Одинокий эльф - Страница 24

— Вот его сапог, — пояснил шаман, показывая на сапожище царя. — Вот его меч. — И он ткнул за спину великана орка, где у того был закреплен массивный клинок. — Обальд — орудие Груумша. Обальд есть Груумш. Груумш — это Обальд. Я это видел!

Обальд чуть наклонил огромную безобразную голову, стараясь понять, не потешается ли над ним Аргант.

— Ахтель не хотела признать правду, — продолжал между тем шаман. — И потому, когда появился этот неистовый дроу, Груумш не защитил ее. А все остальные признают, что Обальд и Груумш — одно. Я сделал это для тебя, мой царь… мой бог.

Подозрение на лице отвратительного орка сменилось широкой ухмылкой.

— И что же ты хочешь в обмен на служение Обальду?

— Головы дворфов, — ни мгновения не колеблясь, ответил Аргант. — Они должны быть уничтожены. Все, до единого! И царь Обальд свершит это.

— Да, — протянул царь. — Да.

— Ты примешь от Арганта и других шаманов благословение Груумша? — спросил шаман, опуская взгляд и весь сжимаясь оттого, что осмелился задать такой вопрос своему господину.

— Какое такое благословение?

— Ты велик, Обальд! — взвизгнул от страха Аргант, хотя в голосе царя не было угрозы.

— Да, Обальд велик, — согласился громадный орк. — Так какое благословение?

— Мы наделим Обальда силой быка и ловкостью кошки, — сверкнув красными глазами, возвестил шаман. — Мы наделим Обальда огромной властью. Груумш одарит его. Я это видел.

— Такие заклинания довольно обычны! — резко возразил Обальд. — Я потребую не меньше.

— Это не заклинания! — перебил Аргант и вдруг смертельно побледнел, сообразив, что посмел перечить царю. Он помолчал, дрожа от мысли, что орк сейчас раздавит его. — Заклинания тоже потребуются, но этот дар намного больше. Обальд есть Груумш. Обальд будет силен, то есть еще сильнее! — быстро поправился он, заметив тяжелый взгляд уродливого орка. — Божественное благословение Груумша — это редкостный прекрасный дар. Никто не удостаивался его уже больше ста лет, но ты, Обальд, его получишь! Я это видел. Примешь ли ты его, царь, станешь ли участвовать в церемонии?

Обальд долго пристально смотрел на шамана, не совсем понимая, о чем тот говорит. Он никогда раньше не слышал ни о каком «божественном благословении Груумша». Однако орк видел, что Аргант боится его и одновременно испытывает к нему искреннее почтение. Шаманы и жрецы и прежде чтили Обальда. Наверное, их поддержка лишь возрастет, если он будет вести войну во имя Одноглазого.

— Приму, — наконец согласился он, и Аргант от радости чуть не перевернулся через голову.

Но Обальд быстро привел его в чувство: схватил шамана за воротник, приподнял над землей и притянул к своему лицу. Обдавая его жарким дыханием, он прорычал:

— Однако если я буду разочарован, Аргант, то я придавлю тебя к стенке и сожру целиком, начиная с кончиков пальцев!

Бедный шаман снова чуть не потерял сознание — ходили слухи, что Обальд такое уже проделывал.

— Так что не разочаруй меня. Аргант пискнул что-то невразумительное, но Обальда такой ответ вполне устроил.

— Разве так следует чтить память друзей? — спросил Дзирт у Гвенвивар.

Он сидел, прислонившись к камню, закрывавшему вход в его жилище, и вертел в руках однорогий шлем. Пантера лежала рядом и созерцала гористый пейзаж. В лицо им дул сильный и довольно прохладный ветер.

— Я знаю, что, сражаясь, просто спасаюсь от боли, — продолжал дроу.

Он оторвал взгляд от шлема и тоже посмотрел вдаль. Этот разговор он вел сам с собой, как будто пантера была воплощением его совести. Хотя в некотором смысле так оно и было.

— Когда близкая, малая цель поглощает меня без остатка, я забываю о своих утратах и хоть на короткий миг снова чувствую себя свободным. К тому же я знаю: мы делаем нужное для дворфов Мифрил Халла дело. Может, орки перестанут с такой готовностью выползать из своих логовищ, если мы будем запугивать их, и тогда натиск на наших друзей хоть немного, да уменьшится.

Доводы казались весьма разумными, но все же Дзирт не мог избавиться от неприятного чувства, что оправдывается перед самим собой. Умом он понимал, что следует отправиться в Мифрил Халл и узнать, не удалось ли, вопреки очевидности, кому-то из его друзей спастись после той страшной битвы. Собственно, нужно было сделать это сразу. Просто собраться с духом и выяснить, живы его друзья или нет, в противном же случае засвидетельствовать остальным членам клана гибель их короля. А потом помочь дворфам в защите Мифрил Халла, следуя их стратегии. Но это было выше его сил.

Эльф глубоко вздохнул, стараясь заглушить чувство вины. Наверное, дворфы уже наглухо закрыли все входы тяжелыми дверьми из камня и железа. Орки наделают много бед в долинах севера и разорят разбросанные повсюду городишки и деревни, но вряд ли они повредят Мифрил Халлу, даже теперь, после смерти Бренора. Темные эльфы из Мензоберранзана попробовали пойти войной на твердыню дворфов, но потерпели сокрушительное поражение, хотя у них и было больше возможностей, чем у орков, — они могли попасть в Мифрил Халл снизу, через глубокие туннели. Народ Бренора — стойкий и дисциплинированный, за них можно не волноваться.

— Скучаю я по ним, Гвен, — прошептал темный эльф, и пантера, повернув широкую морду, поглядела на него умными глазами. — Конечно, я знал, что такое может случиться, мы все это знали. Может, даже ждали этого. Слишком часто только чудо спасало нас. В конце концов, удача могла и отвернуться, нечто подобное должно было случиться. Правда, я всегда надеялся, что погибну первым и не увижу гибели остальных.

Закрыв глаза, он снова переживал смерть Бренора: эта страшная картина навсегда врезалась в его память. И смерть Эллифейн: в некотором смысле поединок с ней обернулся большей мукой, чем гибель Бренора. Смерть друга принесла ему личные страдания, но не шла вразрез с нравственными принципами, которые дроу исповедовал всю жизнь. Дзирт всегда считал, что умереть во имя друзей или защиты общего блага — хорошо. Поэтому, хоть потеря друга и разрывала ему сердце, то, что случилось в пещере Шилы Кри на Побережье Мечей, было хуже; оно потрясло все основы его бытия. Всякий раз, вспоминая гибель Эллифейн, он мысленно возвращался в тот далекий ужасный день, когда он, совсем юный дроу, вышел на поверхность со своими соплеменниками и те напали на семейство ни в чем неповинных наземных эльфов и зверски вырезали их всех. То была первая серьезная проверка его жизненных устоев. Та роковая ночь под усыпанным звездами небом навсегда изменила Дзирта До'Урдена — она положила конец его пребыванию в Мензоберранзане. Именно тогда молодой дроу со всей ясностью увидел, насколько жесток и злобен его народ. Темные эльфы воплощали собой абсолютное зло, с которым Дзирт не желал иметь ничего общего.

Тогда, после этого кровавого побоища, Закнафейн чуть не убил его. Правда, позже он узнал, что сын не участвовал в нем и даже спас девочку-эльфа, решившись обмануть не только товарищей по отряду, но и саму Паучью Королеву.

И как же больно было Дзирту, много лет спустя проезжая через Лунный Лес, повстречаться с Эллифейн и ее народом и узнать, что девочка-эльф выросла, но душа ее искалечена гневом и жаждой мести!

А позже он своей рукой убил Эллифейн в поединке на Побережье Мечей, не зная, что это она. Ее гибель стала как будто насмешкой над всеми идеалами Дзирта, да и всю его жизнь представила если не обманом, то по крайней мере ошибкой глупца.

Он потер лицо ладонями, потом положил одну руку на лоб Гвенвивар, притянул ее голову к своей ноге и замер, дыша легко и размеренно. Больше всего он любил эти моменты, когда они сидели вдвоем, наслаждаясь покоем и прохладой горного ветра. Инстинкт Охотника подсказывал, что надо отослать кошку на Астральный уровень, потому что потом, когда придет время драться с орками или гигантами, она понадобится ему сильной.

Но сейчас он был Дзиртом, а не Охотником, внутри его царило смятение, сердце ныло, поэтому он не мог не прислушаться к голосу разума.