Одиночное плавание - Страница 84

- Откуда только силы взялись, - удивлялся Калиниченко, - чтобы перетащить 100-килограммового мичмана из 3-го во 2-й, из 2-го в трюм 1-го отсека, а затем с помощью каната для погрузки малогабаритных торпед, поднять его на торпедную палубу и через носовой люк на надстройку. Наш корабельный врач майор медслужбы Александр Корольков спас жизни и мичмана Ляшенко, и командира 2-го дивизиона БЧ-5 капитана 3 ранга Николая Трушкова, и ещё многих других моряков.

Нужна была связь - как воздух. Но Р-105, которыми были укомплектованы отсеки живучести и радиостанция «Плот» оказались слишком маломощными. Тогда с мостика стали подавать сигнальные ракеты. Цепь жестоких случайностей прервалась счастливым событием: заметив в океане наши сигналы английский газовоз «Гарри» подвернул к нам и лег в дрейф. Англичане спустили шлюпку и доставили нам двадцать 20-литровых канистр с пресной водой и медицинскую аптечку. Обратным рейсом на английское судно ушла наша группа в составе помощника командира Владимира Савенкова, командира боевой части связи и РТС Виктора Смердина и командира группы КИПиА (контрольно-измерительных приборов и автоматики) лейтенанта Гусева, который неплохо знал английский язык. Через судовую радиостанцию англичан было передано аварийное донесение от «Урагана» (так в то время обозначалась аварийная атомная подлодка). Оно было принято советским посольством в Японии и передано в Москву по назначению.

Положение К-122 было столь серьезным, что командир Геннадий Сизов решился на небывалую вещь - принять первую помощь от британского судна, ходившего под флагом одной из ведущих стран НАТО. Уже за одно это его командирская карьера была предрешена.

Ещё не было ни «Комсомольца», ни «Курска», но уже была К-8, затонувшая в Бискайском заливе, и К-129, погибшая под Гавайями, была К-56, протараненная судном «Аксель Берг». Больше всего Сизов опасался повторение трагедии К-8, которая после такого же пожара с регенерацией затонула вместе с вахтенной сменой и командиром. Вода сквозь прогоревшие сальники постепенно заполнила аварийный отсек. Тем более пожар в 7-м отсеке все ещё бушевал и раскаленный в этом месте корпус набирал зловещий малиновый цвет. В любой момент металл от перепада температур мог дать трещину и тогда… И тогда атомоход ушел бы в свое последнее погружение с незаглушенными реакторами. Именно это угнетало в те и без того тревожные часы командира. Как заглушить реакторы? Через задымленные отсеки к ним не пробраться… Выход из положения нашел инженер-механик капитан 2 ранга Юрий Шлыков. Это был самый старший по годам человек на К-122, старше командира, рассудительный и несуетной. Перебрав все варианты он предложил самый реальный: снять съемный лист в прочном корпусе над реакторным отсеком (этот технологический проем служил для перезарядки активной зоны) и спустится прямо к реакторам. Для этого надо было открутить 12 массивных гаек и поднять толстенный «лист» весом в полтонны. По счастью, у запасливых торпедистов нашлись тали и прочие грузоподъемные снасти. Крышку приподняли и спецтрюмные первого дивизиона проникли к реакторам. Вручную они посадили компенсирующие решетки на хвостовики и заглушили урановый котел. Реакторы стали безопасны. То была ещё одна победа над слепым роком и стихией.

- Через шесть лет после нашей аварии, - горько сетует Александр Калиниченко, - в Саргассовом море на К-219 при попытке заглушить реактор вручную заживо сварился и погиб матрос, которого так и не смогли эвакуировать из реакторного отсека. Эх, если бы наш опыт стал достоянием флота! Но ведь всю нашу аварийную эпопею намертво засекретили…

Итак, англичане ушли своим курсом, а мы остались в океане один на один со своей бедой. Более менее обитаемым оставался лишь один - носовой отсек. В нем матросы и мичманы продолжали нести вахты по охране торпедных аппаратов, в которых находились торпеды с термоядерным зарядом. Высокая температура проникла и сюда, поэтому люк первого был отдраен. Но так мы могли существовать только до первого волнения моря.

А над всплывшей и беспомощно дрейфовавшей подлодкой уже кружили самолеты и вертолеты с японскими опознавательными знаками. На горизонте маячил американский десантный вертолетоносец типа «Иводзима». В 30 кабельтовых по правому траверзу занял позицию японский эсминец. Наше и без того аховое положение дополнялось весьма угрожаемой ситуацией. Поэтому старший на борту начальник штаба нашей 26-й дивизии капитан 1 ранга Геннадий Заварухин дал команду вооружить офицеров табельным оружием, приготовить на мостике гранаты и всему экипажу действовать по тревоге «Угроза ПДСС» (подводных диверсантов). Мне и моему старшине команды мичману Валерию Соломину пришлось продумывать способ подрыва торпед в случае попытки захвата корабля. Хотелось это сделать так, чтобы и самим иметь шанс остаться в живых. И мы придумали. Вместо штатных капсюлей-детонаторов в запальные стаканы зарядных отделений торпед подошли по диаметру электродетонаторы для уничтожения аппаратуры засекреченной связи. Привести их в действие можно было по проводу любой длинны, приспособив вместо «подрывной машинки» обычные меггометры, которыми электрики «прозванивают» цепи. Была надежда, что ударная волна, вырвавшись из люка 1-го отсека сбросит нас в море.

Но, к счастью, до этого дело не дошло. На выручку подводников подошло первое ближайшее к ним советское судно - «Меридиан», на котором проходили морскую практику курсанты владивостокской мореходки. Первым делом на него передали тела погибших матросов, закутанные в одеяла. Затем с аварийной подлодки были эвакуированы почти все матросы срочной службы и часть мичманов и офицеров, которые не требовались для буксировки К-122. На самой лодке остались лишь командир, старпом, инженер-механик, минер, врач, командиры дивизионов и несколько мичманов. Именно они должны были обеспечить буксировку атомохода к родным берегам. Именно им предстояло вести борьбу за непотопляемость корабля, если бы прочный корпус не выдержал бы перегрева. Ведь пожар все ещё лютовал в 7-м отсеке. И чтобы охладить в этом месте корпус, надо было притопить корму. Но в корме оставалась открытой труба торпедного аппарата - настежь. Надо было снова проделавать всю многотрудную операцию в девятом отсеке по перегрузке торпед и блокировке крышек. Пожар в 7- утих лишь тогда, когда там прогорело все, что могло гореть.

В покинутые отсеки спустились разведчики. Надо было оценить обстановку и найти тела пяти погибших моряков. Через кормовой люк в 8-й проникли капитан-лейтенант Калиниченко и мичман Соломин.

- В 9-м отсеке мы нашли тело матроса. Он сидел в проходе между торпедными стеллажами. На коленях у него был изолирующий противогаз ИП-46М, в руках держал свежий регенеративный патрон, который он не успел вставить в свое гнездо взамен отработанного. Правильно было бы сказать - не смог, потому, что патрон был не морской, а танковой модификации. По оплошности береговых спецов на лодку загрузили именно эти, непригодные для нас патроны. По злому року, начальник химслужбы К-122 старший лейтенант В. Петров находился в отпуске, загрузка шла без него, и чужая ошибка плюс «каприз конструктора», который сотворил регенеративные патроны не взаимозаменяемыми, стоили жизни 20-летнему матросу. Между прочим сам начхим установил мировой рекорд, продержавшись в ПДУ-1 (портативное дыхательное устройство), рассчитанным на 20 минут работы, около часа, сумел уцелеть в аварийном 7-м отсеке, и был возвращен к жизни корабельным врачом.

Мы с Соломиным прошли по правому борту 9-го отсека и обнаружили в каюте тела ещё трех матросов, которые лежали друг подле друга, как кутята. На них не хватило в переполненном отсеке защитных дыхательных средств.

После небольшого отдыха я спустился в корму во второй раз. Недоставало ещё одно человека, надо было его найти. Мертвого матроса Путинцева я нашел на его боевом посту (кормовая станция ЛОХ) в трюме 9-го отсека. Я хорошо знал этого всегда улыбчивого парня. У него и после смерти застыла на губах улыбка. Путинцев успел выполнить то, что требовала от него обстановка - дать огнегасящий газ фреон в аварийный отсек.