому что Никиту Макарова, как оказалось, невозможно не любить.

Проснувшись в середине ночи от внезапно возникшей мысли, я вскочила с кровати и кинулась к своей сумке, принимаясь вытряхивать всё её содержимое на ковёр. И когда то, что совершенно случайно пришло ко мне во сне, выпало вместе с расчёской и пачкой мятной жвачки, я облегчённо выдохнула. Старенький фотоаппарат весил больше, чем мне казалось несколько дней назад. Я поднялась на ноги и включила свет, а затем присела на край кровати и взглянула в маленькое прозрачное окошечко, где, как я хорошо помнила, должна была быть цифра тридцать пять.

Но там виднелось кривое тридцать шесть, а это значило, что Никита мало того, что без моего ведома умудрился залезть ко мне в сумку, так ещё и истратил последний кадр, не рассказав об этом мне. Я нахмурилась, изо всех сил стараясь подавить улыбку, но тут же сдалась, когда подумала о том, какую именно ерунду он мог сфотографировать.

Комментарий к Глава 9

http://vk.com/club75865569 <3

========== Глава 10 ==========

Через два дня после дня рождения Никиты Макарова я поняла, что вовсе не ненавидела общественную деятельность — разумеется, я бы предпочла гореть в Аду после уроков в период с трёх до пяти вечера вместо того, чтобы получать приказы от педагога—организатора или Зои, но я её не ненавидела. За это мне, наверное, стоило сказать спасибо Никите — каждый раз, когда я была готова сорваться с места и пулей вылететь прочь из актового зала, он успевал схватить меня за плечи и, как он сам это называл, “перевести мою энергию в более мирное русло”, а затем усаживал меня за компьютер рядом с собой, открывал папку со списком песен, количество которых уходило за тысячу, и просил выбрать десять медленных песен и пятьдесят быстрых для дискотеки в честь выбора номинантов на короля и королеву выпуска. Правда после того, как я сделала плейлист из одних только композиций, содержащих ненормативную лексику, я была разжалована и с этой должности. Теперь всё, что мне доверяли — это придерживать стремянку вместе или вместо Яна, который, как оказалось, тоже был записан в добровольцы далеко не добровольно.

— Если ты назовёшь мне занятие хуже, чем это, я дам тебе сто рублей, — произнесла я в пятницу вечером, когда мы с Яном в очередной раз контролировали устойчивость лестницы, на которой стоял Сёма. Бедный парень перевешивал изображения звёзд и планет по всему залу уже раз в пятидесятый, и это только за сегодня.

Ян молча сунул руку в задний карман джинсов, вытащил оттуда сложенные деньги и, выудив из всей довольно увесистой пачки одну купюру, протянул её мне.

— Такого занятия не существует, — сказал он.

Несмотря на то, что я шутила, лицо Яна не выдавало никаких эмоций радости. Я взяла деньги, но лишь для вида, планируя вернуть их ему под конец рабочих часов.

— Провести всё лето, вспахивая огород, или один только час, но настраивая аппаратуру один на один с Тимофеевой?

— Первый вариант. Даже в сорокаградусную жару в забытом Богом месте и под надзором только что отсидевшего срок за убийство алкоголика с педофилическими наклонностями.

Я рассмеялась, как оказалось, слишком громко — не прошло и секунды, как на меня со всех сторон посыпались просьбы не отвлекать тех, кто работает.

— Эй, Белый, глянь—ка, ровно висит? — я подняла глаза наверх и увидела, как Сёма, отклонившись назад, указывает Яну на только что повешенное изображение Юпитера.

— Ага, — даже не посмотрев на друга, буркнул Ян.

Я хмыкнула. Ян перевёл взгляд со своих ботинок на меня и еле заметно дёрнул бровью. Левый уголок его губ пополз вверх.

— Почему я провожу здесь своё свободное время в пятницу, мать его, вечером? — спросил он, и я не была уверена, что вопрос был адресован именно мне, но всё равно пожала плечами.

— Потому что ты отличный друг! — голос Никиты прозвучал неожиданно близко.

Он подошёл к Яну и хлопнул его по спине. Тот лишь закатил глаза. Слезший со стремянки Сёма выглядел чересчур радостным и взволнованным, словно он был единственным, кому это занятие доставляло удовольствие.

— Я всё! — сообщил он и вытер ладони о свой свитер.

Он, этот свитер, уже давно не имел товарный вид — на отрезке, где располагались локти, рукава были растянуты и потёрты, а на вороте отчётливо виднелся шов, скрывающий за собой разрыв ткани не по ворсу.

— Чудненько, — Никита продемонстрировал Сёме оттопыренный в кулаке большой палец, а затем неожиданно повернулся ко мне. — Рит?

Я уставилась на него, ожидая продолжения, но, похоже, не собирался говорить до тех пор, пока я не спросила бы “Что?”.

— Ммм?

— Какие у тебя планы на вечер?

Как правило, на вопросы о своих планах на вечер, выходные или каникулы я всегда отвечала, что не собираюсь раскрывать информацию данного типа без моего адвоката, но это же был Никита Макаров, и меня посетило искушение проверить, что же будет, если я скажу, что для него я всегда свободна.

Но всё же я сказала другое:

— Смотря, с какой целью интересуешься.

— Ну, — протянул Никита, покосившись на Сёму и Яна. На их лицах непонимание сменилось негодованием буквально за долю секунды.

— Ты сдурел? — Сёма всплеснул руками. — Это наша мужская фишка!

— Ой, брось, — отмахнулся Никита и снова обратился ко мне. — У нас сегодня пятничный отрыв. Присоединишься?

— Чего? — непонимающе переспросила я.

— Пятничный отрыв, — повторил Никита.

Он широко улыбнулся, словно не понимал сути моего негодования.

— Нет, мы не набираем полный дом женщин и дорогого алкоголя, мы просто играем в “Революцию”, — пояснил Ян. — Каждую пятницу. У Китосины собираемся, пока его брат занимается тем, чем занимается обычно.

— То есть, игнорирует меня, — сказал Никита.

— Китосина? — переспросила я. — Какое ужасное прозвище.

Я смеялась над Никитой. Он цокнул языком и шутливо толкнул меня кулаком в плечо.

— Это ещё что, — согласился Семён. — У нас есть кое—что похлеще.

— Но это не для дамских ушей, Сёма, блин! — возмутился Никита. Его щёки вспыхнули красным. Он запустил пальцы в свои волосы и взъерошил их так, что теперь они торчали во все стороны.

Затем Ян сказал мне, что, в основном, все прозвища в их компании одобрены и согласованы на общем собрании, которое они проводят сразу после того, как наиграются в “Революцию”, и я почти ему поверила, но потом в разговор встрял Сёма, пытающийся выдать ещё несколько мудрёно срифмованных с различными формами Никитиного имени словечек, на что Никита чуть не заехал ему попавшейся под руку картонной копией полумесяца, и я не успела заметить, как про меня медленно, но верно, позабыли.

Ровно до тех пор, пока Никита, чьи щёки снова стали естественно бледными, спросил:

— Ну так что, идёшь? — я медлила с ответом, и тогда он добавил: — Мне нужно, чтобы ты надрала им задницы как тогда, в воскресенье.

Я помолчала секунду, решая, как ответить Никите: так, чтобы выглядеть круче или так, чтобы ему понравиться?

— Ладно, — произнесла я наконец. — Только предупреди своих друзей, что я на мужские слёзы и мольбы о помиловании не поведусь.

Спустя два часа, один литр вишнёвого лимонада и полторы пачки чипсов с противным вкусом копчёного бекона, я поняла, что даже если бы сам терминатор встал на мою сторону, я бы не смогла сократить разрыв между собой и Сёмой, который, как оказалось, играл в “Революцию” хуже всех из парней. На первом месте был Ян, поражающий противников чуть ли не одной силой мысли, на втором — Никита. Я оказалась в самом конце турнирной таблицы.

Мы играли попарно, всё время меняясь между собой. Больше всего, несмотря на то, что я даже и в подмётки не годилась ему в соперники, мне нравилось играть с Яном. Во—первых, он играл молча, тогда, как Никита с Сёмой предпочитали ругаться и пихаться, а во—вторых, он был единственным, кто не поддавался мне, несмотря на то, что даже если бы он отложил свой джойстик и вышел из комнаты минут на пятнадцать, я бы всё равно и близко не смогла бы подойти к его текущему счёту.